Помню, помню. Горькое это было для меня время. Мне шел уже семьдесят девятый год. К тому времени я почти совсем потерял надежду, что увижу в мире серьезные изменения, и вдруг такой шанс! В начале марта умер казавшийся бессмертным великий диктатор Советского Союза, премьер Сталин. И я на самом деле поверил, что смогу стремительно сломать этот чертов «железный занавес». Мне вдруг показалось, что моя жизнь может опять обрести смысл и что я смогу еще так много сделать для этого мира…

Да, в тот год я в марте получил, а уже в мае окончательно потерял свою последнюю настоящую мечту, свою великую надежду. Господи, как же я надеялся продвинуть нас всех к Цели. Но для этого нужно было устранить угрозу новой мировой войны. Как я уговаривал и нашу Палату общин, и Белый дом, и новое руководство в Кремле провести объединительную встречу в верхах.

Через 11 лет после этого, к моему 90-летию, околоправительственные подхалимы издали восемь томов моих речей. В эти восемь томов редакторы собрали четыре миллиона слов, сказанных мною публично. Много не всегда значит хорошо. Никто так и не понял, что та короткая речь в мае 1953 года была мне самой дорогой. И она оказалась самой неуспешной. Мои самые главные слова так и не поняли.

А я им тогда сказал просто: «Человечество могло бы заняться более полезными делами!» Я надеялся на создание единого мирового правительства. Конечно, я никому не говорил, что, по-моему, будет дальше. Меня бы сочли ненормальным, если бы я сразу призвал к организации мирового научно-исследовательского центра. Для направленного движения к Цели.

Да… Мне не удалось сделать даже первый шаг, остановить «холодную войну». Не поддержали меня тогда нигде. Ни в заокеанском Белом доме, ни в континентальной Европе, ни в Кремле. Я не нашел понимания даже в родной Палате общин. Мир оказался еще не готов. «Железный занавес» устоял и после смерти Сталина, и даже после кончины Мао.

А надо признать, что название этой информационной стены мной было придумано хорошо. На самом деле, ну как можно договариваться с русскими и китайцами о совместном управлении миром, если их народы не знают правды. Они видят все в придуманном их пропагандистами кривом зеркале. Поэтому могут поддержать своих правителей в чем угодно. Например, в начале новой мировой войны.

Старый дурень Уинстон наивно пытался бежать впереди поезда. Меня не то что не поняли. Хуже. В Палате общин меня просто высмеяли.

И тут что-то внутри сломалось. Я чувствовал себя, словно старый аэроплан, заходящий в сумерках на посадку с пустым баком. Игра была закончена. Если я правильно помню, не прошло и месяца с того выступления, как меня разбил первый серьезный инсульт.

Ну, ладно. Это все в прошлом. А сейчас, если я правильно понимаю, мне предстоит пообщаться с молодежью. Хотя как они, все двенадцать, здесь могут оказаться, ведь это все же больничная палата?

Черчилль попытался приподняться. К нему приблизился молодой человек в белом халате, усадил его, подложив подушки за спину, и присел рядом.

«Что-то я не узнаю своего доктора. Ну-ка, ну-ка… Конечно. Этого парня я точно помню, он из тех двенадцати».

– Здравствуйте, юноша, – произнес Черчилль плохо повинующимися губами. – Ну, а где же все остальные?

– Здравствуйте, сэр. У нас неприятности, сэр. Если в двух словах, то нас всех разом отравили. Меня случайно миновало.

– Я на нашей прошлой встрече заметил что-то неладное, да спросить не успел. Серьезно отравили?

– Очень. Подкормили каким-то радиоактивным веществом в лошадиных дозах. Все одиннадцать в тяжелом состоянии. Одному вообще досталась двойная порция, еще и за меня, так он уже совсем на грани.

– Что будем делать?

– Ко всему прочему оказалось, что все отравленные потеряли способность общаться так, как нам удавалось раньше. В смысле дистанционно. Но скоро мы соберемся в одном месте. И будем просто разговаривать.

