– Что это еще такое?! – воскликнул Алексей. – Брось эту гадость! Быстро завтракать, и приступаем к работе.

– Леша! Я же сказала еще вчера, ты – ох…! Сегодня, Космонавт, мы лети-и-им к звездам, блин! В астра-а-ал! Ра-а-бо-о-та – завтра!

И пошло-поехало! Каждое утро Женя купалась голая в океане. Потом надевала трусы и шла к немцу курить дурь. Днем она отсыпалась. Вечером немец приходил в бунгало к Космонавту, и они выпивали то, что немец приносил, а потом Женя немца выпроваживала. Про работу Алексей уже и не заикался. Сложившаяся ситуация не нравилась никому, кроме Жени. Немец наивно предполагал, что Космонавт с Женей живет, извиняюсь за грубое выражение, половой жизнью, а Леша считал, что если она так нравится немцу, то пусть он ее забирает к себе и делает с ней там что хочет. Жене все было по фигу. Однако переезжать к немцу она не хотела, так как не желала становиться, как она выразилась, «объектом его разнузданных страстей». В итоге все решилось как нельзя лучше для всех, кроме немца. Космонавт ненадолго, пока ему не прислали Машу, остался в гордом одиночестве, Женя получила в свое распоряжение отдельное бунгало, немец же допускался исключительно для совместного «обубыривания» травой и периодического пьянства у Космонавта. Его попытки заслужить любовь юной актрисы были пока совершенно безуспешными. И в будущем, похоже, он шансов не имел. Эту ситуацию и ее предысторию я восстановила из рассказов самих ее участников, но это было уже позднее.

Женя была в тот вечер в более или менее вменяемом состоянии. Она являлась всеобщим центром внимания, исполняя под гитару романсы, а заодно и кое-что из старого репертуара моего папы. Она, конечно, не понимала, что будит во мне странные ассоциации из моего теперь уже совсем нереального прошлого. Ничего не понимающий по-русски немец млел и смотрел на тетю с обожанием и тоской.

– Бедный ты, бедный! – жалел его периодически Космонавт и, по-видимому, чтобы утешить, добавлял, используя все свои познания в английском языке: – Рашн артист вери лесбиян!

Маша с Василисой имели на лицах обычное для себя обиженное выражение, но вроде в глубине души были довольны этим времяпрепровождением.

Все, кроме нас с Машей и китаянки Василисы, уже изрядно выпили, когда я все-таки поинтересовалась, кто у нас сегодня именинник и кому дарить бутылку.

– О! – вскричал Космонавт и ткнул немца пальцем в грудь. – Леонард! Ты же нам обещал, что мы едем поздравлять Тао. Почему мы еще тут?

Немец, понявший из всего только свое имя и имя Тао, закивал и посмотрел на часы.

– Oh! I forgot about!.. Now is a little later…[1] – заволновался было он, но, поймав удивленный взгляд предмета своего обожания, вскочил на ноги – But it’s OK! Let’s take my car and will go! It’s half an hour drive only![2]

– Так что, именинник не здесь? – закономерно удивилась я.

– Нет, конечно, – ответил радостно Космонавт. – Именинник – Большой Тао! Он глава местной мафии! Здесь, на острове, его мафия все контролирует!

– Я как-то к мафиози не очень отношусь, – честно призналась я.

– Да мы же не вступать к ним в мафию едем! Мы просто поздравим пожилого человека с праздником, познакомимся. Вот Леонард говорит, что у него интересно там, даже зоопарк свой есть.

– Не поеду я ни к какому Тао! – заявила Маша. – К тому же он выпил, а теперь за руль садится! – Она с негодованием махнула головой в сторону Леонарда.

– Я тоже могу вести машину, если надо, – предложила я свои услуги.

– А это как же? – Космонавт показал на мой живот.

– Ничего, – вступила в беседу Женя. – Пузико втянет и тихонечко поедет. Все лучше, чем этот… – Взглянув на своего немца, она внезапно зашлась безумным смехом. – Чем этот… недоделанный!

– А я все равно не поеду! – Маша, видимо, хотела, чтобы ее упрашивали.

Упрашивать Машу никто не стал, и ей ничего не оставалось, как и впрямь остаться.

