– А… а Зоя Спиридонна?..

– А что Зоя Спиридонна?

– Знает?

– Ну.

– А мы… как же… это самое… Я пришел просить руки… А вы?..

– А я в деревню. Вот так. Я же не знал, что ты придешь. Если бы знал, повременил. А ты пришел, я уж собрался. – Он опять схватил себя пятерней за грудь. – У меня тут, знаешь, все перегорело, одни головешки. Город этот – видеть не желаю! Стены эти, машины. Воздуху нет! Тесно мне тут, душно. У меня в деревне свояк – лучше однополчанина. Сестра жива, племянница. Что я там, работы, что ли, не найду?

– А здесь-то, в городе?

– Люди, вали-вала, люди не те. Людей нету. Лес.

– Ну как же лес… Все в город стремятся.

– А я хочу встать пораньше и глядеть, как коровы на заре в стадо идут. В поле хочу, чтоб ужи там, змеи… ну, всякая пресмыкающая вещь. Люблю это все. Деревенский я – и крышка.

– Хорошо, ну а Даша как же?

– А про Дашу ты правильно спросил. Хорошая она девушка, добрая. И ты парень неплохой, как погляжу. Потому как деревенскую кость, ее всегда заметно. И мечта у тебя имеется. Это главное. Значит, не пропадет наша Дашка. Верно, мать? – вдруг спросил он, глядя через плечо Егору.

Егор порывисто оглянулся и с испугом заметил в сумраке прихожей тихую фигурку, притулившуюся где-то меж вешалками и зеркалом. Ее бы и не видать было из комнаты, если бы не платочек белый, чистенький, с аккуратным узелком под подбородком, каким обычно повязывают голову старушки. Егору стало не по себе оттого, что не заметил у себя за спиной появления Дашиной мамы. Мама стояла на месте, как изваяние, и теребила кончик платка. Егор открыл было рот, чтобы представиться, но его опередил Кузьмич, который бойко шаркнул мимо него и огорошил супругу:

– Зять твой будущий, во как!

Не сказав ни слова, старушка передвинула кончик платка к глазам.

– Егор, – бодро вставил Егор и… поклонился.

– Уезжаешь, Семен? – как будто не видя гостя, слабо всхлипнула мама.

– Да, мать, все, крышка, вышло мое время. Собрался уже, чего уж. И ты перебирайся.

– Да как я квартиру-то брошу? – плачущим голосом отвечала она. – А Дашку?

– А на Дашку теперь у тебя прав нету.

– Чего ты мелешь? Чего ты такое мелешь, отец?

– Гляди! – Кузьмич подпихнул Егора к супруге. – Вот он, жених! Зять твой будущий!

Наконец Дашкина мама выплыла на свет и оказалась хоть совсем еще и не старушкой, но по виду совершеннейшим божьим одуванчиком: маленькая, худенькая, скуластенькая; несмотря на сдвинутый на лоб платок, чем-то неуловимо похожая на дочь; с печально распахнутыми аквамариновыми глазами, по-детски беззащитными на, возможно, даже когда-то красивом, но теперь уже увядающем, исплаканном лице, – она сразу вызвала у Егора прилив жалостливой симпатии, какую часто вызывают бесприютные старушки. И как противно стало ему за желание понравиться, словно он претендовал на жилплощадь.

– Какой такой зять? – не поняла она и уставила на Егора свои печальные глаза.

– А нас, мать, теперь не спра-ашивают, – развел руками Кузьмич.

– Да я ж как раз и пришел спросить! – воскликнул Егор, не ожидавший от Кузьмича такого нейтралитета.

– Это, что ль, жених-то? – словно разглядев наконец гостя, чуть надвинулась на него мама.

В голове Егора возникло облачко нехороших предчувствий, и он невольно распрямил плечи.

– Егор, – повторил он неуверенно.

Мама окинула его с ног до головы недоверчивым взглядом и поджала губы.

– Не согласна я, – обнаружила она нежданную твердость. – Считаю, рано Дарье замуж идти.

– Да какой же рано? – изумился Егор, покрываясь испариной. – Она ж моложе меня всего-то на год.

Но то ли туга была на ухо мама, то ли не желала его слышать, но обратилась опять к Семену Кузьмичу:

– Кто это такой? Мы его не знаем.

– Это жених. – Кузьмич нагнул к ней свое волосатое ухо. – Не слышишь, что ль?

– Я вижу, что жених. Но мы его не знаем. Нет мо его согласия.

– Могу представиться, – сказал Егор и, помолчав, добавил: – Егор.

