И здесь настоятель повернулся в своем кресле к Иисусу.

– Вот на самом деле мы и перешли к той самой проблеме, о которой я так хотел вас предупредить. Надеялся передать вам через Илью. Признаюсь честно, раньше в своих работах я никогда так далеко не заглядывал. Но теперь, после вашего появления, я начал очень серьезно думать об этом. И мне за вас стало откровенно страшно.

– Говорите, не стесняйтесь. Я думаю, что мы с вами понимаем, о чем говорим.

– Главным источником мыслей о времени второго пришествия для христиан всегда была книга «Апокалипсис (Откровение)» ученика вашего младшего, Иоанна. Теперь я ее еще раз осознал, применительно к сегодняшнему дню. В «Откровении» прямо говорится о том, что с Вами и с тем, что Вы несете, будут воевать.

– Этого можно было ожидать. Я к этому готов.

– На переднем плане противостояния с вами со стороны Диавола евангелист Иоанн увидел Нечто. Это Нечто он назвал «Зверь». Зверь силен, у него много голов и ног. И какая-то великая власть над многими людьми дана Зверю от Диавола.

Первое время многие думали, что Зверь – это языческое государство римское. Потом таким Зверем за многие годы кого только не считали. Однако не было в те времена самого пришествия. А теперь оно состоялось. И это значит, что неведомый Зверь, смертельный враг ваш и всего рода людского, уже точно здесь.

– Ну и давайте признаем, что, по-видимому, он действительно здесь. Кстати, вам не кажется, может быть, он довольно давно уже здесь?

– Кажется. Только я так и не могу понять, что из зла, существующего сегодня на земле, и есть этот Зверь. Я мало бывал последние годы за стенами монастыря. Да и вообще жизнью мирскою никогда особо не интересовался.

Но не то мне сейчас страшно, что мы, люди, живем рядом с этим Зверем. Наверное, привыкли все мы как-то его не замечать, а он делает свое черное дело. Но вот что мне стало ясно и отчего стало страшно. Он ведь на вас обязательно нападет. Нападет скоро, стремительно, неожиданно.

И место нападения, как мне кажется из книг священных, точно предопределено – это град Иерусалим.

– Опять я с вами соглашусь.

– Вы так спокойно об этом говорите. А вот по моим сведениям, одна из оппозиционных партий в Иерусалиме уже официально обратилась в кнессет с просьбой о разрешении вашего официального визита. Чтобы вы, значит, могли прибыть «во славе». Мысль сама по себе примечательная. Но ведь это означает, что вам придется публично направиться туда, где будет ждать смертельная опасность.

– Наверное. Ну а как вы считаете, если такое предложение поступит, я смогу отказаться? Не отвечайте, я вижу, что вам не хочется говорить. Но вы ведь точно знаете мой ответ. Если меня в Иерусалим пригласят – я отзовусь и поеду.

– Скоро ли это случится?

– Мне кажется, что решение кнессета уже состоялось. Сегодня днем. Если это так, то завтра об этом сообщат публично. И я дам согласие незамедлительно. Мне кажется, что, если я по каким-либо причинам не воспользуюсь приглашением в этот раз, то кнессет вторично вряд ли даст согласие. Так что, как только приглашение поступит, я попрошу Илью, он мне поможет направить ответ. Если завтра пригласят, то завтра я дам согласие и так же публично, как придет приглашение.

Собеседники замолчали, задумались. За окном где-то вдалеке время от времени вскрикивала ночная птица. Паузу прервал Иисус:

– Давайте теперь поговорим о другом. Вам ведь хочется еще меня о чем-то спросить?

– Да, если можно. Как вы наверняка знаете, все последние годы я пытался представить современное изложение событий новозаветных. Тот самый современный перевод. Много материала старался переосмыслить. Написал я труд свой с внутренней дрожью, с боязнью перешагнуть границу между научным изысканием и откровенной ересью. Скажите, как вы думаете, нужно ли это людям?

– Мне кажется, что будет нужно.