С теми, кто уже доехал, я успел переговорить. Решили, что, пока есть хоть один шанс, будем пытаться продвигаться вперед. Их ведь не запугать тяжелым самочувствием и близостью конца. Они будут искать, пусть не для себя, так для тех, кто останется.

Но с нашей последней встречи мы не продвинулись ни на шаг, просто не было никакой возможности. Вот и у вас я один оказался. Наверное, у остальных уже не получается. И заранее очень прошу меня извинить, сэр, только я чувствую, что меня в любой момент могут туда вернуть.

– Понятно. Тогда давайте предельно кратко. У меня на самом деле есть своя гипотеза о Цели, я могу ее вам рассказать. Однако если «железный занавес» на месте, то проверить мою версию, я думаю, не получится.

– «Железный занавес» пал, сэр.

– Вы хотите сказать, что ни один диктатор не может запудрить мозги своему народу?

– Да, сэр. Мир стал прозрачным для информации. Все изменилось с тех пор, как появилась всемирная сеть Интернет. Любой человек практически в любом месте мира может получить достоверную информацию. О чем угодно и откуда угодно, из любого существующего на земле источника.

Черчилль прикрыл глаза и подрагивающим от волнения голосом медленно и раздельно произнес:

– Тогда вы можете легко вычислить Цель. Путь к ней, наверное, уже где-то у вас под носом. Вам просто нужно…

Бразилец прикоснулся к руке Черчилля:

– Сэр, простите, пожалуйста, но меня срочно зовут.

Тяжесть на правом веке ушла. Черчилль не спешил открывать глаза. Он понимал, что уже находится у себя дома.

«Грустно. Неужели все впустую? Жалко ребят. Неужели я их больше не увижу?»

Пощупав перед собой вполне послушной правой рукой, он нашел то, что искал, – ту самую рукопись, что уносила его мысли от тягостных раздумий куда-то вдаль, в глубь веков.

Прочитав лишь несколько строк, сэр Уинстон Черчилль снова прикрыл усталые глаза и погрузился в полудрему.

– Государь император, прошу покорно меня извинить, но к тебе пришел и просит аудиенции некий мне незнакомый человек. – Начальник личной охраны императора Священной Римской империи Фридриха II склонился в глубоком поклоне.

Фридрих резко откинулся на спинку кресла.

– Как ты смеешь меня отвлекать в такой вечер? Разве может вообще кто-нибудь незваный придти сюда? Ты в своем уме или, может быть, тебе надоела твоя должность?

Император уже пятый час отмечал в кругу доверенных лиц подписание мирного договора с султаном Египетским и провозглашение самого себя королем Иерусалимским. Фридрих был заметно пьян. Он был пьян вовсе не от радости случившегося. Скорее напротив.

На его коронацию в храм Гроба Господня отказались придти патриарх Иерусалимский Герольд, а также все рыцари орденов тамплиеров и св. Иоанна. Даже рядовые прихожане, и те не пришли в этот день в храм.

Фридрих знал, почему это случилось. Мстительный Папа Григорий IX переслал акт об отлучении Фридриха от церкви всем поместным епископам с приказанием объявлять его ежедневно и еженощно во всех церквях. Местный патриарх Герольд настолько убоялся послания Папы Григория, что вообще запретил совершать богослужения в святых местах Иерусалима до тех пор, пока в городе находится отлученный от церкви император.

Фридрих был вынужден сам возложить на себя корону короля Иерусалимского в пустом храме, среди тех же приближенных, что сейчас восседали за этим столом. Не имея возможности помешать коронации, патриарх со всем своим клиром, дождавшись ее окончания, переоделся в мирское и на глазах изумленных прихожан вымыл с мылом полы храма. После он облачился в парадные одежды и обкурил храм ладаном по всем углам с молитвою об изгнании дьявола. При этом на стенах храма было вывешено объявление с запретом всему христианскому населению города праздновать мирный договор.

В результате вместо ожидаемого императором праздника в святом городе сегодня вечером наступила тишина. А он, великий победитель пятого крестового похода, только что вернувший Иерусалим христианам, вынужден отмечать свою победу вот так, тихо и скромно, за стенами святого города.