В давние времена мы часто смотрели на звезды, и как-то ночью одна из них, сверкая в зените, возвестила путь, по которому мы, волхвы, пришли из трех разных царств к одной и той же пещере, однако там уже были набожные пастухи, собравшиеся незадолго до первого дня новой эры. С тех пор нам, священнослужителям из западных стран, никогда больше не светила путеводная звезда, и все же сыновья богов продолжают рождаться, чтобы принять смерть. Ныне ночь Погребального Рождества, мы знаем это, хотя и забыли науку звезд, но зато изучили на Западе науку теней. Мы ждали этой блаженной ночи с того дня, как нам отрубили головы. Мы пришли в этот лес, глухой и мрачный, ведомые тенью. Наши полые головы бескровны, западная бледность покрывает наши лица, в которых нет больше ни капли восточной крови. Мы пришли сюда, ведомые тенью.

^{с лицом мертвеца, белым, как пятна на ногтях}

^{с лицом цвета неплавленного воска}

^{с темным лицом цвета слоновьей кожи}

Итак, призрак Бальтазара нес ртуть, призрак Каспара — соль, а призрак Мельхиора — серу. Тень, которая вместо звезды указывала им путь, оказалась превосходным провожатым: все трое остановились как раз перед склепом, возложили свои дары на камень, постояли с минуту в задумчивости и один за другим отошли в сторону.

Их место заступили маленькие святые, те простецкие фигурки, которыми украшают Рождественские ясли, — тень указующей тени тоже привела их к надгробию. Крестьяне, вилланы, крепостные, слуги, ремесленники и торговцы принесли на могилу чародея всевозможные яства — склянки с темными винами, ветчину, свиную колбасу, фазаний паштет, изюм, пряности, мак, лавровый лист, розмарин, тимьян, базилик, мяту, майоран, ягоды можжевельника, тмин; были там говядина, свинина и дичь; были фрукты; были бисквиты, круглые пироги, торты, сушки, пирожные с кремом и ватрушки с сыром, а также все виды варенья. Столько яств было положено на могилу, что под ними скрылись и сам камень, и те дары, которые возложили на него призраки волхвов.

Ведомые тенью указующей тени, тенью киммерийского мрака, мы несем тебе, сын жрицы^{130}, вкусные блюда, бесполезные для тебя. Мы не дарим тебе ничего молочного, поскольку ты презираешь стада, и это столь же верно, как то, что ты не слышишь, как стройным хором мы поем наши фаршированные куплеты^{131}. Да, сегодня блаженная ночь, Погребальное Рождество, и поскольку ты не зажег огня, никакой доброй воле не пробиться сквозь этот мрак.

Призраки маленьких святых удалились, а затем исчезли, словно по волшебству, подобно тому, как исчезли призраки волхвов.

Слишком уж много дивных и волшебных персонажей пришли в этот лес, глухой и мрачный, — не обмануть им меня миражами Похоронного Рождества! Однако дары неподдельны, и я мог бы найти им достойное применение. Проклятые миражи моего Похоронного Рождества! Реальные дары призрачных волхвов слишком роскошны, так роскошны, что я опасаюсь воспользоваться ими наугад, не зная их настоящей цены. Реальные дары призрачных святых наполнили меня радостью, у меня даже слюнки потекли. Увы, про хлеб-то они забыли. Этот волшебный мираж жесток, как желание. Они забыли про хлеб.

^{колдунья без метлы}

Среди самых больших редкостей на земле наверняка можно назвать фекалии папы римского, однако меня куда больше устроило бы немного дерьма того, кто нынче умер. Я ищу именно этот уникальный продукт, а вовсе не само тело чародея. Ненавижу спать с трупами, но что еще делать возле трупа, как не спать.

Я знаю превосходные травы и растения против ворожбы: ирландскую траву, селаж^{133}, мандрагору, белый вереск. До меня дошел слух, что дева заколдовала чародея, и теперь многие утверждают, что он умер. Я опоздал, но пришел с самыми лучшими намерениями.

^{в хрустальных башмачках}

Поползновения бессильны перед силой воли. Ты ничего не можешь, импотент!

Я четырех детей вскормил!^{134}

Бедняга! Мы тебе доверим большой секрет. Иди в Арденнский лес, там ты найдешь маленькую речку, поросшую ольхой; это Амблева, в ней полно жемчуга^{135}.

Спасибо, благодетели. Какой мне теперь резон искать чародея? Я стану искателем жемчуга.

Тут во всей своей красе явились в лес кудесницы, самые вероломные на свете.

Я с удовольствием расцелую ту, что сгубила чародея. Я расцелую ее, будь она даже призраком. Я презрела науку побегов. Чародей! Плюю на эту землю, как хотела бы плюнуть на тебя самого.

Бессердечная мать! Ты отдала аргонавту Золотое руно, зато я отрезала волосы у своего возлюбленного. Мы обе любили, но по-разному. Ты любила сильных мужчин, а я была сильной женщиной. Та, что заколдовала чародея, наверняка последовала моему примеру и отрезала у него волосы. Как думаешь?

Искательница вшей, не говори о волшебстве! Густоволосый после стрижки становится смешным. Стала бы ты сильней или слабей, если бы тебя остригли? Ни то ни другое. Смогла ли бы ты справиться со стриженым без других мужчин? Из-за тебя все пошло прахом. Мужчина всегда был сильнее тебя, сильнее женщин.

^{старая и накрашенная}

Признаться, в ту пору, когда я любила троянского пастуха^{139}, а он любил меня, мне было больше сорока. Но тело мое было прекрасным и белоснежным, под стать моему отцу, влюбленному лебедю, который уже спел свою последнюю песню. Я была хороша, да и нынче я куда красивей той девочки, которую совратил победитель разбойников^{140}. Я была на редкость хороша, я знала, как быть красивой и в наготе своей, и в каждодневных борениях. Я знала также (поскольку Полидамна^{141} обучила меня этому в Египте), из каких трав делать притирания и приворотные зелья. Я прекрасна и — в колдовстве или во плоти — всегда остаюсь счастливой и неутомимой любовницей, к тому же я никогда не стригла своих возлюбленных и не убивала своих детей. Зачем уничтожать мужчин? Они и без нас умеют истреблять друг друга. Хотела бы я знать, почему эта дева решила убить старика, который был ее любовником, а ведь он, конечно же, был ее любовником.