– Ты прав, иудей, я сказал Бог. Поможешь мне?

– Что ты хочешь от меня?

– Ответь мне, есть ли здесь рядом какая-нибудь пещера?

– Дай вспомнить. Так. Ага. Ну, конечно, есть одна неподалеку, прямо под этим холмом. Если ее еще окончательно не завалило. А зачем тебе пещера на ночь глядя? Хочешь там заночевать? Тогда эта пещера не подойдет. Там опасно. Раньше гончары в ней добывали хорошую глину, но столько вынесли, что начались обвалы. Я мальчишкой там лазил. Как однажды двоих гончаров где-то внутри завалило – зашли они и не вышли, – так никто в эту пещеру больше не ходит.

– Я хочу перенести куда-нибудь в укромное место то, что осталось от казни. Закопать или спрятать.

– Зачем тебе это?

– Один из казненных был праведник. Или больше, чем праведник.

– У нас тоже много об этом говорят.

– Помоги мне найти укромное место спрятать то, что было связано с этим человеком.

– Интересно, а как ты отличишь сейчас, что кому принадлежало?

– Это ты правильно спросил. Конечно, какой крест был его, сейчас не определить. Таблички, что были на крестах, отвалились. Но кое-что точно относится к нему.

Сейчас чуть стемнеет, и я вообще ничего почти видеть не буду. Плохо что-то я вижу в последнее время. Однако пока было светло, я все, что мог, как видишь, собрал. Так что теперь мне бы нужно вот это все, что может к Нему относиться, перенести в укромное место и спрятать. А там видно будет.

– Я бы рад тебе помочь. Ты ведешь себя как человек. Но есть запрет, через который я не могу переступить. Через несколько минут солнце зайдет, наступит шабат, и я ничего не смогу делать. Ни для тебя, ни для себя. Хотя, подожди, подожди… Придумал! Недавно нам объявили решение синедриона о пленении. Так вот, если ты меня берешь в плен, то я буду обязан с тобой передвигаться и не совершу большого греха. А если я смогу с тобой передвигаться, то и помочь тебе чем-нибудь, наверное, смогу.

– Я тебя не совсем понимаю. Но про шабат ваш иудейский слышал многое. Объясни, что мне делать. И что тебе можно, а что нельзя.

– Хорошо. Надень свой шлем на копье и воткни копье в землю. За один раз ты три креста не перенесешь. Сегодня луны не будет, новолуние только завтра. Но небо ясное. Когда будешь потом, в темноте, подниматься на холм, то найдешь это место по отражению звезд на своем шлеме.

Римлянин беспрекословно исполнил то, что ему сказал пастух.

– Теперь иди скорее за мной, – сказал Елиазар и стал быстро спускаться с вершины холма на закат. Когда они оказались перед входом в пещеру, солнце посылало последние лучи. – Теперь на этом месте возьми меня в плен.

– Ты мой пленник.

– Я буду здесь сидеть и праздновать шабат. Петь я буду. Так что с вершины сюда ты сможешь тоже дорогу находить. Потихоньку ты перенесешь все, что хочешь, в эту пещеру. Если тебя не завалит, то выйдешь потом, возьмешь меня и поведешь по окраине города к моей деревне. Так поведешь, что я немного впереди тебя окажусь. Ты ведь дорогу не знаешь. Доведешь ты меня до моего дома. Так случайно у тебя получится. А там уж пойдешь к себе в лагерь. Ну, все, солнце заходит. Я больше о делах не то что не говорю, но и не думаю.

Не прошло и двух часов, как Сотник перенес в пещеру все, что успел засветло найти и собрать на холме.

Сначала он отнес ко входу пещеры то, что не вызывало сомнений. Венец, сплетенный из белого терновника безжалостной рукой палача. Отвалившуюся от креста табличку с надписью на официальном латинском, общеупотребительном греческом и туземном арамейском «Иисус Назорей, Царь Иудейский». Отнес он и семь найденных им гвоздей, и пробитую копьем губку, на которой подавали питье распятым в тот день. Потом он перенес к пещере кресты, все три, один за другим.

