Руководство США знало об этом. Госсекретарь пишет, например, что уже 6 сентября 1986 года он был проинформирован, что ЦРУ использовало Данилоффа в контактах с «отцом Романом», который оказался подставным агентом КГБ. Юридический советник госдепа А. Софаер объяснял Шульцу, что доказательств, имеющихся у КГБ вполне достаточно, чтобы посадить Данилоффа за решётку. Если бы аналогичные доказательства были предъявлены любому человеку в американском суде, он тоже оказался бы в тюрьме.

[180]

По сути дела, Рейган и его администрация сами себя загоняли в угол, заявляя, что не пойдут ни на какую сделку с обменом «невинной жертвы» на «преступника». Больше того, президент объявил арест Данилоффа «главным препятствием» к улучшению советско— американских отношений и в Вашингтоне вслух обсуждались «меры возмездия». В их числе не только значительное сокращение персонала советских учреждений в США, но и сведение к минимуму запланированных двусторонних переговоров, задержка с выдачей торговых лицензий, бойкот и т.д.  

И это были не просто слова. За день до прилёта Шеварднадзе американцы потребовали высылки из страны 25 сотрудников советского представительства при ООН в Нью— Йорке. А ряд влиятельных чинов в администрации президента во главе с министром обороны Уаинбергерм требовали, чтобы Шульц отказался от запланированной встречи с советским министром.

Но госсекретарь имел свои виды на переговоры с Шеварднадзе и убедил Рейгана: встреча нужна и на ней придётся искать компромисс по делу Захаров — Данилофф. Больше того, добился от президента согласия, чтобы он принял советского министра в Белом доме. А в госдепартаменте была разыграна такая сцена. Встретив Шеварднадзе при выходе из лифта, Шульц пригласил его одного в небольшую комнату рядом со своим огромным кабинетом.

— У нас много чувствительных тем для переговоров, — сказал Шульц. — Но Вы должны знать, что я ценю наши личные отношения и пока Вы здесь к Вам будут относиться вежливо и с уважением, как бы не были напряжены советско— американские отношения.

После этого они приступили к обсуждению злополучного дела Захаров — Данилофф. В ходе дискуссии Шеварднадзе упомянул, что у него имеется послание Горбачёва президенту. Шульц, очевидно, ждал этого — он сразу снял телефонную трубку, позвонил Рейгану и спросил, могут ли они с Шеварднадзе подъехать к нему в Белый дом. Рейган ответил «да». (Весь это сценарий был обговорен Шульцем с президентом заранее.) Но тут советский министр обнаружил, что оставил послание в посольстве. За ним срочно послали помощника, а Шульц с Шеварднадзе отправились в Белый дом. Чтобы избежать встречи с журналистами, они подъехали к южному входу и через Сад роз прошли в кабинет президента США.

Шеварднадзе явно не ожидал этой встречи и потому нервничал. А Рейган вёл себя сурово, вопреки обыкновению не улыбался и говорил в основном об освобождении Данилоффа. Уже ближе к концу беседы из посольства подвезли письмо Горбачёва. В нём предлагалось провести промежуточный саммит в октябре в Лондоне или Рейкьявике. Но Рейган отреагировал жёстко — прогресса отношениях с СССР не будет, пока Данилофф сидит в тюрьме.

После встречи с Рейганом в Белом доме министры вернулись в госдепартамент и приступили к переговорам. Как всегда, встал вопрос: с чего начать? Его в неформальной беседе за чашкой кофе прямо поставил суровый госсекретарь. А Шеварднадзе, широко улыбаясь, сразил всех наповал:

— У нас есть повестка дня. Мы же всегда начинали с прав человека.

Американцы были поражены. Неужели табу на обсуждение этой темы, наложенное еще со времён Громыко, теперь отменено? Поговорили, правда, без особых достижений, но уже хорошо.

Потом разоруженцы докладывали обстановку на переговорах в Женеве. Прогресса тут не намечалось. Впрочем, его и не ждали. Поэтому одной из основных тем стала ситуация на финальной стадии переговоров в Стокгольме и министры договорились дать указания своим переговорщикам, каждому по отдельности, искать развязки по уведомлениям.

