– Вы имеете в виду что-то интимное? – Я сама понимала, что меня несет, но уже не могла остановиться.
– Что вы! – отвечал мне индус. – Интимного стыдиться не стоит, тем более в наши годы. Я о другом. Вы себе не представляете, какое безумное ощущение собственной значимости появлялось в душе каждого иностранного студента в СССР после того, как он начинал хотя бы немного понимать русский язык и ориентироваться в окружающей действительности. Я никогда не был столь важен и значителен, как в двадцать лет, когда, в отличие от моих русских знакомых, мог дважды в месяц выезжать в Западный Берлин или в Вену и каждый раз привозить по три пары настоящих джинсов и по одному кассетному магнитофону. Даже если я стану премьер-министром своей огромной страны, мне не быть уже таким же важным, как тогда. В те годы каждый, да простят меня за эти слова Ибрагимовы дети, каждый занюханный сирийский или палестинский араб был предметом вожделения десятков московских красавиц. Выйти замуж за нищего чернокожего парня из Ганы или Берега Слоновой Кости было круто. А какой-нибудь чилийский голодранец, полукоммунист-полубандит, оказывался прекраснейшей партией для девушки из интеллигентной московской семьи. С полного благословения родителей-профессоров двери девичьей спальни в семидесятых и в начале восьмидесятых годов моментально распахивались для безродного Хулио! – При этих словах он пристально посмотрел на меня.
Я почувствовала, что должна как-то отреагировать именно на эту фразу, но выпитое мешало сосредоточиться, и я продолжила слушать своего собеседника как ни в чем не бывало. Лишь немного замешкавшись, он продолжил:
– О, сколько раз приходилось наблюдать, как неприступная и гордая девушка с восторгом расставалась со своей невинностью, получив в подарок от туповатого латиноамериканского парня настоящие американские джинсы, пошитые в Польше из контрабандного сырья и купленные там за пять баксов. И самое потрясающее – это ведь не была, назовем ее так, вещевая проституция. Зачастую так приходила самая настоящая любовь или в крайнем случае спутанная с ней по молодости благодарность. И вы хотите, чтобы я не ностальгировал по тому времени?! Простите, но все мы тоже люди, и есть искушения, которые сильнее нас! У меня были замечательные русские друзья и подруги, чудесные, культурные люди, ничуть не глупее меня, ничуть не менее способные, чем я или, скажем, чем мой приятель, собутыльник и сосед по комнате Харикумар. Но и они, и мы знали, что они никогда, понимаете, никогда не попадут туда, куда мы можем ездить по двадцать раз в году. Посещение ресторана для большинства из них…
– Из нас!!! – сделала я упор.
– Из вас?! – Он еле заметно хмыкнул. – Хорошо! Простите! Посещение ресторана для наших советских друзей и для большинства нормальных граждан было событием исключительным. А я, простите, скатавшись на выходные в Варшаву и купив там разрешенные таможней три пары джинсов, обедал и ужинал потом каждый день в знаменитом московском ресторане «Арагви»! И это не из пижонства, а только потому, что не хотел стоять в очереди за сыром и колбасой и мне было противно возиться со сковородкой на вонючей общей кухне в студенческом общежитии!
Я опять вспомнила, как наш приятель, между прочим, кандидат технических наук, простоял сорок минут на морозе в очереди за зелеными бананами и считал это большой удачей. А ведь это было в то же время! А потом бананов стало до хрена, но дружба развалилась – интеллектуалы самозабвенно бросились воровать и рвать друг другу глотки!
– А что с вашими русскими друзьями творится теперь? – поинтересовалась я совершенно искренне.
