Мысли Федора Ивановича еще раз вернулись к пастьбе скота в лесу. Директор озабочен сохранением леса, и что ему можно возразить на это? Но ведь и председатели колхозов пускают стада в лес тоже не из какой-то личной выгоды, не из личной корысти, а по необходимости, по нужде. И они тоже по-своему правы, товарищ директор. А ты требуешь, чтобы районное руководство вникло в твои лесные проблемы и заботы, сам же в председательские, в колхозные заботы вникать не хочешь. А ведь небось любишь хлебать не пустые щи, а с мясом. Так вот, все хотят иметь вдоволь молока и мяса, поголовье скота с каждым годом растет. И где, где тот скот пасти, как не в лесу? Лугов у нас мало, да и с тех, что есть, надо запасать сено на зиму, а не стравливать летом. Козы? Коз тоже изданием даже самого умного циркуляра сразу не выведешь…

Дорога круто повернула влево, и Федор Иванович как-то сразу, неожиданно, увидел по правой ее стороне большой, обнесенный оградой сад.

Он знал, что садов у лесхоза что-то около полтысячи гектаров, но знал это по сводкам, на бумаге. Сейчас перед ним стоял не бумажный, а живой прекрасный сад. Ровные, словно бы по ниточке посаженные, ряды яблонь тянулись из конца в конец обширного участка. Среди яблонь виднелись чистенькие, выкрашенные в одинаковый зеленый цвет, ульи. А посредине сада стояло две избы: одна небольшая с дощатыми сенями, другая просторная под шатровой крышей. Щепа, которой она была покрыта, почернела от дождей и ветров. И стены, наличники, крылечки — все было тоже потемневшее, сработанное много лет назад. За избами сад постепенно скатывался в низину; где-то там, видимо, был овраг, со дна которого дымчато клубился частый осинник.

— Сколько гектаров у вас здесь?

— Здесь тридцать два.

— Для сада специально вырубили лес?

— Нет, тут так получилось…

Леонид Семенович подрулил к воротам на двух толстых столбах, выключил мотор и рывком потянул ручной тормоз. После этого выскочил из машины, подождал секретаря райкома.

— Тут так получилось, — повторил Леонид Семенович. — До пятидесятого года здесь была плантация бересклета. Помните, как тогда заставляли колхозы сеять кок-сагыз? В те времена заводы еще не умели делать резину химическим способом. Вот и мучили не только колхозы, но и нас, грешных. Потом заводы перестали нуждаться в кожице корней бересклета, и решили мы тут развести сад. Я тогда как раз начинал работать лесничим. А на вашем месте был Филатов Александр Васильевич, теперь уже пенсионер. Помню, привез я саженцы с юга Чувашии, из Батыревского питомника, а Филатов узнал об этом да и говорит: «Молодец, конечно, что привез. А только красиво ли грабить степные питомники? Не лучше ли, не проще ли самим в лесу разбить фруктовый питомник? Года два спустя мы так и сделали, а с тех пор что-то около миллиона саженцев продали. И колхозы много закупили, и отдельные граждане охотно берут.

— Сад хорош, — похвалил Федор Иванович.

— Ничего садик. Третий год уже получаем с гектара по сто — сто пятьдесят центнеров яблок… А еще, как видите, и пасека при саде. Лет семь уже, поди-ка, как ее наладили.

— Сколько ульев?

— Здесь двести.

С последними словами Леонид Семенович распахнул перед секретарем райкома младшие ворота, как зовут чуваши калитку, и пригласил заходить.

Машинная дорога за оградой едва заметна, заросла травой, лишь прямая и четкая в мураве натоптанная тропинка ведет к дому с тесовыми сенями. От крыльца другого дома побежал со звоном по проволоке в их сторону здоровенный, похожий на волка, пес, раз и два басовито гавкнул, но ни в его голосе, ни в стойке, какую он принял, не было ничего угрожающего — похоже, пес просто предупреждал хозяина, что к дому идут чужие люди. А когда Леонид Семенович еще и позвал его: «Король! Король!» — он сразу же опустил голову и завилял хвостом: простите, мол, не узнал.

Из сеней на крыльцо вышел плотный коренастый дед с красным и запухшим — так, что почти не видно глаз — лицом. «То ли со сна, то ли карчамы набрался, благо что медку вдоволь», — подумал Федор Иванович.

