На самом деле далеко не всегда это так: существуют замечательные произведения, символический смысл которых дает простор множеству интерпретаций, подчас противоречащих одна другой.

Я написал свою сюрреалистическую драму прежде всего для французов, как Аристофан сочинял свои комедии для афинян.

Я предупредил их о серьезной, всеми признанной опасности, которой подвергается нация, притязающая на процветание и могущество, коль скоро она не желает производить на свет детей, и указал им, как можно помочь беде и что для этого следует делать.

Г-н Деффу^{89}, остроумный литератор, хоть я и подозреваю его в запоздалом мальтузианстве, усматривает нелепое сходство между резиной[12], из которой сделаны мячи и шары, изображающие груди (возможно, именно в этом г-н Бах усматривает символику), и некими предметами гигиены, рекомендованными неомальтузианством. Честно говоря, эти предметы тут совершенно ни при чем, ибо нет страны, где бы ими пользовались меньше, чем во Франции, между тем как в Берлине, например, и дня не проходит, чтобы одна из этих штук не свалилась вам на голову, пока вы гуляете по улицам, — так широко пользуются ими немцы, доныне весьма плодовитые.

Другие причины, которыми, наряду с гигиеническими способами предотвращения беременности, объясняется сокращение численности населения, — например, алкоголизм — существуют повсюду в мире, причем в куда более значительных масштабах, чем во Франции.

В недавно вышедшей книге об алкоголе г-н Ив Гийо заметил, что если, согласно статистике, Франция занимает первое место по алкоголизму, то второе место отдано Италии, стране, как известно, весьма мало пьющей! Судите после этого, можно ли верить статистике: это сплошной обман, и полагаться на нее — чистое безумие. С другой стороны, заслуживает внимания тот факт, что французские провинции, где рождается больше всего детей, — это как раз те самые, что занимают первое место по алкоголизму!

Нет, причиной всему более тяжкая вина, более серьезный порок; истина такова: во Франции больше не рожают детей, потому что мало любят. В этом суть.

Но хватит. Тут надо писать целый том, менять нравы. Дело за власть имущими: пускай упрощают церемонию вступления в брак, поощряют любовь, обильную потомством, — тогда разрешатся на благо и во славу страны и другие важные вопросы, такие как детский труд.

Вернемся к искусству театра: в прологе к настоящему произведению вы обнаружите основные черты предлагаемой мной драматургии.

Добавлю, что, по-моему, это будет современное, простое, быстрое искусство, с такими поворотами и преувеличениями, которые необходимы, если хочешь поразить зрителя. Сюжет достаточно всеобъемлющий, чтобы драматическое произведение, в основе которого он лежит, могло влиять на умы и нравы, располагая их к долгу и чувству чести.

Временами трагическое будет брать верх над комическим и наоборот. Но не думаю, что в наше время публика терпеливо вынесет театральную пьесу, в которой не противопоставлялись бы эти элементы, ибо в нынешнем человечестве и в молодой современной литературе заложена такая энергия, что даже величайшее несчастье подчас оказывается для нас не лишенным смысла и его можно рассматривать не только с точки зрения доброжелательной иронии, позволяющей над ним посмеяться, но и с позиции истинного оптимизма, дарующего немедленное утешение и укрепляющего надежду.

В остальном, театр — это уже не жизнь, а лишь ее интерпретация, точно так же как колесо — не нога. Следовательно, я считаю вполне законным привнести в театр оглушительные эстетические новации, которые подчеркивают сценический характер персонажей и придают постановке больше блеску, не видоизменяя, однако, ни патетики, ни комизма ситуаций — они должны оставаться самодостаточными.

Наконец, добавлю, что, выделяя среди современных литературных дерзаний некое направление, которое считаю своим, я никоим образом не притязаю на роль основателя школы, но прежде всего протестую против иллюзионизма, которому большей частью подвержено сегодня театральное искусство. Этот иллюзионизм наверняка уместен в кинематографе и, на мой взгляд, как нельзя более противоречит искусству драмы.

Скажу еще, что, по-моему, в драме уместен только гибкий стих, основанный на ритме, на сюжете, на дыхании и подчиняющийся всем театральным надобностям. Драматургу не следует презирать музыку рифмы, которая в наше время уже не должна служить ограничением, быстро утомляющим автора и слушателя, но может украсить собой патетику и комизм, добавить красоты некоторым репликам, концовкам отдельных тирад или помочь достойному завершению акта.

Ресурсы такого драматического искусства воистину безграничны. Оно открывает простор воображению драматурга, который, отбросив путы, прежде казавшиеся необходимыми, а подчас и подхватывая традицию, прозябавшую в забвении, не считает нужным ниспровергать самых выдающихся своих предшественников. Он в своем труде воздает им дань уважения, причитающегося тем, кто возвысил человечество над жалкой очевидностью, которою пришлось бы довольствоваться роду людскому, не будь гениев, которые превосходят его и ведут вперед. Но гении разворачивают перед людьми новые пространства, которые, расширяя их горизонты и бесконечно разнообразя окружающее, дарят им радость и честь совершать все новые и новые поразительные открытия.

ЛУИЗЕ МАРИОН^{90}