— Дубовый юмор у этого Ольца,— сказал Цареградский.

Под заголовком «Жилищный кризис» сообщалось о наплыве в Олу приезжих. Им рекомендовалось заблаговременно запасаться теплым уголком, «а то, чего доброго, придется околевать». Это был явный намек на брезентовые палатки экспедиции.

— А вот и про дядю Макара,— заволновался Петя.

Под рубрикой «Хроника» Билибин и Цареградский прочитали то, что было им уже известно: Медов М. 3. выведен из состава Гадлинского сельсовета за халатность и зажиточность и за то, что использовал в прежние годы комсомольцев Петра и Михаила Кудриных в качестве даровых батраков...

Билибин сорвал газету, несмотря на предостережение Дареградского:

— Не надо, Юра,.. Заведут дело «об изорвании стенной печати».

— Черт с ними! — Билибин стал рвать газету на мелкие клочки.

Тут как раз и появились Белоклювов и Глущенко. С минуту остолбенело стояли на пороге.

Первым очнулся милиционер. Он многозначительно посмотрел на своего начальника:

— Изорвание стенной печати?..

Громыхая сапожищами, Билибин стремительно двинулся на Белоклювова и Глущенко. Он обрушил на них такой словесный шквал, что те шарахнулись в разные стороны, пятились и рта не могли раскрыть. Еще бы! Экспедициям НКПС, ВСНХа, посланным сюда Советским правительством, вставлять палки в колеса!

— Нашелся один помощник, Медов Макар Захарович, так его, бедняка, в кулаки записали, из сельсовета исключили! Вольноприискателям — хищникам — коней продаете, а нам — дудки? Кому дорогу стелете? Чтоб транспорт на Колыму был. Завтра же! Экспедиция от Высшего Совета Народного Хозяйства! Я не позволю срывать ее работу! «Молнирую» в Москву товарищу Серебровскому! А он доложит товарищу Сталину...

Белоклювов и Глущенко с минуту стояли по углам сеней, затем, боясь наступить на клочки изорванной газеты, на цыпочках пробрались в кабинет. Там они долго молчали, с опасением посматривая на двери. Придя в себя, занялись оформлением актов и протоколов.

Билибин тоже не сидел сложа руки. В тот же день он направил Эрнеста Бертина в Тауйск и наказал: «Если там телеграф бездействует — скачи в Охотск, к Мюрату. Молнируй в Москву и Хабаровск о задержке экспедиции.

Еще не скрылся за ольской околицей хвост лошади Эрнеста, как зампредтузрика будто проснулся от страшного сна. Тотчас же распорядился созвать внеочередное совещание коневладельцев Гадли и комиссию по перераспределению транспортных средств. На совещание послал Глущенко, на комиссию пошел сам. Билибина пригласил и туда и сюда.

Совещание постановило: в виду отсутствия коней, проданных за отсутствием возможного заработка в разные руки, пока из села Гадля кроме пяти коней т. Медова выделить в распоряжение экспедиции ВСНХа еще пять коней, принадлежащих гражданам Винокурову Г. Е., Дмитриеву Д. Н., Жукову С. П., Сыромятникову Н. К., Винокурову П. Г., провоз продуктов экспедиции, плата за коней и проводника такие же, как экспедиции НКПС. Переговоры будут вести от имени Гадли товарищ Медов Макар Захарович, член Гадлинского сельсовета.

Для экспедиции было выделено пятнадцать лошадей. Юрий Александрович и этому был рад. Жалел лишь об одном — совещались без Макара Захаровича. Его приглашали, но обиженный старик не знал, что все повернется в его сторону, и не пришел, а то порадовались бы вместе.

Одиннадцатого августа Билибин издал приказ о передовом разведывательном отряде. Пойдут: сам начальник, Сергей Раковский, Степан Дураков со своим Демкой, Иван Алехин, Дмитрий Чистяков и Михаил Лунеко — шестеро, не считая собаки. Проводниками назначены: главным — Макар Медов, попутным — сеймчанскнй якут Иван Вензель, родственник Кылланаха. Рабочий экспедиции Петр Белугин идет как ученик главного проводника.