Леонид Семенович первым поднялся по ступенькам, обнял старика и легонько похлопал по заметно сгорбившейся спине. «Родственник, что ли? — сам себя спросил Федор Иванович. — А может, родной отец?..»

— Познакомьтесь, — отступая в сторону, сказал директор.

Переступая по-кошачьи осторожно, дед, с неожиданным для его лет проворством, сбежал с крылечка и протянул секретарю райкома крупную пухлую руку.

— Иван да еще раз Иван, — с усмешкой и не совсем внятно выговаривая слова беззубым ртом, представился старик, — получается Иван Иванович.

Федор Иванович назвал себя.

— Знаю, узнаю, — старик поднял повыше большую, под свалявшейся шапкой волос, голову, узенькими щелочками глаз оглядел гостя. — И как догадались приехать-то в нашу глушь? Невиданное дело!

В голосе старика слышались и удивление и искренняя радость.

— Ах, старая башка, — вдруг спохватился он. — Болтаю всякое, а в дом не приглашаю. Заходите, заходите, сейчас самовар поставлю… — и тем же бесшумным кошачьим шагом быстро скрылся в сенях.

Только теперь Федот Иванович заметил, что обут был старик в войлочные домашние туфли. Привычка же ступать мягко и осторожно, наверное, осталась от прежних лет, когда старик еще был в силе и ходил на охоту.

— Мы торопимся, — крикнул вдогонку хозяину Леонид Семенович.

Старик выглянул из сеней и разочарованно и в то же время с явной подковыркой спросил:

— Что, лес горит?

— Тебе бы все шутки, — опять легонько похлопал директор старика по плечу. — Сюда мы проездом, а собрались-то к Максиму Алексеевичу.

— Каким таким проездом, что-то я не пойму?

— Бобров посмотреть.

— Бобров?! — старик и удивился и огорчился. — Где вы их теперь увидите? В хатах они сейчас, в своих хатах. Смотреть бобров надо приходить под вечер. — Он постоял, в раздумье переступая с ноги на ногу, и, словно еще не веря только что слышанному, переспросил у директора: — Вправду, что ли, торопитесь?

— Вправду, — подтвердил тот.

— Ну, раз так…

Старик снова скатился по ступенькам крыльца к секретарю райкома и, кивая на Леонида Семеновича, сказал с усмешкой:

— Еще директором себя называет! Что, телефона нет? Сказал бы, что приеду — я бы чайку сготовил. Кто попьет моего чаю — век его не забывает. Это не я говорю — люди так говорят… Еще директором себя называет! — повторил он и, безо всякой видимой связи со сказанным, добавил: — А что заспанный я — так нынче лег с солнышком, когда добрые люди уже встают.

— Кого ночью-то сторожишь? — спросил Леонид Семенович. И это непочтительное обращение к старому человеку на «ты» опять навело на мысль секретаря райкома, что они — родственники.

— Да машина тут одна из соседнего района поломалась. Ковырялись, ковырялись, а так с места и не стронулись. Хенератор, что ли, черт ли — я в этих железяках не смыслю — сгорел у них, да какие-то шарики на шипах рассыпались. Пришлось шофера в наш лесхозовский гараж вести, кое-что там нашли и вот только на заре уехали.

— В механики, значит, выходишь? — улыбаясь, спросил директор.

— Не будет в лесу хорошей дороги — не заметишь, как в инженеры махнешь, — шуткой на шутку ответил старик.

А Федор Иванович, слушая их разговор, отметил про себя: директор о дороге говорил, и старик о ней же толкует — неспроста это!..

Они обогнули дом и узенькой тропинкой направились в низину, к той самой дымчатой степе осинника, которая вставала из оврага. Молодые ветвистые яблони, мимо которых они проходили, были сплошь усыпаны уже завязавшимися плодами. Судя по всему, урожай и в этом году можно ожидать хороший.

— Так сколько, говоришь, пудов выйдет? — спрашивал у шедшего впереди старика директор.

Федор Иванович, должно быть, прослушал начало их разговора и не понял о каких пудах идет речь: по сколько пудов яблок с яблони, что ли?

— До трех пудов хочется дотянуть…

«Что-то уж очень мало. Значит, но о яблоках, а о чем-то другом разговор».