– Это мы уже слышали, – услыхала его наконец мама, – это нам известно. А кто ты таков будешь, Егор?

– А вот Семен Кузьмич говорил, что вы все про меня знаете, что вам Даша про меня говорила.

– Даша-то говорила, да я не больно слушала, – отрезала мама и направилась в кухню с непримиримым видом, но на полпути вдруг повернулась и спросила: – И где вы жить собираетесь?

– А жить они здесь могут, мать, с тобой, – вступился Кузьмич и поймал благодарный взгляд Егора. – Я ж уезжаю, так что места хватит. А если и ты ко мне пожалуешь, то у них с Дашкой не жизнь, а хоромы бу-бу-будут, вали-вала.

– Да ты никак уж и согласие дал, отец?

– А что? И дал. Чем не жених? У нас с ним особый разговор был.

– Конечно, Зоя Спиридонна, – оскалился в натужной улыбке Егор, – у нас с Семеном Кузьмичом разговор уже был, и мы, кажется… поговорили. Да, Семен Кузьмич?

– Ну! – цокнул Кузьмич поощрительно, обнадеживающе похлопал Егора по плечу и вернулся к распахнутому чемодану, из которого торчали аккуратно уложенные сорочки и брюки, а сбоку свисал штепсель от какого-то прибора.

– И не беспокойтесь, – продолжал Егор, глядя в спину маме. – С Дашей все хорошо. Она искала пуговицу на земле. От жакетки. Я ей помог. Так и познакомились. Да уже больше года… А что рассказывать?

Помедлив немного в сомнении, мама покачала головой, махнула рукой и прошла на кухню. Егор остался стоять неприкаянно.

– Подай пиджачок мне, – велел Кузьмич, и Егор охотно ринулся к стулу, на спинке которого висел серый шерстяной костюм. – И таранта же у меня жена, – хмыкнул Кузьмич. – Чечетка. А сердце доброе. Сам понимаешь, дочка у нас хоть и взрослая, а все равно ребенок.

– Да я понимаю, понимаю, – с горячностью откликнулся Егор. – И мне б тоже жалко было дочь замуж выдавать.

Сказал и наткнулся на внимательный взгляд Кузьмича.

– Да я не то хотел сказать. Если бы дочь у меня была, тогда только…

– Ладно, ладно. Мы с тобой уже поговорили. Вот и л-л-ладно, вали-вала. Пора мне, поезд.

Вошла мама с подносом в руках, на котором рядком были выложены рулеты из баклажан. Печальные глаза ее набухли слезой. Руки с трудом удерживали поднос.

– Вот вы тут без меня уже все решили, – всхлипнула она. – Все обсудили, поговорили, по рукам, значит, ударили. Дашку пристроили. Теперь это так делают? А Дашка сама где? Ее теперь не требуется? Меня отец от жениха запирал, а тебя, Семен, в шею гнал, потому что любил. А ты? Пришел незнакомый человек – и пожалуйста, бери дочь, а мне в деревню надо, коров пасти, так, что ли?

– Да я… – завел Егор, но мама оборвала его:

– Да знаю я, что ты Егор. А что ты, Егор, умеешь делать?

– Он, между прочим, своим родным сам забор выправил. Из старых досок. То есть даром, – заметил Кузьмич уважительно.

– Да я в лесотехническом учусь, рядом с Дашей, – в отчаянии поведал Егор. – У меня стипендия. И работаю еще, да-а, в одной компании документы правлю. Хватает.

По щекам мамы потянулись слезинки.

– Поешьте вот, – хмуро кивнула она на поднос.

– Сами готовили? – угодливо поинтересовался Егор, насаживая на вилку рулет.

– Какое! В кулинарии брала.

– Это что, заместо пол-литра? – с оптимизмом спросил Кузьмич, присоединяясь.

– Заместо, заместо. Еще тебе пол-литра на дорогу, бродяга ты этакий.

В воздухе повис дух согласия и примирения. Установив поднос на стол, мама присоединилась к застолью, всплакивая и сморкаясь. Рулеты быстро закончились, а скоропалительные разговоры вокруг женитьбы разгорались снова и снова, и уже никто не возражал против такого в общем-то положительного зятя, умного и с уважением, каким ему и надлежало быть. Решали, где и когда быть свадьбе, что подавать на стол, надо ли много гостей или ограничиться родственниками. Кузьмич звал гулять свадьбу в деревне, на воздухе, мать возражала, да так и не решили ничего, согласившись обсудить эти темы в присутствии Дарьи, а также порешили, что маму Егор станет звать мамой, а Кузьмича Кузьмичом.