— Я просто хотел предупредить Вас, — сказал Татарников. Мало ли что...

Я поблагодарил его и вернулся в ресторан. Мы продолжали болтать и смеяться, но теперь одна мысль сверлила мозг: что делать дальше? Телеграмма Ахромеева перечеркивала уже почти согласованный блок вопросов, касающихся закрытых районов. А это потянет за собой всю цепочку других договоренностей, и не только по инспекциям.

Утром на следующий день от Воронцова пришло подтверждение, хотя и не в столь резкой форме. До получения дополнительных директив, — просил он, — воздержитесь давать согласие на эту формулу. Было ясно: в Москве подули иные ветры.

На делегации мы выработали такой план действий. На тормоза резко не нажимать. Телеграмма из Москвы — это серьезное предупреждение, но Политбюро пока решения по директивам не принимало. Поэтому будем продолжать прежнюю линию на согласование, обуславливая, что делается это на рабочем уровне и сугубо в предварительном порядке. А формулу по закрытым районам пока подвесим и подождем директив.

Убедить мидовцев в таком образе действий было несложно. Куда труднее было с представителями ведомств. Но оба генерала — надо отдать им должное — проявили большое мужество, когда согласились на этот план.

Шеварднадзе не удалось отстоять компромиссное предложение по самолету нейтральной страны. Два дня подряд — сначала на Большой Пятерке, а потом на Политбюро —  он, по сути, один доказывал, что нельзя просто говорить «нет» — нужно искать взаимоприемлемое решение. Его не поддержали. Военные, КГБ, оборонщики, и даже Международный отдел ЦК был против. Наша уступчивость, говорили они, поощряет США к ужесточению своей линии. Сами беззастенчиво занимаются шпионажем, а от нас требуют сократить персонал советского Представительства при ООН. Нужны решительные ответные меры — выслать из Москвы половину американского посольства и никаких уступок на переговорах в Стокгольме.

Остальные участники этих дискуссий в основном отмалчивались. Поэтому директивы, утвержденные Политбюро 17 сентября, были жесткими.

Уровень приглашения наблюдателей разрешалось согласовать только в пределах 16— 17 тысяч человек. Порог по танкам — 300— 350 единиц. Дальнейшее его снижение, указывалось в Записке в ЦК, для нас неприемлемо, так как ведет к резкому увеличению числа уведомлений с нашей стороны.

Делегации предписывалось твердо отводить попытки навязать использование самолета нейтральной страны как необоснованно и неоправданно потребностью быстрого проведения инспекции. Нужно было и дальше настойчиво продвигать советское предложение об использовании самолета инспектирующего государства. Иные решения «были бы равносильны легализации воздушной разведки».

Только по закрытым районам была утверждена позиция, которая позволяла выйти на решение. Как и предлагала делегация, для целей инспекции устанавливались два района:

1. Инспектирующее государство могло обозначить для инспекции конкретный район, размеры которого примерно соответствовали бы размерам дивизионного или армейского (корпусного) учения, переброски или сосредоточения войск.

2. В этом районе инспектирующему государству будет разрешен доступ и беспрепятственное обследование, за исключением закрытых районов, оборонных объектов, военных кораблей и самолетов. «Количество и размеры этих районов будут по возможности ограниченными. Районы, где проводится подлежащая уведомлению военная деятельность, не будут объявляться закрытыми, за исключением отдельных объектов малого размера и, таким образом, не могут использоваться для того, чтобы препятствовать проведению инспекции уведомляемой деятельности. Причем стороны обязуются не проводить такой деятельности в закрытых районах». Делегации нужно было разъяснить, что эти положения о закрытых районах «не будут приводить к уклонению от выполнения обязательств по инспекции на местах».

Развязок эти новые директивы не давали, кроме как по закрытым районам. Но теперь появилась хоть какая— то ясность. А по закрытым районам можно было даже договориться — они отменяли «вето», наложенное Ахромеевым.

