— Ну почему, Александр Павлович, вместо Оглобина направили какого-то Бондарева? Если Оглобин был слаб как специалист по золотодобыче, то Бондарев и золота в рубашке никогда не видел, смотрит больше в рюмку и кичится своим дореволюционным партийным стажем. Он и Колыму, и партбилет — все пропьет. Почему не послать вместо Оглобина такого прекрасного организатора и настоящего партийца, как Бертин Вольдемар Петрович?

— Опять вы о нем,— улыбнулся Александр Павлович,— да я вам говорил, что у нас таких самородков — раз, два и обчелся. И сейчас Вольдемар Петрович очень нужен на Алдане, сами знаете, что там натворили в его отсутствие... Бертина на Колыму я не могу послать, а вот другого такого же самородка, Улыбина Николая Федоровича...

— Товарищ Улыбин сейчас на Каларе — подсказал кто-то.

— Знаю. Но придется, пожалуй его  с Калара отозвать на Колыму... А что касается миллиона...

— Сегодня строгий режим экономии, и с этим надо считаться,— опять вставил кто-то из сотрудников.

— Да вот я, пока товарищ Билибин докладывал, слушал его и прикидывал по своей методе, со всеми поправками на ваш, Юрий Александрович, колымский патриотизм.. Среднеканскую дайку надо разведовать и нужна рудная партия. На поиски россыпного следует поставить не менее четырех партий... Составляйте смету, товарищ Билибин, а там посмотрим, может, урежем, а может, и прибавим. Это верно, одной экспедицией и одной приисковой конторой мы дело не потянем. Главное Колымское приисковое управление организуем в ближайшие дни, и не позже как в январе направим на Колыму новые кадры. Направим, не дожидаясь навигации, из Иркутска через Якутск по той самой тропе, о которой мы говорили... А что касается постоянной геологической базы, Колымского геолкома, как вы выразились,— это не в нашей компетенции. Обращайтесь, товарищ Билибин, в свой Геолком, пока его не реорганизовали. А все, что вы здесь говорили о Колымском крае, его значении, его освоении, повторяю, очень важно. И вы этих мыслей не оставляйте... Не сегодня-завтра я доложу о Колыме Серго Орджоникидзе, а при первой возможности и товарищу Сталину. Начнем, как вы говорите, ратовать за Колыму!..

Серебровский слово свое сдержал. Обстоятельно доложил о Колыме наркому тяжелой промышленности Орджоникидзе и, не откладывая в долгий ящик, в том же декабре издал приказ об организации Главного Колымского приискового управления. Главноуправляющим назначил Николая Федоровича Улыбина.

Коренной забайкалец, потомственный старатель, родом с Казаковского золотого промысла — царской каторги,— Николай Улыбин образование получил церковноприходское, но прошел на приисках солидную школу золотого дела, да и читал немало. Управлял Могочинским приисковым управлением, а как открыли Калар, направили его в этот необжитый край руководить прииском «11 лет Октября». Год проработал — начальник Востокзолота Перышкин вызвал в Иркутск:

— Засиделся на Каларе, Николай Федорович?

Вроде нет, дело только налаживается,.

— Есть для тебя дело поважнее. Вот приказ. Новый год встретишь с женой, а через десять дней в поход на Колыму! Собирай экспедицию...

— Что так скоро? Горит?

— Колыма-то? Горит. Послали туда управлять какого-то пьяницу. Выезжай спасать не мешкая, а то, говорят, пропьет всю Колыму Степка Бондарь. А Колыма — второй Калар, может, и богаче. Дело там разворачивается не шуточное. Ты мастер на такие развороты. Тебя и направляем. Навигация закончилась, придется идти на Колыму по суху и до весенней распутицы успеть. Торопись. Не хотел и не хочу я тебя отпускать, но, видать, Билибин уговорил Серебровского. Билибина знаешь? Нет. Ну, узнаешь. Билибин и Улыбин хороши для рифмы в стихах, а сработаетесь ли на деле? Он медведь напористый, ярославский, ты — забайкальский. Сойдутся Европа и Азия. Не уступай.

10 января 1930 года экспедиция Главного Колымского приискового управления из одиннадцати человек выехала из Иркутска. 14 января поезд доставил ее на станцию Невер. Выгрузились, готовы были с подножки вагона топать по Алданскому тракту, а лошадей, что запрашивали телеграммой, нет: угнали на Алдан, вернутся не скоро.