– Разное творится. Со многими все в порядке, остались людьми, живут и работают в России, Америке, Израиле. Основная часть, разумеется, перестала быть друзьями – и мне, и друг другу! Кое-кто, нахапав денег, пытается теперь удовлетворить страсть к власти. Вот, пару месяцев назад в Дели прилетал парень, учившийся со мной в одной группе, очень посредственно, кстати, учившийся, я вам скажу. Прилетел на два дня на своем самолете, чтобы договориться о покупке двух миль океанического пляжа в Керале. Перед вылетом он даже не удосужился меня ни о чем спросить и проверить саму возможность заключения подобной сделки. А потому очень расстроился, узнав, что берег в Индии можно только арендовать. Но ничего! Мы с ним классно выпили безо всякого отношения к бизнесу у меня дома. Всю ночь он, ныне заместитель одного из российских министров, рыдал пьяными слезами и вспоминал, что никогда не чувствовал себя так хорошо и уверенно, как тридцать лет назад в Советской армии, еще до поступления в Лумумбарий. Но втором году службы его назначили помощником командира взвода. Вот это, говорит, была власть, абсолютная, ничем не ограниченная! Как он упивался ею в свои девятнадцать лет! Разве это можно сравнить с тем, что происходит сейчас, когда его имеют в извращенной форме все – от самого министра до президентской секретарши! Такого счастья, как тогда в вонючей казарме под Ржевом, у него уже больше не будет никогда!
– Печальная история!
Я затребовала у стюардессы еще коньяка для себя и виски для Лалита. Если бы у них был «Бомо», то я тоже бы выпила виски, но был только «Jonny Walker» – «Ваня-пешеход». Лалит взял в руки новый стакан и, позвенев ледышками, заметил:
– Я тоже, честно говоря, думаю, что эта история печальная. Но это вечная история России. Уж коли меня, индуса, эта гнильца подъела, так каково же тем, другим, оказавшимся «в нужное время в нужном месте»!
– Так почему же вы сами летаете через Россию только транзитом, Лалит?
– Не работать в России у меня есть несколько причин. Дела, работа с избирателями в родном Бихаре, жена, уставшая жить одна в огромном доме, наполненном слугами и племянниками. А сейчас, простите, у меня даже нет возможности просто посетить Россию. Не могу я выйти из зоны дьюти-фри. Визу российскую я получить не могу.
– Вы не можете получить визу в Россию, проработав там столько лет? Почему?
– А я уголовник!
– Вы уголовник? По какой статье идете, позвольте вас спросить? Изнасилование со взломом?
– Упаси господь! Как вы могли подумать! Меня привлекают всего лишь за незаконное приобретение и хранение оружия. Дело в том, что офис, который я купил для своей фирмы на Хорошевском шоссе в Москве, три года назад очень приглянулся группе чеченских предпринимателей, если эту публику можно вообще назвать предпринимателями… И они, собственно, за меня предпринялись…
– Но сейчас уже не то время!
– Правильно! Поэтому я до сих пор вполне живой. Просто ко мне зашла дружественная этим парням бригада милиционеров и «случайно» обнаружила в моем пальто пистолет Токарева сорок шестого года производства. Незамедлительно было заведено уголовное дело. Но паспорт наутро отдали, намекнув при этом, что лучше бы мне уехать и есть у меня на отъезд никак не двадцать четыре, а всего-навсего двенадцать часов. Ночь, проведенная в Савеловском изоляторе, чрезвычайно обогатила познания о моей «второй родине», и я моментально уехал. После, уже будучи в Индии, я нанял адвоката и, взвесив все «за» и «против», выразил готовность прибыть в Москву, дабы предстать лично перед самым гуманным в мире Савеловским судом. Но в визе мне российское посольство в Дели отказало на основании того, что я… числюсь в международном розыске! Следователь, находившийся со мной в постоянном телефонном контакте, перед тем как, сколь мне известно, его уволили, посоветовал… прислать ему справку… о моей собственной смерти, после чего обещал это неудобное для всех дело закрыть за совсем небольшое вознаграждение. Что, впрочем, он имел в виду под совсем небольшим вознаграждением, мы пока не уточняли.
– А с офисом что?
– Информация поступает крайне невнятная, но я сомневаюсь, что мне или моим коллегам удастся туда вернуться.
– Грустно. Но у вас наверняка есть некоторое количество российских знакомых, столь заинтересованных в сотрудничестве, что…
– Безусловно, но, обратившись к ним, я потеряю независимость. А это для меня неприемлемо… увы… Впрочем, я не привык долго печалиться из-за подобных бед. У меня сейчас совсем другая жизнь. И вообще, зачем горевать, когда у вашего покорного слуги еще осталась дача в Малаховке и квартира в Ясеневе? Для скромного индийского журналиста и члена регионального парламента более чем достаточно.