– Мы с ней, – она кивнула в сторону китаянки, – останемся сериал смотреть.

Мы пожелали им приятного просмотра и вышли на улицу. Я села за руль маленького джипа, принадлежащего Леонарду, и, следуя указаниям хозяина машины, поехала по темному шоссе в глубь острова. Я знала, что заканчивается эта дорога въездом на объект противовоздушной обороны. База ПВО занимала всю центральную часть острова и была отгорожена по всему периметру высоким забором с колючей проволокой. Единственный чек-пост тщательно охранялся вооруженными до зубов спецназовцами. Но, как объяснил Леонард, не доезжая чек-поста, мы свернем и почти сразу достигнем пункта нашего назначения. Я представляла, что мы приедем сейчас на пиршество, подобное тем, что всем нам приходилось видеть в боевиках о гонконгских и прочих дальневосточных бандитах. Я даже представляла себе холодные усмешки главных бандитов, мрачные и бесстрастные лица непосредственных исполнителей преступлений и кукольные мордашки наряженных в кимоно мафиозных жен. Но мои ожидания никак не соответствовали представшей пред нами вскоре реальности.

Проехав двадцать километров по узкому асфальтовому шоссе, мы свернули на проходящую прямо через лес грунтовую дорогу. Нас окружала кромешная тьма, в которой шевелился, сипел и подвывал тропический животный мир. Ехать пришлось очень медленно. Через десять минут мы остановились на маленькой, покрытой красной кирпичной крошкой площадке. Никакого света, кроме света наших фар, не было и в помине. В некотором удалении угадывались очертания неказистой двухэтажной хибары, собранной из неровных бревен и кусков фанеры. Крыша здания была покрыта сухими пальмовыми листьями. Не выключая мотора, в свете собственных фар, мы направились к убогому строению. Когда мы подошли, у входа засветился огонек. Нас встретил сонный паренек лет шестнадцати, босой и весь какой-то замурзанный. На чрезвычайно корявом, но все же вполне понятном английском он сказал, что Большой господин Тао ничего не справляет и совсем недавно пошел спать. Я чувствовала себя крайне неудобно и пробормотала, что мы, мол, приедем как-нибудь в другой раз, а теперь пусть пожилой человек отдыхает, и, протянув сверток со своей бутылкой, попросила мальчика передать хозяину наш подарок и наилучшие пожелания, когда тот проснется. В этот момент наверху послышалось кряхтение и шаркание – по хлипкой деревянной лестнице к нам спускался очень худощавый и очень пожилой человек. Одет он был в старую линялую майку, шорты и шлепанцы с перепонкой. Увидев старого Тао, Леонард радостно залопотал на смеси английского с тайским. Немец уже много лет жил на Кануе и знал довольно много тайских слов, иногда он даже составлял из них несложные фразы. Тао общался с нами через все того же мальчика, встретившего нас внизу.

– Большой господин Тао приветствует своих гостей и приглашает всех сесть на веранде. Большой господин Тао извиняется, что не подготовился к приходу гостей, потому что гости сделали ему очень сюрприз.

Веранда начиналась прямо у крыльца. Здесь стояло несколько белых пластмассовых стульев и старый рассохшийся деревянный стол. Мы расселись. Лично я чувствовала себя ужасно. Лица Тао и его или слуги, или родственника, или, может быть, местного юного консельери, были усталыми и унылыми. Тао пробормотал что-то вроде благодарности за врученный ему подарок и послал молодого человека к покрытому пятнами ржавчины холодильнику-ветерану, стоящему тут же и прикрытому от непогоды лишь козырьком из тех же пальмовых листьев. На столе появился лед в пластиковой миске, резанный на кружки ананас и разномастные умеренной чистоты стаканы.

– Большой господин Тао никогда не празднует свои дни рождения, – еще больше поднял нам настроение паренек. – По нашей уважаемой местной традиции, день рождения – это очень горестный день, мы еще больше приближаемся к смерти. Поэтому Большой господин Тао сегодня очень печальный!

Мы с Женей уже примерно с одинаковым негодованием смотрели в сторону немца, на веснушчатом лице которого застыла идиотская пьяная улыбка. Лицо Космонавта закрывала тень, и его реакция на происходящее была непонятна.