Проводники пройдут до сплава, и, как только возвратятся в Олу, по следу передового двинется второй отряд под началом Эрнеста Бертина. Его поведет, если Макар Захарович почему-либо не сможет, Белугин. А когда прочно ляжет снег, то на лошадях ли, оленях или собаках выступят под руководством Цареградского остальные. К началу декабря все должны быть на Среднекане. Таков план Билибина.

Юрий Александрович сиял словно солнышко, со всеми был приветлив, шутил, смеялся:

— Даешь, догоры, Колыму! Да и тебе, Демьян, хватит вожжаться с ольскими подругами. С нами пойдешь?

Демка не возражал: прыгал и крутил хвостом.

Навьючили четырнадцать лошадей. На пятнадцатую взобрался Медов, свесив ноги чуть ли не до земли. Остальные члены экспедиции взвалили на себя двухпудовые сидора и потопали на своих двоих.

Вольноприискатели зубоскалили вслед:

— Адреса оставили, куда ваши кости посылать?

...В первый переход, за вечер, отряд прошел совсем немного, каких-нибудь километров пять, но на душе у всех было отрадно — вырвались из ольского сидения. На первом привале Юрий Александрович раскрыл полевую книжку и на титульном листе вывел:

                                         ВСНХ СССР

                              Геологический Комитет

                Колымская геологоразведочная экспедиция

                 Дневник передового разведочного отряда

                                              Начат 12 августа 1928 г.

                                                                      Кончен...

«12 августа, воскресенье.

Около 16 часов разведочный отряд выбывает из Олы по Сеймчанской дороге... Весь день проливной дождь. Дорога от Олы до Гадли идет все время долиной р. Ола по сенокосным лугам и небольшим перелескам, сильно размокла. Станом расположились, немного не доезжая с. Гадля, в 5 км от Олы».

«13 августа, понедельник.

Ночью на стану умер тунгус Спиридон Амамич, шедший попутно с экспедицией к месту жительства на р. Чахур. Вызывали ольских властей. День простояли на месте. После составления протокола я и Раковский ушли в Олу, где и заночевали.

Весь день был дождь, то усиливавшийся, то ослабевавший».

«15 августа, среда.

Из-за предшествовавших дождей переправа вброд через Лайковую невозможна. Ожидаем, пока придет лодка Макара, и на ней переправляемся на правый берег реки, где и разбиваем на косе палатку».

«17 августа, пятница.

С утра тихо и пасмурно. Выходим со стана в 8.22, Впереди виден высокий хребет Джал-Урахчан, который предстоит сегодня переваливать. Дорога от стана идет все время по мари. Очень редкая мелкорослая лиственница, ягоды, мох, вода.

Еще раз, по-видимому в последний, пересекаем ключ Нельберкан. На косах много ржавого кварца. Тропа идет по ровной, почти совершенно безлесной мари. Начинается подъем на хребет Джал-Урахчан. Хребет начинается очень неожиданно и резко, сразу крутыми склонами, не отделяясь от мари какими-либо увалами.

Делаем привал и чаепитие. Выхожу с привала впереди транспорта. Тропа идет по неширокому логу. С боков лог ограничен гривками с останцами. Тропа круто взбирается на главный перевал.

Соседние гольцы поднимаются над ним на 300—400 метров. Отдельные вершины хребта на глаз до 2000 метров. Хребет сложен светлыми, серыми и розоватыми гранитами, большей частью крупно- или среднезернистыми. Местами они переходят в гранодиориты. Глыбы этих гранитов начинают встречаться вскоре же после начала подъема на хребет и тянутся на протяжении всего пути. Местами в небольшом количестве встречаются куски серых, розоватых и зеленоватых плотных порфиров, по-видимому жильных,

С хребта на юг видны системы увалов, иногда гольцового характера, вдоль берега моря и за ними мощные хребты полуострова Кони и острова Ольского (Завьялова).

С главного перевала начинается спуск в долину речки Чаха. К северу, за Чаха, видны увалы и далее, в 40—50 км, мощные горные цепи, представляющие уже, по-вндимому, отроги Колымского (Яблонового) хребта.

Здесь останавливались в ожидании транспорта».

Так описан хребет Джал-Урахчан. Ныне восточная часть его, на перевал которой поднялся в тот день Юрий Александрович, обозначается на картах Цепью Билибина.