Пошел Николай Федорович стучаться в тесовые ворота, в хоромы высокие, выглядывавшие из частокола резными наличниками. Торговался, подряжал подводы у недобитых торгашей и нераскулаченных лошадников. Три дня ухлопал. Наконец 18 января в шесть часов вечера тронулись на шестнадцати подводах по Алданскому тракту на север.

Начался беспримерный в истории поход на Колыму. Сухопутьем, по тайге и тундре, через реки и сопки, в самые крепкие морозы и пурги предстояло пройти более трех тысяч верст в течение ста дней, не меньше.

Впереди вместе с проводниками шел Улыбин. В меховых унтах, в белом дубленом полушубке, подпоясанном кожаным патронташем, с неразлучной двустволкой, он, заядлый охотник, был похож на командира партизанского отряда, которым и был в годы гражданской войны. Во многих местах дорогу переметало, искать ее приходилось, утопая по пояс в снегу. На ночлеге, в зимовье, если добирались до такого уюта, а нередко в палатке при колеблющемся свете стеариновой свечки Николай Федорович каждый день похода заносил в тетрадь.

Позже его сын, Николай Улыбин-младший, используя дневник своего отца и его воспоминания, напишет повесть «Нетронутые снега». Повесть художественная, поэтому не все в ней представлено так, как было на деле. Географические названия изменены: Колыма — Комыть-юрях. Фамилии — тоже: Улыбин — Аргунов. Появились кочующие из одной повести в другую пресловутые американцы мистер Джеймс и Дик, пытающиеся как-то прижулить чужие природные богатства и убивающие первого старателя Соловейку, в котором можно усмотреть легендарного Бориску. Советские геологи, истинные открыватели Золотой Колымы, не поминаются. Их роль по традиции передана старателям. Они пишут в Москву, по их письму направляют Аргунова на Комыть-юрях. Сам поход описан не без детективных накладок, но довольно ярко. Правда, даты почему-то тоже расходятся с подлинными, имеющимися в одном из магаданских архивов.

Когда экспедиция Улыбина вышла с Невера, тюки прессованного сена поднимались выше лошадей. Часть людей сидела на них, рискуя свалиться. Многие предпочитали идти пешком. Ломовые лошади шли тяжело, медленно, по пять верст в час, а на увалах и того меньше. Первые двадцать дней шли бодро, с прибаутками, на тюках с сеном даже песни затягивали.

На двадцатый день с рассветом вся кавалькада вступила в Незаметный. «Столица» Алданского края встретила экспедицию с большим и нездоровым любопытством. Распаленные колымскими россказнями Эрнеста Бертина, гостившего здесь месяц назад, искатели фарта и вечные копачи сразу же стали выпытывать улыбинцев, куда и зачем, а узнали, что экспедиция движется на Колыму, одни начали упрашивать взять их с собой, другие — сбивать свои артели, чтобы также посуху отправиться за колымским золотом. Алданскому начальству пришлось срочно вывешивать новые объявления о том, что на Колыме проводятся только разведывательные работы, делянок для эксплуатации не дают, и принимать экстренные меры для задержки артелей, готовых ради золота ринуться на голодную смерть.

В эти дни Улыбин познакомился с Вольдемаром Петровичем Бертиным. Двум крупным самородкам золотой промышленности, двум партийцам, было о чем поговорить и что друг другу посоветовать. Вольдемар Петрович не без зависти смотрел на Николая Федоровича. Сколько лет мечтал о Колыме, а его все обходили: то Билибин с Эрнестом, то теперь Улыбин... Но и завидуя, Вольдемар Петрович все же чувствовал себя причастным к открытию золотой Колымы, поэтому охотно делился всеми своими знаниями и опытом золотоискателя и всегда готов был бескорыстно помочь людьми, транспортом, продовольствием.

Четыре дня пробыла экспедиция Улыбина в Незаметном. Сменила лошадей, пополнилась продуктами и фуражом. 12 февраля вечером покинула «столицу» Алданского края, двинулась на Якутск, куда и прибыла через десять дней. Остановились на кружале — большом постоялом дворе, похожем на деревянную крепость, построенную русскими казаками. Здесь предстояло с конного транспорта перегрузиться на олений и дальше идти по оленьей тропе.