Разумеется, в Стокгольме и не подозревали о тех сражениях, которые происходят за Кремлевскими стенами. На поверхности все было спокойно, и Конференция готовилась к последнему рывку на финише.

17 сентября началось как обычно. Утром на Конференции встретились посол Хансен и генерал Татарников. Им удалось разрешить почти все разногласия по уведомлениям, кроме двух: параметры уведомления и его содержание. США по— прежнему настаивали, чтобы в уведомлении указывались нумерация частей и дислокация их штабов. Тем не менее прогресс был налицо — практически весь текст этого раздела выглядел уже как согласованный документ с несколькими пропусками.

Генерал просил поручить ему и Хансену начать согласование цифровых параметров. До сего дня стороны как бы застыли на стартовых позициях. НАТО предлагала уведомлять с 10 тыс. человек и 250 танков. Варшавский Договор — с 16 тысяч и 450 танков. Пора было действительно браться за развязку этого сложного узла разногласий.

Но мне пришлось объяснить ему, что НАТО предложила другой порядок согласования параметров — создать так называемую группу «быстрого реагирования» из пяти послов. От НАТО в нее будут входить ФРГ, Англия и Норвегия. ОВД делегировала в эту группу Советский Союз и Польшу. Судя по всему, на финише западноевропейцы решили взять согласование оставшихся нерешенных проблем в свои руки, и даже отодвигают в сторону США. На этом фоне было бы неправильно создавать параллельный канал Татарников -хансен. Нейтралы, и те отнеслись к образованию этой неофициальной группы без ревности, понимая, что главные противоречия существуют между ОВД и НАТО, и им самим их надо решать. Разумеется, мы будем обо всем немедленно информировать послов Лидгарта и Кахилуотто.

В тот же день вечером срочно попросил встречи посол США Берри. Он сказал, что только что получил инструкции из Вашингтона. Там на «весьма высоком уровне» считают возможным достижение соглашения в Стокгольме до 19 сентября с тем, чтобы не загружать этими вопросами встречу Шульца и Шеварднадзе в американской столице. Поэтому суть новых американских предложений сводится к тому, чтобы испробовать «ряд способов разрешения вопроса о самолете, которые включали бы использование самолета инспектируемого государства».

Речь шла о том, чтобы включить в соглашение «право выбора», согласно которому инспектирующее государство сможет выбрать, проводить ли ему инспекцию на своем самолете, на самолете принимающей стороны или на нейтральном самолете. Однако во всех случаях оно должно будет согласовать свой выбор с инспектируемым государством. Без его согласия иностранный самолет летать не будет. Если договориться не удастся, инспекция не проводится.

Что ж, это действительно была крупная подвижка. Именно такое решение делегация предлагала в Москву и теперь ждала ответа. Как раз накануне мы с Гашиньяром снова обсуждали эту проблему, и он подтвердил, что Париж согласен зафиксировать в соглашении «право выбора», которое по сути дела предрешает, что будет использоваться самолет инспектируемого государства. Более того — Франция не намерена допускать полетов чужих самолетов над своей территорией. Теперь по сути дела с таким же предложением к нам пришли американцы. Значит, французам удалось пробить свою идею через НАТО.

Однако мои руки были связаны отсутствием директив. Более того, было грозное предупреждение Воронцова, что вопрос решается по— другому. Поэтому я сказал Берри, что не могу обсуждать с ним такие детали инспекции, пока не решен вопрос об уведомлениях. Прежде чем решать вопрос, как проверять, надо знать, что проверять. Сегодня утром на встрече Хансена и Татарникова выяснилось, что США по— прежнему настаивают на обмене информацией о нумерации частей и дислокации штабов. Но как США намерены проверять такую информацию? Ни наземные, ни воздушные инспекции тут не помогут. Что, войска на учениях, как физкультурники на параде, будут выстраиваться таким образом, чтобы изображать нумерацию своих частей, а инспектора на самолетах будут летать над ними и читать эти цифры?