— А вы там разведку поставите?
— Да, поставим,— твердо ответил Билибин.— И никому не разрешим копать так, как вы здесь.
— Вот завсегда так: наш брат, пришкатель, открывает первым! А ученые придут, сливки снимают, а нам — кукиш!
— Вы еще пока ничего не открыли,— снова повысил голос Юрий Александрович,— а уже первооткрывательские требуете. Получите, если найдете Борискин ключ и он окажется промышленным. А пока,— и тут вспомнил Билибин, как метко говорил в таких случаях алданский политкомиссар, и не удержался, повторил его слова,— пока вы здесь не первооткрыватели, а последние хищники! — и сам пожалел, что сказал, сразу смягчил: — Насчет жратвы. Тут кто-то говорил, что у нас жратва есть. Скрывать не собираюсь: кое-что еще есть. Из Олы мы взяли в обрез, рассчитывали, что наши подойдут к ноябрю, теперь сами растягиваем, перешли на урезанный паек, но кое-чем поделимся с вами. Так, Сергей Дмитриевич?
— Конечно, поделиться готовы, но сами, товарищи, поймите: нас — шесть едоков, вас — тридцать, если мы даже весь свой скудный запас отдадим, то и сами с голоду помрем, и вы долго не протянете. У меня есть еще одно предложение: пока транспорт не подошел, а якуты обещали кое-что подвезти только в декабре, то не направить ли нам в Сеймчан, к якутам, свою делегацию? Может, они чем-нибудь помогут, а Сеймчан — это не очень далеко. Софрон Иванович Гайфуллин там бывал, дорогу знает и по-якутски говорить умеет, проводником быть не откажется... Как, Софрон Иванович?
— Моя везде пойдет! Моя готова!
— И я пойду,— объявил Оглобин.
— Я тоже,— сказал Билибин.
— Так и решим,— подытожил Филипп Диомидович.— Пойдут три человека.
— Якуты — народ добрый, помогут!
— А теперь доклад давай, Диомидыч!
По дороге домой Юрий Александрович все похваливал Раковского:
— Молодец, Сергей Дмитриевич, умница и дипломат. А я вот не всегда могу ладить с этим народцем: иногда жалко его — темнота, своего счастья не видит, а иной раз такое зло берет...
ЗАПИСИ В ЧЕРНОЙ КНИЖКЕ
...Снова повалил крупный снег. Потом поднялся ветер — он задул с северо-запада, сильный, холодный. Через три дня стих, и ударили морозы! Прежде хоть в полдень отпускало, а теперь и днем и ночью шуршал, смерзаясь, выдыхаемый пар. Солнце не показывалось, бродило где-то за горами и розоватыми отблесками играло на вершинах далеких сопок.
Работать на воздухе было невозможно, но все же приходилось: заготавливали дрова — печку топили и днем и ночью,— были и другие неотложные дела. Да и не могли сидеть сложа руки. Раковский предложил проект устройства тепляков для промывки проб прямо на линии и при любом морозе. Билибин одобрил проект, и все взялись за его осуществление.
По вечерам под руководством Степана Степановича шили торбаса и рукавицы. Золотые у него руки были. Без единого гвоздя смастерил небольшие, легкие, но вместительные нарточки. Оглобин восхищался ими:
— Теперь можно в Сеймчан ехать! С такими самокатами — хоть на край света! И пора ехать. Продовольствия у нас почти нет, Последнюю кобылу тоже придется забить, хотя в ней одна кожа да кости... Берег ее для тяги, думал, в Сеймчан возьмем, подкормим, но она еле ноги переставляет. Но живы будем — не помрем!
В те дни Сергей Дмитриевич записывал в книжке с черноколенкоровой обложкой:
«29 ноября 1928 г.
Сегодня домыл пробы с левого борта. Вечером пришел Оглобин. Поговорили о положении вещей и решили, что он, Ю. А. и Софрон Иванович пойдут в Сеймчан в субботу утром, Надеются приобрести там хотя бы немного мяса, так как на прииске у всех, исключая первую артель, остается продуктов не более как на две недели, да и то при очень урезанном пайке. У нас также положение печальное. Остается пуд муки».
Субботнее утро выдалось и с туманом и с морозцем. В семь часов Юрий Александрович, Оглобин и Гайфуллин перекинули через плечи брезентовые лямки. Провожал делегацию весь Среднекан, все были бодры и веселы.
