— Фартовый ключик... Золотой ключик,— повторял он. Чувствовалось, что Филипп Романович нашел на этом ключике свою судьбу, все свои надежды возложил на него: — Получу вознаграждение, отправлюсь ка родину... В Рязанской губернии я родился, под Скопиным. Женюсь, хозяйством обзаведусь...

А когда Билибин напомнил ему, чтобы разговорить, о том, как Миндалевич сажал его в тюрьму якобы за утайку золота, Филипп Романович беззлобно отмахнулся:

— Бог с ним, с Миндалевичем-то... Ключик зазолотил — и слава богу! Сколько он даст металла-то, Юрий Александрович? Мы бы летось два пуда намыли, да отощали...

— Два пуда — это мелочь. Безымянный даст больше.

Вот разведаем и точно подсчитаем. Но и это еще не все! На Безымянном свет клином не сошелся! Таких ключиков, как твой, в этом краю много. Про Бориску-то слышал?

— Как не слышать... Его ключик и искали, да не нашли. Якуты Александров и Кылланах похоронили Бориску. Где-то здесь, на Хиринникане, а точно где — или рассказать не сумели, иль я не понял. Словом, пока еще не вышли на Борискин ключик. Вот приедут сюда Александровы, их надо поспрошать. Они точно покажут Борискину могилу, а там, надо полагать, и его ключик...

— А Розенфельд где ходил?

— Не знаю. С Розенфельдом Сафейка ходил, вместе с Бориской у него в конюхах были. Но где ходили, там золото не находили.

— А вот карта Розенфельда,— Юрий Александрович извлек из полевой сумки точную ее копию.— Крестиками помечены золотые жилы, похожие, как писал Розенфельд, на молнии...

Поликарпов и Оглобин лбами стукнулись над восьмушкой бумаги и в один голос спросили:

— А где они, крестики?

— В том-то и дело: на бумаге есть, а где в природе — неизвестно, привязки у них нет. Сафейка-то согласится показать, где ходил Розенфельд? Проводником к нам пойдет?

— Сафейка сговорчивый, пойдет.

Мало сказал Поликарпыч, и спирт не помог развязать его язык. Никаких легенд, на которые так охочи золотоискатели, от Филиппа Романовича не услышали. Он молчал не потому, что был скрытен, а потому, что никогда языком попусту не трепал. Но и то, что сказал, было очень ценно.

Юрий Александрович проводил гостей почти до самого стана. А по дороге вместе с Оглобиным составлял план поисковых и разведочных работ. Борискин ключ покажут якуты Александровы. Они, вероятно, придут с ближайшим транспортом, а не придут, то их можно и привезти за счет экспедиции или Союззолота — за деньги старик Александров все покажет, и тогда на Борискином ключе экспедиция как и на Безымянном, поставит разведку, но пока не разведает, «хищников» на ключ не пускать! Ну, а места, где ходил Розенфельд, покажет Сафейка, если его нанять в экспедицию проводником. И тогда найдутся те молниеподобные жилы, что помечены на карте Розенфельда загадочными крестиками. Другой отряд направить по Колыме обследовать те речки, которые проплывали,.. А сам Билибин еще раз пройдет по порогам Бохапчи, поищет золото в ключах, впадающих в Малтан и Бохапчу, а заодно еще раз докажет, что по этим рекам вполне можно сплавлять-грузы.

— Согласен, Филипп Диомидовнч?

— Согласен,— ответил Оглобин.— А сейчас нужно пробиваться в Олу, проталкивать транспорт, а то с голоду помрем. И якутов Александровых я сюда доставлю.

Сырой, тяжелый снег валил и на третий день. Утопая в нем, рабочие разбили вторую разведывательную линию, от левой террасы долины до правой наметили семнадцать шурфов, на расстоянии двадцать метров один от другого.

Четвертого октября с утра было ясно, но в обед, когда Степан Степанович и Миша Лунеко приступили к шурфовке — начали расчищать площадку, делать нарезку,— снова повалил снег.

В этот день Раковский окончательно доработал и переписал начисто расценки для старателей и направил их в приисковую контору.

Сергею Дмитриевичу казалось, что он хорошо знает старателей. Как они ни жаждали шального золота, но, пока его нет, готовы урвать и медную деньгу. Согласятся временно поработать на шурфовке потому, что оплачиваться этот труд будет неплохо, а тем, кто хорошо и честно поработает, приисковая контора выделит разведанные участки в первую очередь.