Но главным был вопрос, как быть с Данилоффым и Захаровым. Изначально было ясно, что стороны готовы отпустить обоих узников. Но сделать это надо без потери лица, так чтобы исключить все разговоры о сделке в дипломатическом торге. При этом оба министра должны были проявлять твёрдость в соответствии с официально объявленными позициями и в то же время искать компромисс. У обоих выбор был невелик, но они настойчиво искали решение, потратил  на него в общей сложности 11 часов сначала в Вашингтоне, а потом в Нью— Йорке. В ходе этих нелёгких переговоров было сцементировано их доверие друг к другу, вера в обещания, которые они дают в беседе, на словах, не фиксируя на бумаге. А сделка Шульц — Шеварднадзе выглядела так:

День первый: Данилоффу будет разрешено покинуть Советский Союз без суда.

День второй: 24 часа спустя, будет отпущен Захаров, который всё же появится в суде, но не будет оспаривать выдвинутых против него обвинений.

День третий: После отъезда Захарова американская сторона объявит, что диссиденту Юрию Орлову и его жене будет разрешено покинуть Советский Союз.

День четвёртый: 30 сентября будет объявлено, что Рейган и Горбачёв встретятся в Рейкьявике 10 — 12 октября 1986 года.

 И в довершении всего Шеварднадзе обещал выпустить ещё 24 диссидента по списку, который ему передал Шульц.

Всё это обговаривалось «под честное слово» и никаких документов не подписывалось. В знак согласия министры просто пожали друг другу руки. А  свидетелями были Александр Бессмертных, Розалин Риджуэй, да переводчики. Вот так дела делались — это был дипломатический стиль Шеварднадзе и его визави Шульца.

Искусство этого стиля была в гибкости: каждая сторона могла интерпретировать эту сделку, как хочет — следов нет. Так и происходило. В Вашингтоне, например, заявляли, что никакого обмена «невинной жертвы» на «преступника» не было. Советский Союз был вынужден освободить Данилоффа, а вот преступник Захаров обменен на Орлова и других диссидентов. Ну а в Москве, наоборот, говорили, что обмен Захарова на Данилоффа состоялся. А освобождение Орлова и диссидентов не имеет к этому никакого отношения — такова де новая политика Кремля, направленная на либерализацию советского общества.

Разумеется, Совершая эту сделку, Шеварднадзе отсебятины не порол. Все его шаги тщательно согласовывались с Москвой. И решал Горбачёв: когда сам, а когда и вместе с Политбюро. Так, например, 22 сентября состоялось расширенное заседание Политбюро. Открыл его Горбачёв, который только что вернулся из Крыма.

— Главное сейчас, — обозначил он ведущую тему,— это встреча с Рейганом в Рейкьявике. Какова обстановка? 

Было доложено, что Шеварднадзе в своих телеграммах из Вашингтона сообщает о согласии Рейгана на встречу в Рейкьявике. Но с условием: закрыть дело Данилоффа и разрешить выехать из страны 25 лицам по американскому списку, включая Сахарова и Орлова. С Шульцем обговорены также условия освобождения Захарова. 

Горбачёв согласился, но сказал, что по списку дать ответ не сразу и не полностью, а порциями. Заодно заявить, что прекращаем покупать зерно в Америке — пусть Рейган знает, что у нас есть рычаг давления на него. И предложил «дать отдушину» крупным обозревателям: пусть кроют администрацию США как бы в личном плане, от себя, выставляя её саботажницей миролюбивых усилий. Пустить этих доверенных обозревателей на военные полигоны, чтобы они, «не выдавая госсекретов», доказывали, что у американцев больше всяких вооружений, а про нас они, мол, искажают факты.

Вообще настрой Горбачёва к Соединённым Штатам на том Политбюро был резко негативным. Правящие круги США, рассуждал он, не хотят снижения напряжённости. Их цель — тормознуть осуществление намеченной нами политики как во внутренних, так и во внешних делах. Сорвать или затормозить экономические, социальные и другие преобразования, происходящие в стране. Наша задача не выпускать из рук инициативу. Рейкьявик — это шаг в решении поставленных нами задач.