— Что было, то было, отец. Коль скоро на то пошло, я тоже не безгрешен. Мой первый брак нельзя назвать удачным, и ваши упреки в тот памятный день были оскорбительны по форме, но совершенно справедливы по сути. Тогда я был безумно влюблен и поступил как обыкновенный человек, а не как государственный муж поступка. Друзья пытались образумить меня, даже Эрнан, и тот вынужден был признать… — Филипп не закончил свою мысль и махнул рукой, отгоняя от себя грустные воспоминания. — Но сейчас, — твердо продолжал он, — я намерен выбрать себе жену, исходя сугубо из государственных соображений, руководствуясь интересами всего нашего рода.
— Вот исходя из таких соображений, — с готовностью отозвался герцог, — я предлагаю на твое рассмотрение два варианта: либо брачный и политический союз с могущественным европейским государством, либо брак с богатой наследницей, который позволит нашему роду стать не просто самым влиятельным, но и доминирующим во всей Галлии.
— Богатая наследница, это Маргарита Наваррская? — догадался Филипп. — Говорят, она дикая штучка.
— И очень выгодная для нас партия. Правда…
— Правда, — живо подхватил Филипп, — с добродетелью Маргариты… как бы сказать поприличнее?… словом, не все в порядке.
— Ты тоже не монах, сын мой, — парировал герцог. — Полагаю, что наследство — целое королевство, хоть и небольшое, — дает нам веские основания для снисходительности. Меня же волнует не сомнительная добродетель наваррской принцессы, а некоторые другие особенности ее характера.
— А именно?
— То, что ты сказал. Она дикая штучка.
Филипп самоуверенно усмехнулся:
— Ну, это уже моя забота. Я ей быстро когти обломаю.
— К сожалению, не так все просто. Чтобы обломать ей когти, как ты выражаешься, нужно сперва жениться на ней. А с этим как раз и может возникнуть заминка.
— Да, да, в самом деле, — произнес Филипп, ероша свои золотистые волосы. — Говорят, что Маргарита и слышать не желает ни о каком замужестве, а королю не достает решительности принудить ее к браку.
— То-то и оно. С тех пор, как умер принц Рикард и Маргарита стала наследницей престола, дон Александр почти ежемесячно получает весьма заманчивые предложения — и все их отклоняет. Сначала он поступал так по собственной инициативе, дескать, его дочь еще юна, пусть подрастет немного; а потом уже заартачилась сама Маргарита: не хочу, говорит, замуж, и хоть ей что — видать, еще не нагулялась вволю. Всякий раз, как только отец заводит с ней разговор на эту тему, она устраивает ему бурные сцены — то с криками и руганью, то со слезами — в зависимости от настроения. Когда же король пытается настоять на своем, Маргарита и вовсе выходит из себя и либо закатывает истерику, либо учиняет форменный погром, разбивая все, что подвернется ей под руку.
— М-да… Слыхал я, что характер у Маргариты не ангельский.
— Можешь не сомневаться, она фурия, каких мало. В частности поэтому король и мечтает поскорее выдать ее замуж, надеясь, что тогда она остепенится. — Герцог хмыкнул. — Блажен, кто верует. Лично я полагаю, что ее только могила исправит. Маргарита пошла в свою мать не только внешностью, но и нравом — такая же неуемная и сварливая, своенравная и капризная, без постоянных скандалов просто жить не может. Взять хотя бы ее последнюю выходку с Инморте.
— С Инморте? — переспросил Филипп. — А что между ними произошло?
Герцог удивленно приподнял бровь:
— Неужели ты ничего не слышал?
— Да вроде бы ничего… Нет, все-таки слышал. Говорят, в марте наваррский король крепко поссорился с гроссмейстером иезуитов… Стало быть, и здесь не обошлось без Маргариты?
— Ясное дело. В последнее время ни один громкий скандал в Наварре не обходится без участия Маргариты. А этот был особенно громким. Странно, что ты так мало слышал о нем.
— Тогда я был на войне, — коротко ответил Филипп.
— Ах да, конечно, — согласился герцог. — Как раз тогда ты воевал в Андалусии. — Вдруг он хитро прищурился и добавил: — Бои, а в часы затишья — хорошенькие мавританочки. Воистину, некогда было прислушиваться к сплетням.
Филипп покраснел.
«Вот те на! — изумленно подумал он. — Гастон-второй нашелся! Чудеса, да и только…»
— А что до скандала, — герцог вновь принял серьезный вид, — то приключился он вследствие того, что Инморте попросил у дона Александра руки принцессы. Для своего сына, разумеется.