Так думал п Юрий Александрович. Соглашаясь на высокие, не предусмотренные сметой расценки, он надеялся с помощью старателей за короткий срок разведать всю долину ключа Безымянного, а золото, которое будет найдено, покроет все непредвиденные расходы. Об этом он договорился и с Оглобиным, пообещав все разведанные участки незамедлительно передать прииску.

Примерно так мыслили и Оглобин и Поликарпов, тоже вполне уверенные в золотоносности ключа Безымянного и в том, что труд старателей не пропадет даром.

Но старатели рассудили иначе. Несколько дней они спорили и рядили, Оглобин как раз перед этим ушел в Олу, Поликарпов в споры и уговоры не вступал, и всю кашу расхлебывал Билибин.

— Значит, и алданские расценки вас не устраивают? Значит, ямы ваши не такие уж пустые? Все ли золото сдаете?

— Проверяй, начальник...

— Проверим! — пообещал Билибин.

...12 октября Раковский записал:

«Осмотрел работы старателей. Одна артель, Тюркина, промыв примерно 180 лотков, намыла 166 граммов — прилично... Пласт в их ямах немного светлее, чем у нас. Остальные старатели работают хуже. Идти на разведку по предложенной расценке старатели не согласились».

Но каждый день Сергей не мог проверять старателей: своих забот и работы было невпроворот. Он вставал в шесть часов утра, вместе с Юрием Александровичем делал пробежку, обтирался снегом и в семь часов проводил утренние наблюдения над погодой: записывал температуру, облачность, ветер, отмечал, сколько выпало снега. Потом отправлялся вместе с рабочими на шурфы и там делал все, что и они: пожоги, нарезки, углубку, заготавливал дрова. Возвратившись на базу, кашеварил, пек хлеб. В эти же дни он тщательно готовился к промывке проб.

Старателей чаще проверял Поликарпов. Наметанным глазом он видел многое, но не всегда мог прижать «хищника», схватить его за руку с поличным... Оглобина недоставало.

Бывал на ямах и в бараках, где промывали пески, и сам Юрий Александрович. Однажды, 25 октября, когда был мороз под тридцать пять, Билибин вернулся со стана поздно и не в духе.

— Все у них по-старому. Хищники есть хищники... Сологуб американку сколотил, а все остальные моют лотками в бараках, как кроты. Волк намыл двести граммов. И у корейцев неплохо.

Юрий Александрович, не снимая дубленку, присел к столу и заиндевелой бородой уткнулся в шурфовочный журнал.

— Закончил смывать пробы десятого, девятого, восьмого и седьмого шурфов,— как всегда неторопливо докладывал Раковский и тяжко вздохнул: — Пусто. Лишь в девятой четверти седьмого шурфа оказались вот такие слабые знаки,— Сергей развернул бумажный пакетик со шлихом и едва видимыми блестками.

— Весьма слабые,— покачал головой Билибин.

— Все шурфы сели на мерзлоту. От пожогов тают плохо. Через два дня начну мыть пробы двенадцатого, одиннадцатого, шестого и пятого.

— Подвел нас Безымянный, не оправдал надежд,— печально констатировал Билибин.

— Поликарпов чувствует себя виноватым и несчастным.

— Н-да, заявочка его на долину Безымянного не подтверждается... Но пусть он голову не вешает. Подойдут наши. Организуем второй разведрайон по Среднекану, выше устья Безымянного. Возможно, россыпь идет оттуда... А летом развернем поиск. Нам бы лишь лета дождаться.

А долгая колымская зима только еще начиналась.

За какую-нибудь неделю морозы сковали игривую речку Безымянную.

21 октября по ее льду, не встретив ни одной полыньи, пришел с прииска Поликарпов. Он принес обратно почту, которая направлялась в Олу с Оглобиным. Филипп Диомидович уходил с девятью лошадьми и вместе с ольчанами из артели Сологуба. За Среднеканским перевалом они окунулись в такой глубокий снег, что пришлось вернуться. Три лошади у них пали, трех, вконец истощенных, они вынуждены были забить уже на стане, а те, что остались, настолько ослабли, что, если и их не поставить на корм, подохнут... Кормить же на прииске нечем: ни овса, ни сена...