Сафейка успокаивал людей:
— Моя везде ходила! Сеймчан ходила! Колыма ходила!
По его словам, до Сеймчана не более ста верст. Лет пятнадцать назад Сафейка, тогда совсем молодой, шел туда три дня. Правда, дело было летом, ехали на лошадях. Теперь лошадей нет, дороги нет, снега много. Неделю — туда, неделю — обратно.
— Через полмесяца ждите! — кричал на прощание Оглобин.— Пустыми не придем!
«1 декабря 1928 года.
С 1 декабря садимся на голодный паек. Работу временно приостанавливаем».
«3 декабря 1928 года.
Двое ходили на охоту. Убили всего лишь шесть белок. Стирал белье. Ружье Лунеки стреляло на третий раз».
«4 декабря.
Составил сведения о работах за ноябрь. Ходили на охоту, убили одну белку».
«6 декабря.
Хлеб закончили вчера. Осталась только забитая лошадь, ее будут делить на всех».
Но ее не успели разделить. 7 декабря она пропала. Эту весть принес к разведчикам Поликарпов. Украли, видимо, «турки», а может и артель Волкова, но Филипп Романович не стал допытываться, чьих это рук дело: надеялся, что люди сами назовут вора, осудят и мясо отберут.
На следующий день к разведчикам прибыли на оленях уполномоченный Тасканского кооператива Аммосов и двое якутов. Они привезли семь пудов мяса — на всех и на неделю не хватит, но Сергей Дмитриевич несказанно обрадовался этому. Два дня прогостили якуты у Раковского. Уезжая, Аммосов обещал пригнать на мясо двадцать оленей и еще кое-что из продуктов и теплых вещей, и все это — к Новому году.
Мясом Сергей Дмитриевич поделился со всеми старателями. Немного дал и первой артели, чтоб не обижались. Пуд отвесил Степану Степановичу, Алехину и Чистякову — они с печкой и палаткой отправлялись на многодневную охоту. В общем раздал почти все и лишь немного оставил себе с Лунеко.
«10 декабря.
Сидим с Лунекой голодные.
Хабаровцы завтра принимаются за собаку Собольку».
«12 декабря.
Вечером в четыре часа ушел на стан к Поликарпову узнать, нет ли чего нового. Поликарпов молчит, подарил мне филина. Соболька съедена почти целиком, от нее осталось на одно варево, а в ней было фунтов 30 мяса.
На промывке осталась артель Тюркина и Сологуба. Корейцы во вторник мыли в последний раз. В общем положение осложняется».
«13 декабря.
Осмотрел работы. В два часа вернулся домой. Часа через два пришли охотники. Домой принесли около десятка белок, другой дичи не попадалось. Скверно... Ю. А. и Ф. Д. что-то долго не возвращаются».
«15 декабря 1928 г.
...Только что пришли наши с Сеймчана. Привели с собой лишь двух лошадей. Больше привезти ничего не могли, так как все олени сеймчанских жителей погибли, а сами якуты перебиваются тем, что удастся добыть за день».
Лошадей сразу же забили и стали раздавать мясо.
С распределением — целое горе. Первыми явились со своими претензиями хабаровцы: они считали, что раз Союззолото направило их сюда, то и кормить должно. Вслед за ними набросились на Оглобина и Билибина «турки» и «волки»:
— Почему остальных лошадей не привели?
— Мы тут собак ели, а они там небось конину кушали. Благородные!
Юрий Александрович, злой, решительно отчеканил:
— Лошадей оставили для предстоящих работ.
— К черту ваши работы!
— И без работы подыхаем.
— Не подохнете. Встретили, называется...— в голосе Билибина почувствовалась обида.
— Не подохнем, если сожрем тебя...
Юрий Александрович услышал это, но даже не обернулся.
На свою базу не пошел. Свалился в конторе у Оглобина на лавку и проспал всю остальную часть дня и всю ночь.
Сафейка рассказывал:
— От Сеймчана четыре дня ходил, не спал — ходил. Меня на коня, я мало-мало спал, а он ходил...
Отоспавшись, Юрий Александрович рассказал Раковскому о поездке в Сеймчан, о его жителях, о какой-то старухе:
— Фамилия ее Жукова, Зовут Анастасия Тропимна.
— Трофимовна,— поправил Раковский.— Якуты ни «в», ни «ф» не выговаривают. Помните, Медов написал на затесе «Медоп»?
