Загнанный в угол этими коварными советами, Генрих перестал с ясностью различать, в чем состоит его долг. Армада курсировала вдоль побережья Бретани и Нормандии, и король полагал, что в такой момент высшие интересы государства требуют от него смирения; в противном случае неизбежно испанское вторжение, последствия которого могут быть гибельны для Франции. И Вильеруа был отправлен в Париж с сообщением о капитуляции своего господина.

Согласно Соглашению о союзе (от 21 июля), которое было составлено Гизом и Екатериной, Католическая Лига отказывалась (или делала вид, что отказывается) от заключения каких бы то ни было союзов с иностранными государствами, за что получила официальное признание во Франции. Король принимал на себя обязательство созвать Генеральные штаты; соглашался с решениями Тридентского Собора; отказывал принцам крови, исповедовавшим протестантизм, в праве наследовать корону; признавал кардинала Бурбонского своим ближайшим родственником; предоставлял католикам право иметь шесть городов-крепостей; высылал д’Эпернона. По этому Соглашению герцог де Гиз получал звание генерал-лейтенанта, его брат становился кардиналом в Авиньоне, герцог д’Омаль – губернатором Лиона, Менвиль, вдохновитель Католической Лиги, – членом королевского совета; Майен получал под свое командование армию.

Королю больше нечего было отдавать – Екатерина могла радоваться одержанной победе.

Армада бросила якорь напротив острова Уайт 28 июля. Полсотни легких кораблей, которыми командовали прославленные военные разведчики капитаны Дрейк и Фобишер, находившиеся под началом лорда адмирала Говарда, преградили им путь в английские воды – испанцам хватило бы двух часов, чтобы справиться с военно-морскими силами англичан, с большой поспешностью собранными возле Тилбери. Филипп II и Елизавета Английская обменялись посланиями с предупреждениями о необходимости соблюдать благоразумие. Испанский адмирал Медина-Сидониа не намеревался начинать никаких военных действий, пока не погрузит на корабли армию Фарнезе. Но Дрейк и Фобишер забыли о полученных указаниях.

После разведки, проведенной 30 июля этими бесстрашными капитанами, стало ясно, что испанские плавучие крепости можно победить, только взяв их на абордаж, и двинулись к Армаде на всех парусах. Англичане подошли так близко, что оказались вне досягаемости испанских пушек, ядра которых падали в воду. Легкие маневренные английские корабли, уклоняясь от выстрелов испанских орудий, почти безнаказанно обстреливали плавучие испанские крепости. В этот день адмирал Медина-Сидониа потерял три корабля и около тысячи человек.

Англичане повторили атаку 2 августа. Из-за своих внушительных размеров испанские военные корабли оказались уязвимы для англичан, как буйвол для ос. Армада была вынуждена сняться с якоря и отправиться в Дюнкерк, где Фарнезе получил приказ погрузить свою армию на корабли Армады.

Однако Дрейк не намерен упускать из рук такую возможность. И в ночь с 7 на 8 августа он, набив до отказа порохом трюмы десяти старых шхун, проводит их в расположение Армады и там взрывает. Взрыв был чудовищным – огонь охватил пятьдесят кораблей Армады, с адским грохотом рушились мачты, обезумевшие от ужаса солдаты бросались в воду прямо в доспехах и тут же шли на дно под их тяжестью. Наконец корабли смогли сняться с якоря и ушли в открытое море. Англичане палили им вслед из пушек и, пользуясь всеобщей паникой, потопили несколько кораблей.

На другой день Медина Сидониа с большим трудом собрал уцелевшие корабли Армады неподалеку от Гравелен, но тут на него обрушилась вся ярость небес. Сметая все на своем пути, над Армадой пронесся свирепый ураган: он срывал паруса, ломал в щепки мачты, швырял корабли по бушующему морю. Потерявшие управление плавучие крепости кидало из стороны в сторону. Двадцать четыре затонувших корабля, пятнадцать тысяч погибших, четыре тысячи пленных – таков был печальный итог той экспедиции, что должна была, по замыслу Филиппа II, принести ему власть над миром.

Посол Испании во Франции, сеньор Мендоса, был так уверен в победе испанцев, что, не дожидаясь известий, приказал отслужить благодарственную мессу и, составив памятную записку об одержанной испанцами победе, понес ее Генриху III. К своему огромному удивлению, Мендоса застал короля в прекрасном расположении духа. Улыбаясь выслушал король доклад о блистательной победе Армады, а потом сказал: «Господин посол, ваши гонцы запаздывают. Вот известия, только что полученные нами из Кале».

Мендоса читал и не верил собственным глазам: испанский флот уничтожен, пятнадцать тысяч погибших…

«Это невозможно!» – воскликнул он.

«Если вы сомневаетесь, пойдемте со мной», – ответил король.

Он провел посла в одну из галерей дворца, где находились триста турецких моряков-наемников с двух испанских кораблей, которые прибило к французскому берегу.

«Эти люди принадлежат мне, поскольку они подданные католического короля», – высокомерно сказал посол Мендоса.

«Отнюдь, – ответил Генрих. – Они подданные Господа Бога. Они были пленниками вашего короля, но, ступив на землю Франции, обрели свободу».

Продолжение не замедлило воспоследовать. Король, обосновавшись в Блуа, сразу же отправил в отставку всех министров, поддерживавших соглашение о союзе – Шаверни, Пинара и даже Бельевра и Вильеруа, которых он очень ценил. На их место Генрих назначает людей не столь известных, но преданных ему и не склонных к интригам. Для королевы-матери это было сокрушительным ударом – у нее не осталось ни одного своего человека в королевском совете. Со временем сын многое простил ей – договор, заключенный в Болье, и договор, заключенный в Немуре, но простить ей соглашения о союзе он не мог.

Папский легат Морозини вступился за Екатерину, делая вид, что защищает отправленных в отставку министров, но король ответил, что ему уже тридцать семь и он не нуждается в помощниках.

Престарелая королева-мать поняла. Она посетовала на неблагодарность детей и начала готовиться к своему концу.

Господин Мишель де Монтень, находившийся 12 мая в Париже для того, чтобы наблюдать за печатанием второго издания его «Опытов», проявил крайнюю неосторожность и попал в руки Лиги. Такой скептичный, рациональный и умеренный человек не мог внушать доверия Гизам, которые всячески его унижают и даже на несколько дней заточают в Бастилию. Но писатель вышел оттуда нисколько не напуганным, его с трудом удалось уговорить уехать из обезумевшего города, и в середине осени он был в Блуа, где 16 октября собрались Генеральные штаты.

Радушный город, столь любимый некогда поэтами, мог дать теперь человеку с философским складом ума повод для размышлений об изменчивости судьбы. Здесь в муках рождался новый порядок и умирала Франция Валуа, Франция эпохи Возрождения. Каким он будет, этот новый порядок? Все были согласны в том, что исход близок, но никто, а менее всего простой народ, не знал, каким он будет.

Кичась своим могуществом, депутаты Лиги не скрывали намерения изменить основные государственные законы. Вдохновителем их был кардинал де Гиз, возглавлявший духовенство. Его пристрастие к роскоши и к разврату были общеизвестны. Как-то слепой нищий, которому кардинал бросил пригоршню монет, закричал: «Если ты не Господь Бог, то ты кардинал де Гиз!»

Представители знати, приехавшие в Блуа по случаю Генеральных штатов, были заняты своими любовными приключениями, дуэлями и пышными туалетами.

Среднее сословие представляли, главным образом, фанатичные буржуа, озлобленные на аристократию, купающуюся в роскоши, честолюбивые и исполненные ненависти. Они считали себя главными вершителями судеб королевства и были воинственно настроены по двум вопросам, вызывавшим особое недовольство народа: налоги и веротерпимость.

От группки к группке переходит злобная фурия, мадам де Монпансье, расточая улыбки, вздохи, обещания.