Охранка доносила: на всех улицах первопрестольной появились афиши — всего два слова: «Царь Ходынский»… Не успевают сорвать — появляются новые, в еще большем количестве.
Ходынский царь!
Когда Николай и Аликс ехали на торжественный обед в германское посольство, вслед неслись крики:
— На похороны езжай! Найди виновных, Ходынкин!
Николай бесновался. Аликс утверждала, что это сделали враги Ники, ее враги. Так ужасно начать царствование!
Николай то успокаивал жену, то говорил по телефону и, забыв воспитанность, кричал и бранился. Между тем приходили все новые вести о чудовищных жертвах. Девятьсот трупов, тысяча, полторы тысячи, две тысячи!..
Говорят, будто все началось из-за того, что царские бесплатные гостинцы начали раздавать не в десять часов утра, как было объявлено, а чуть ли не с полуночи. Будто люди, заметив, что раздатчики на Ходынском поле начали совать гостинцы своим знакомым, взлютовали, бросились на ларьки, где лежали кулечки с кружкой и угощением, а вокруг ларьков незасыпанные ямы, даже колодцы… Многие падали в ямы, рытвины и уже не встали — толпа прокатилась по ним… Да и в толпе к этому часу из-за ужасного скопления и великой тесноты многие задохлись от нехорошего воздуха, висевшего над людьми густым облаком. Мертвые так и передвигались с толпой, потому что не могли упасть.
К утру ларьки оказались разбитыми, угощение растоптано, озорники пакостили в картузы и в коронационные кружки и клали их с записками у царского павильона: «Вот тебе подарок от нас, царь Ходынский!»
Журналист Суворин будто бы выразился так: «Если и можно когда сказать: «Цезарь, мертвые приветствуют тебя!» — то именно сегодня».
И все это как раз в тот день, когда «мы, коронованный и миропомазанный», должны, согласно церемониалу, явиться на Ходынское поле и принять участие в народном гулянье.
— Ехать на Ходынку! — приказал Николай.
Напрасно его отговаривали! Он сам должен увидеть это поле смерти и позора. Он успокаивал Аликс:
— Если мы не поедем, будет еще хуже — подумают, что боимся. Мы увидим бедствия и примерно накажем виновных; мы не пожалеем веревок для тех, кто посмел унизить наше могущество в глазах иных держав. Я им покажу, что и во мне течет кровь Петра и Павла.
На Тверской царю повстречались пожарные дроги — в них навалом везли убитых и задавленных. Из-под коротких грязных рогож торчали ноги, руки, окровавленные головы…
Николай подошел к дрогам, постоял около них.
— Кто они? — дрожащим от злости голосом спросил он у пожарника, почти потерявшего сознание при виде его величества.
К дрогам подскакал начальник московской полиции полковник Власовский.
— Здравия желаю, ваше величество! — просипел полковник, сорвавший голос во время торжеств.
— Я спрашиваю, — зеленея от бешенства, произнес Николай, кто эти несчастные?
— Мужики и бабы, наше величество! Из Московской и Тульской губерний. Осмелюсь доложить: только через один Курский вокзал приехало двадцать пять тысяч этих болванов! — отрапортовал Власовский.
— Как вы сказали? — с ненавистью глядя на Власовского, переспросил Николай. — Почему болваны? Они на мой праздник ехали.
— Так точно, ваше величество, — невпопад ответил Власовский, проклиная эту встречу.
— Кто вы такой? — не скрывая злобы, спросил Николай.
— Московский обер-полицмейстер полковник Власовский, вашего величества верный подданный!
— А-а! Полицмейстер? — зловеще проговорил Николай. — Так это вы… — Он даже запнулся в припадке неистовой злобы. — Так это вы виноваты?
— Никак нет, ваше величество!
— Молчать! — грубо сказал Николай. — Негодяй! Разберусь и повешу, так и знай, — и подозвал экипаж.
Мрачная Аликс сказала ему по дороге:
— Ники, ты должен сдержать свое слово, слово царя. Ты должен кого-нибудь повесить за Ходынку, или весь мир сочтет тебя ничтожеством.
— И повешу! — Николай дрожал от злости. — Канальи!..