– Я не хотел публиковать это при жизни моей. Думал, отдам кому-нибудь из учеников. Пройдут годы, и они решат, стоит ли это делать. А тут – чудо, происходит то самое величайшее событие, о котором я столько думал. Тогда решил я эту рукопись отдать Илье, чтобы он при случае вам показал. А вы оказались вдруг здесь, у меня. Могу ли я задать вам сейчас, пока я еще могу мыслить, несколько вопросов? Мне так хочется проверить, не сильно ли ошибся я в своих умопостроениях.

– Конечно.

Настоятель протянул руку к подоконнику и достал объемистую тетрадь с закладками.

– Вот у меня тут самые спорные вопросы все давно определены и заложены, постоянно к ним возвращался, да все никак не мог увидеть истину сквозь прошедшие века. А так хочется хоть напоследок понять ее, истину.

– Давайте попробуем вместе, – улыбнулся Иисус, и они склонились над рукописью.

– Валера, голубчик, твою за ногу, сколько мне еще осталось вприсядку стоять? Сил моих больше нет, – голос Сергея Бойцова выдавал неподдельное утомление.

– Еще три минуты сорок секунд, – взглянув на часы, строго ответил бывший пластический хирург, позднее бич, а ныне главный врач нелегальной нарколечебницы. – Крепись, командир, последний заход выполняем. Но если снова проколешься, тогда придется повторить еще три подхода по десять минут. Ладно, не стони, по моим расчетам, больше упражняться нам не потребуется. Ты теперь эту позу до смерти помнить будешь.

– Добрый ты, доктор, местами даже ласковый. Только вот, садюга, всю морду мне исколол, да еще вдобавок задницу пожег.

– Ну, от тебя никакой благодарности не дождешься. Личико подрихтовать сам попросил. А что касается твоей худосочной попочной части, так скажи мне десять раз спасибо, что я не сразу личико тебе облучил, а по науке подбор дозы делаю. И вообще, с кем я работаю? Некому оценить мой научный подвиг! А в каких условиях я совершаю великое чудо? Одну-единственную паршивую лампу для солярия купили где-то по дешевке. Наверное, ворованную и, естественно, без паспорта. Засветили мне это китайское чудо светотехники при помощи каких-то электрических соплей. Ни яркость тебе плавно понизить, ни время четко выставить.

И вообще, ты на меня ответственность за эксперименты с твоей драгоценной задней частью не вешай. Вместе решали, откуда начнем пытаться тебя красномордым сделать.

Кстати, ты ведь у нас запросто можешь у моря оказаться? Представь, а если бы я на твоей спинке шашечек наделал? Но ты запомни, трусы нигде на публике не снимай. А то в баньку намылишься или там в душ пойдешь, будь поосторожнее, запросто толпу зрителей соберешь. И вообще, блин, по большому счету, это Барон во всем виноват, гадюка. Зачем он, собака, на загранпаспорт цветное фото заделал?

– Я бы ему, доктор, с удовольствием прямо сейчас объяснил, что он очередной раз передо мной виноват. Но я, как видишь, занят. Понимаешь, стою, скрестив ножки, на костыликах, да пристально в две темные дырочки смотрю. Кстати, и Барон, можно сказать, тоже сейчас сильно занят. Ведь лежит он, горюн, в твоем изоляторе совсем-совсем мутный. Сильно повезло человеку, однако кайф ловит уже сутки без продыху.

– Ну, ты за него не переживай. Может быть, он об этом всю жизнь мечтал. Пусть покайфует. Первая ломка у нас намечена через неделю.

Однако, – вернулся к теме доктор, – кто же мог подумать, что у тебя такая чувствительная к ультрафиолету кожа. Вроде ты у нас смугленький такой, а сгорел в момент, как натуральный блондин. Ты, может, тайный ариец, ну, типа, белокурая бестия? Только сивая и лысая местами.

– Ты еще издеваться будешь? Обычная у меня для русского масть всегда была, русая называется, если ты не знаешь. Или успел забыть, как покрасил остатки моей благородной шевелюры в апельсинчик?

– Ну, насчет апельсинчика это ты себе льстишь. Скорее твоя головка теперь напоминает то, что у тебя сзади болит, только местами небритое.

За такими пикировками подходил к завершению контрольный прогон у имитатора стойки паспортного контроля. Эти простые шутки скрывали дикое напряжение последних суток и предельный риск наступающего дня.