И самому Юрию Александровичу, докладывавшему о Колыме, было как-то неловко вспомнить, как он в Оле не мог найти десяток лошадей, когда здесь их считают на тысячи. Он за Колыму мог бы постоять. Калар и Калакан — всего лишь две речушки, может, и богатых, а в Колымском крае таких золотоносных речек сотни. Надолго ли хватит запасов Калара? Да, истории неизвестны такие темпы организации приисков, но история немало знает и таких случаев, когда золотые лихорадки вспыхивали быстро и так же гасли. Спорить об этом с Перышкиным бесполезно. К Колыме он равнодушен, а ставить палки в колеса он, как и прежде в Дальзолоте, мог. Без Серебровского тут ничего не решишь.

Юрий Александрович сдержанно ответил:

— Посмотрим, кому до кого далеко. А с чехардой разбираться придется. Направили к нам какого-то пьяницу Степку Бондаря и хотите, чтоб под его «мудрым руководством» Колыма давала золото? Пропьет он всю Колыму. Снимать его надо. Знает ли о Степке Александр Павлович?

— Ну, это нам решать, кого ставить, кого снимать.

И о вас, товарищ Билибин, не очень лестные слухи до нас доходят...

В Москве, в том же Настасьинском переулке, в здании, похожем на расписной пряник, Юрия Александровича выслушивали сам Серебровский и все тридцать три сотрудника московского представительства Союззолота. Но и здесь начали было петь ту же песенку:

— Калар, Калар... Колыме далеко до Калара.

— Да и есть ли золото на Колыме?

Билибин слушал, крепился, но потом разразился такой пламенной речью, каких не произносил за всю свою жизнь, за все свои без малого тридцать лет.

Может быть, так же вдохновенно говорил он три года назад, в алданской тайге, под шум дождя, в палатке, где на земле рисовал берега Тихого океана и, щедро осыпая их золотом, мысленно расстегивал пряжку Тихоокеанского пояса на Чукотке и Колыме.

Теперь он вернулся с Колымы. Вернулся с этой золотой пряжкой в руках. Вот оно золото, россыпное, в желтых ластиковых мешочках, рудное, видимое простым глазом в молочных кварцах!..

Но ему по-прежнему не верят. Как и прошлый раз в этом же кабинете, когда он просил несчастные шестьсот тысяч рублей, этот же Серебровский слушает его и что-то подсчитывает и не то улыбается, не то усмехается. Видать, и для него Калар — любимый сын, а Колыма — бедная падчерица...

― Всю дорогу от бухты Нагаева до Владивостока, от Владивостока до Иркутска, от Иркутска до Москвы только и слышу: Калар, Калар, Калар, Калар богаче Колымы,

Колыме далеко до Калара... Я, конечно, буду рад, если Калар будет богаче Колымы. Дай бог! Это значит, мы с вами будем богаче, страна будет богаче. Но прошу учесть, что моя Колыма — такая же ваша, как и Калар, и я вам не предлагаю доить чужую корову! И еще прошу учесть одну мудрую поговорку — цыплят по осени считают. Одна речка, даже такая богатая, как Калар, погоду не делает. Простите, что учу вас, старейших и мудрых королей золота, но вам известно из истории: золотая лихорадка на Эльдорадо вспыхнула и погасла, у нас, под Охотском, тоже вспыхнула и погасла. Калар и Калакан тоже может ждать та же учесть. Они находятся в старом, изрядно вычерпанном золотоносном районе, их случайно не обнаружили прежде и случайно нашли сейчас. А Колыма — это огромный бассейн. Таких речек там не счесть. Колыма не погаснет века! И она открыта не случайно, а в результате гипотезы, научного предвидения... Да, да, той гипотезы о рудном поясе Тихого океана, в которую здесь, когда я выпрашивал шестьсот тысяч, многие не верили, да и сейчас не верят... Я и сам готов теперь внести весьма существенные поправки в эту гипотезу, но в целом она правильная и еще может послужить основой для выявления закономерностей распределения ископаемых. На Колыме мы обнаружили не только россыпное золото, вторичные преобразования месторождений, но и первичное, рудное. Ярких рудопроявлений выявлено по крайней мере три, и среди них самое обещающее — Среднеканская дайка, несомненно связанная с близлежащими россыпными...