Он решил сам расследовать обстоятельства катастрофы, а потом повесить виновников несчастья, которые омрачили его праздник, его торжество, запятнали величие и славу единодержавия.
— Да, да, я сам осмотрю поле, проверю, правда ли, что не были засыпаны канавы и колодцы, правда ли, что не оказалось воды на всем поле, что не было достаточного количества войск, чтобы восстановить порядок…
Николай в самом деле был убежден, что установит истину, найдет виновных и накажет их, кем бы они ни оказались. В эту минуту он совершал ошибку, которую совершали все правители до него: он воображал, будто одного его слова достаточно для того, чтобы установить истину, и одного движения руки довольно, чтобы наказать делающих зло. Он полагал себя могущим все сделать, все решить и изменить течение жизни.
Он с великим страхом вспомнил, что сегодня, после народного гулянья, он дает обед волостным старшинам, то есть посланцам тех людей, которых везли среди белого дня на дрогах, навалив одного на другого, как дрова.
3
Было приказано выдать каждой пострадавшей семье по тысяче рублей. Но разве откупиться рублями от всесветного позора, от глумления врагов, от издевок либералов, от угроз бомбистов? Повесить виновных! И объявить, что повешены они за зло, причиненное империи и коронованному императору. Мерзавцы, они узнают, сколь страшен его гнев!
Приехав на Ходынку, Николай захотел осмотреть поле.
Но тут вмешался департамент полиции.
— Ваше величество, — доложили ему, — ходить по полю нельзя даже при сильной охране. Среди толпы появились агитаторы…
— Ну и что же? — вызывающе спросил Николай директора департамента полиции. — Я пойду. Молчать!
— Могут быть последствия, ваше величество. Только через мой труп вы выйдете из павильона.
— К черту последствия! К черту вас! Вы и без того будете трупом, я вас повешу первым.
— Государь, я готов умереть хоть сейчас. Но умрете и вы, если пойдете в толпу…
— Что это значит?
— Замечены люди…
— Ну?
— С бомбами!
Николай вздрогнул.
— С бомбами?
— Так точно, ваше величество. И с револьверами.
— Но при чем здесь я?
— Они всегда и во всем обвиняют только вас… Вообще вам лучше уехать, ваше величество. И через задние ворота, во избежание…
Дядя царя, генерал-губернатор московский Сергей Александрович, громогласно заявил племяннику, что, если его величество выйдет в поле, он сию же секунду, вот тут же пустит себе пулю в лоб.
— Но я хочу проверить сам! — обуреваемый сомнениями и страхом, сказал Николай.
— Поручите сделать это надежному сановнику, — проскрипел Победоносцев.
— Кому? — не оборачиваясь, спросил Николай.
— Графу Палену, например, ваше величество, — с поклоном, обращенным к императорской спине, ответил Победоносцев.
— Отлично!
Сергей Александрович сделал пренебрежительную гримасу: кандидатура графа Палена никак не устраивала его — безусловного виновника ходынской катастрофы.
— Ваше величество… — начал было он.
Николай с досадой топнул ногой и резко сказал:
— Поручить расследование Палену!
Затем, постояв несколько минут у балюстрады павильона и выдавив на лице жалкую улыбку, уехал через задние ворота во избежание осложнений.
После обеда Николай принял великих князей — своих дядей: Владимира Александровича, командующего императорской гвардией, и Сергея — московского генерал-губернатора.
Они пришли с протестом: как можно поручать дряхлому графу Палену расследование причин катастрофы?!
Известно, что граф принадлежит к окружению вдовствующей царицы и ненавидит всех великих князей скопом. Это он сказал фразу, ставшую знаменитой, что великие князья безответственные люди и поручать им государственные дела никак нельзя.
Николай знал эту фразу.
— Ну и что же? Пален прав, — проговорил он с такой резкостью, какой дяди не слышали никогда. — Вам ничего поручать нельзя, да! — выкрикнул царь. — Ты, — Николай обратил гневный взгляд на Сергея, — ты генерал-губернатор Москвы, ты отвечаешь за порядок в городе, когда я здесь. Я накажу тебя, если установлено, что ты виновен в ходынском безобразии. И вас, — нервно морщась, он осмотрел дородную фигуру Владимира Александровича. — Вы командуете гвардией! Вы виноваты в том, что не дали войск для установления порядка.