— Ба! Для Хайме де Барейро?
— Вот именно. Гроссмейстер обратился к королю с этим нелепым предложением во время официального приема, в присутствии многих блестящих вельмож и, что самое прискорбное, в присутствии Маргариты. Дон Александр, понятно, был возмущен…
— Еще бы! Эка честь — породниться с самим Вельзевулом.
— Не в том дело. До сих пор наваррский король лояльно относился к иезуитам, чего я не одобряю. Однако он, как тебе должно быть известно, человек весьма набожный и благочестивый.
— Чересчур набожный, — заметил Филипп. — И до смешного благочестивый. Вот уже третий год кряду он заказывает всем монастырям Памплоны еженедельные молебны во спасение души Маргариты, а еще постоянно натравливает на нее епископа Франциско де ла Пенью с его ханжескими проповедями.
Герцог кивнул:
— Насчет молебна я того же мнения — это сверх всякой разумной меры. По мне, уж лучше бы он употребил свое благочестивое рвение на искоренение иезуитской заразы в своей стране. Будем надеяться, что недавний инцидент заставил его призадуматься. Ну, в самом деле, где это видано, чтобы брака с принцессой, наследницей престола, добивался ублюдок воинствующего монаха и какой-то неотесанной крестьянки…
— Дочери мелкого ростовщика, — внес уточнение Филипп. — В Толедо говорят, что мать графа де Барейро была наполовину еврейка, наполовину мавританка.
— Тем хуже… Нет, подумать только, граф де Барейро! В свое время я воспринял это как пощечину, нанесенную Иннокентием Пятым всей европейской аристократии. Да простит меня Господь, но, по моему убеждению, папа Инокентий был не в себе, присваивая этому ублюдку графский титул.
— Так что было дальше? — нетерпеливо спросил Филипп. — Что ответил гроссмейстеру король?
— А ничего. Он просто не успел ответить, вместо него ответила Маргарита. Дон Александр собирался указать Инморте на дверь, но принцесса опередила его.
— Представляю, что она сказала!
— Пересказывать ее слова не буду. Однако слова еще полбеды. Кроме всего прочего, Маргарита отлупила Инморте.
— Отлупила?! — рассмеялся Филипп. — Отлупила!.. О, это было незабываемое зрелище!
— Да уж, точно. Во всяком случае, Инморте надолго запомнит свое сватовство. Взбешенная Маргарита выхватила из рук графа де Сан-Себастьяна жезл верховного судьи и не в шутку, а всерьез принялась лупить им гроссмейстера.
— Ну и ну! А что же Инморте?
— Как ты понимаешь, он попал в весьма затруднительное положение. Стража и не помышляла вступаться за него, а вздумай он или его спутники применить силу против Маргариты, они были бы тут же изрублены в куски. Так что гроссмейстеру не оставалось ничего другого, как позорно бежать. И что уж самое занимательное, принцесса преследовала его на всем пути от тронного зала до ближайшего выхода из дворца, гналась за ним, задрав юбки выше колен, а когда начала отставать, что было силы швырнула жезл ему в спину.
Филипп откинулся на спинку кресла и громко захохотал. Герцог подождал, пока он немного успокоится, а когда смех Филиппа перешел в тихие всхлипывания, продолжил свой рассказ:
— После этого инцидента Инморте заявил, что расценивает случившееся как оскорбление, нанесенное в его лице всему ордену, и намерен объявить Наварре войну.
— Ага! Теперь понятно, зачем ему понадобился этот спектакль со сватовством. Он хотел спровоцировать Маргариту к оскорбительной выходке, правда, недооценил ее бурного темперамента.
— Мне тоже так кажется, — сказал герцог. — Инморте можно назвать кем угодно, только не глупцом. Делая это абсурдное, смехотворное предложение, он, безусловно, рассчитывал на скандал, который даст ему повод к войне. К счастью для Наварры, папский нунций в Памплоне ни на мгновение не растерялся и решительно предостерег Инморте от объявления войны, угрожая ему санкциями со стороны Святого Престола. Гроссмейстер был вынужден подчиниться, поскольку папа Павел не разделяет весьма благосклонного отношения своих предшественников к иезуитам и уж тем более не считает их передовым отрядом воинства Божьего на земле. Где там! По моей информации, Святой Престол очень обеспокоен стремительным ростом могущества ордена Сердца Иисусова, и папские нунции при всех европейских дворах получили тайное задание выяснить, какова будет реакция светской власти на официальное объявление иезуитов еретической сектой и наложение Интердикта[3] на все три области ордена — Лузитанскую, Мароканскую и Островную.