Дальше было и проще и сложнее. В пещере было темно, ориентироваться было непросто. Поэтому Сотник от входа двигался вглубь так, чтобы стена все время была справа. Когда он не мог далее пронести крест из-за узости хода, он его опускал на землю и отправлялся за следующим, держась за стену теперь уже левой рукой. Назад идти было легче, и не только потому, что он шел без груза. Монотонное пение пастуха было полезным ориентиром и неожиданно приятно радовало слух Сотника.

Выйдя из пещеры после того, как он отнес последний крест, Сотник вдруг заметил, что темнота как бы слегка рассеялась. На этот раз он гораздо легче нашел свое копье со шлемом на вершине холма, забрал их и в последний раз отправился вниз к пещере. Оставив шлем около пастуха, Сотник понес в пещеру копье. Это было то самое копье, которое пронзило сердце Иисуса из Назарета. Сотник отобрал его у легионера по возвращении в казармы еще тогда, две недели назад.

На входе в пещеру Сотник осмотрелся по сторонам и еще раз поразился тому, что стал заметно лучше видеть все окружающее. Добравшись в глубине пещеры до места, где лежали кресты, он положил копье рядом с ними и присел. Первый раз за долгий вечер он позволил себе передохнуть. Старый вояка стал перебирать мысленно все найденные и перенесенные им в пещеру предметы. Сопоставляя одно с другим, он пришел к выводу, что какой-то из предметов, найденных на холме, благотворно повлиял на его слабое зрение. Хотя наконечник этого самого копья он ведь тоже трогал, и не раз, но ничего такого не происходило.

Раздумывая над тем, какой еще силой могли обладать предметы, касавшиеся тела Того Человека, Сотник благоговейно притих. Вдруг ему показалось, что едва слышному пению пастуха кто-то тоненько подпевает. Этот звук шел не снаружи, а из глубины пещеры, оттуда, куда с крестами он пройти не смог. Сотник приподнялся и осторожно стал пробираться вглубь, продолжая уже привычно держаться правой рукой за стену.

Не прошло и минуты, как за неожиданным поворотом он обнаружил источник звука. Это еле слышно блеяла овца. Сотник ощупал ее руками и все понял. Овечка, наверное, забрела сюда днем в поисках прохлады. Она зацепилась скомкавшейся шерстью за какой-то торчащий из стены корень и не смогла освободиться. Пришлось немного повозиться в темноте, и вскоре Сотник на руках вытащил бедное животное на свежий воздух.

Радости пастуха не было предела. Он с уважением посмотрел на Сотника. Этот большой человек, наверное, действительно совершил богоугодное дело, если ему, Елиазару, рядом с ним так сразу повезло.

Поднявшись немного по холму и встав над самым входом в пещеру, Сотник несколько раз подпрыгнул. Земля стала заметно подаваться, и, тяжело сбегая вниз, он ощущал, как опускается почва за его ногами. Плохо ли, хорошо ли, но вход в пещеру был завален.

Путь по окраине Иерусалима к деревне, где жила семья Елиазара, был просто приятен. Сотник и пастух шли молча, наслаждаясь вечерней прохладой и приятными мыслями. Овечка тихо бежала за ними. Когда дошли до дома пастуха, Сотник сказал:

– Могу я тебе дать денег?

– Нет, иначе это будет работа. Ты меня отпусти теперь из плена.

– Ты свободен, пастух.

– Спасибо тебе. Отсюда ты дорогу в казарму найдешь?

– С той стороны ветер несет запах горелой каши. Не там ли находится наша претория, что расположилась в крепости, выстроенной Иродом?

– Да.

– Тогда, конечно, найду. Будь счастлив.

– И ты будь счастлив.

Не успел Сотник зайти в казарму, как легионер, стоящий на часах, доложил, что его давно ждет к себе прокуратор. Сотник не спеша умылся, переоделся в чистую одежду и направился к Пилату.

Покои прокуратора располагались рядом с казармой, в той же крепости. Несмотря на поздний вечер, прокуратор не отдыхал в своих покоях. Он сидел в открытой зале, где обычно днем принимал просителей, выслушивал доклады о ходе сбора податей и вершил суд. Зала выходила прямо в сад, через который мимо караульных легионеров шли посетители на прием к прокуратору. Неяркий свет двух факелов освещал стол прокуратора и небольшое пространство вокруг него.

– Ну, наконец-то, – прервал Пилат приветствие Сотника. – Где тебя носит?