Юрий Александрович представил золото, полученное из этой жилы, образцы кварца с ясно видимыми золотыми вкраплениями и привел цифры, полученные в результате подсчетов, оговариваясь, что эти подсчеты он всячески ужесточал, но и в таком количестве цифры приводят его в священный ужас.

Присутствующие впились глазами в среднеканское рудное золото!

В своих воспоминаниях Юрий Александрович так и напишет: «Всем было заманчиво распространить полученное в пробах содержание на всю массу руды...»

Билибин, пытаясь как-то отвлечь столь необычное внимание к Среднеканской дайке, говорил:

— Однако золото, открытое на Колыме,— это не главное. На Колыме, я уверен, может быть найдена вся периодическая система Менделеева...

Но периодическая система Менделеева сотрудников Союззолота интересовала мало.

— Главное,— продолжал Билибин,— Колыма — это наш край, открытый русскими землепроходцами, русский, а теперь советский край. Самый обширный, там может разместиться несколько европейских государств, богатейший, но пока самый необжитый, пустынный и находящийся на самой далекой границе России, Вот что самое главное. И мы должны его осваивать, обживать, заселять, налаживать прежде всего транспорт, поднимать его экономику, хозяйство, культуру. Осваивать этот край надо буквально со всех сторон: с юга — бухта Нагаева, где уже строится морской порт и будет город, с севера — Северный морской путь, река Колыма, которая, как показали только что проведенные исследования экспедиции Молодых, вполне судоходна от устья до приискового района, и ее нужно использовать для снабжения, с запада — от Якутска уже есть тропа, проложенная землепроходцами и местным населением, она должна стать дорогой...

Билибин все эти пути показывал на большой настенной карте.

Но когда обернулся, то увидел, что многие сотрудники, увлеченные среднеканскими пробами, на него не смотрят и его не слушают.

— Простите, мне не здесь об этом нужно говорить,— процедил сквозь зубы Юрий Александрович и пошел на свое место.

— Нет-нет, говорите,— поддержал его Серебровский.— Все это очень интересно и очень важно! И кое-кому из нас не мешает это знать и об этом думать...— И Александр Павлович закончил свою реплику таким крепким словом, что все его сотрудники, и прежде слышавшие подобные выражения, на этот раз замерли и впились глазами в Билибина.

— Да я почти все сказал, Александр Павлович. Могу повторить только, что золото — это не главное, это всего лишь архимедов рычаг, с помощью которого можно поднять Колымский край... Кажется, и вы так говорили, Александр Павлович?

Примерно так. Правда, не о Колымском крае, а вообще... И мысль эта не моя. Так говорил мне Иосиф Виссарионович. Но в общем все правильно! А что же все-таки вы хотите от нас, Союззолота, сегодня?

— Сегодня? Сегодня я прошу на вторую Колымскую экспедицию не меньше миллиона.

Одни ахнули, другие захохотали:

— Аппетит растет во время еды...

— Да вы, батенька, неизлечимо заболели Колымой,— усмехнулся и Серебровский.— Вчера просили шестьсот тысяч, сегодня — миллион. А завтра?

— Завтра? Я еще не прикидывал, но думаю, что потребуется в десять крат больше, ибо считаю, что исследовать Колыму экспедициями — это пить спирт чайной ложкой. На Колыме необходимо создавать целое геологическое управление, свой Геолком. Чтоб не наездами, а постоянно, изо дня в день изучать, исследовать, открывать и тут же передавать в эксплуатацию открытые месторождения.

— Так там должно быть, если продолжить вашу мысль, и самостоятельное приисковое управление, по типу «Дальзолото», «Востокзолото», «Алданзолото»,— «Колымзолото»?

— Несомненно, Александр Павлович. Колымзолото. И направлять нужно туда не таких руководителей, как Бондарев или бездарный инженер Матицев, который не мог отличить осадочные породы от магматических, крупу от крупчатки, а величал себя «оком Союззолота»...

Все засмеялись, видимо, здесь Матицева знали.

Поддержанный этим смехом, Юрий Александрович обратился к Серебровскому: