Хитро задуманная церемония отражала двусмысленность ситуации. После благословения, которое было дано не в соборе Нотр-Дам, а на открытом воздухе, перед ним, принцесса направляется внутрь, а протестанты остаются снаружи.

«Мы сумеем заставить вас войти», – кричат им католики.

Когда надо было произнести решающее «да» волна протеста поднялась в душе Маргариты, но король, придя в ярость от ее нерешительности, больно ткнул сестру пальцем в затылок, и кардинал вполне удовлетворился ее вынужденным согласием.

В честь новой королевы 19 августа монсеньор устраивает пышный праздник, который длится до зари. Но это лишь видимость: брат и сестра по-прежнему далеки друг от друга.

А тем временем молодой принц Конде наслаждается любовью со своей женой, не разрешает ей нигде бывать и вводит строгие кальвинистские порядки.

Подавив свою грусть, Генрих пускается в разгул. В Париже, где вот-вот могла вспыхнуть гражданская война, все бурлило, танцевало, сверкало огнями. Весь двор развлекался на маскарадах в честь новобрачных.

Уступая атмосфере всеобщего безумия, Генрих дает волю своим темным инстинктам. Его можно видеть на балах, одетым в женское платье, увешанного жемчужными ожерельями; он смеется тонким голосом, поигрывая веером. Однажды он появляется в костюме амазонки, с обнаженной грудью.

Рассказывая об этом в своих донесениях, посол Испании пишет: «Герцог Анжуйский… очень красивая девушка».

В пятницу 22 августа Морвер, спрятавшись за занавесями, выставив из окна только дуло аркебузы, ранил Колиньи, который проходил мимо в сопровождении всего лишь двух дворян; пуля прошла через левое предплечье. Морвер тут же исчез.

Королева-мать, узнав о случившемся, поняла, сколь зловеща эта новость: жизнь Колиньи была вне опасности. Узнавший обо всем во время игры в лапту, король тут же распорядился срочно провести дознание. Полный решимости дать понять протестантам, что он на их стороне, Карл призвал их собраться около дома адмирала – тогда Колиньи будет под надежной защитой. Он также разрешил королю Наваррскому разместить его людей в Лувре.

Екатерина тут же отправилась к сыну и выразила возмущение его поступками, не стесняясь повышать голос. Все это время Генрих прятался за коврами, боясь приступа королевской ярости. В этот момент пришел человек от Колиньи: адмирал просил короля оказать ему честь и навестить раненого. Подобный визит был небезопасен, но изобретательная Екатерина тут же нашла выход: весь двор отправится выразить любовь и сочувствие вместе с королем.

Приказание было выполнено немедленно. Кортеж прибыл на улицу Бетизи, где жил адмирал, когда тому только что сделали операцию, и он принял гостей в постели, с перевязанной рукой.

«Отец мой, – восклицает Карл IX, – ранили Вас, а болит у меня!»

И он обещает достойно покарать виновных. Не стесняясь присутствия многих людей, Колиньи призывает короля остерегаться его ближайшего окружения: некоторые члены совета сообщают обо всех решениях герцогу Альбе.

Королева-мать тут же вмешивается: «Вы слишком перенапрягаетесь, больному нельзя столько разговаривать».

Тогда Колиньи просит короля приблизиться и что-то шепчет ему на ухо; после его слов лицо монарха мрачнеет еще больше.

Все удаляются; в комнате остается лишь один монсеньор – он хочет выразить особое уважение человеку, смерть которого замышлял.

Это бессмысленное коварство, может быть, один из самых неприглядных поступков герцога Анжуйского, оправдать который невозможно. Но нет ли ему другого объяснения?

Генрих от природы был очень впечатлителен. Его настроение, как и настроение его брата, часто менялось из-за одного слова, одного образа. Вид этого седовласого раненого, державшегося с таким достоинством, вполне мог пробудить в нем угрызения совести и жалость.

А при дворе все напоминало разворошенный муравейник. Екатерина сумела заставить Карла повторить сказанное ему на ухо адмиралом: «Пока королева-мать и король Польши будут оставаться во Франции, Ваша жизнь и спокойствие в государстве будут подвергаться опасности». Екатерина поняла, что враг перешел в наступление – надо было избавляться от него или все проиграть.

Никто в Париже не сомневался, что покушение на адмирала – дело рук Гизов. Руководители протестантов собрали военный совет; многие считали, что надо уезжать из Парижа и начинать прерванную военную кампанию, но после выступления Телиньи эти соображения отошли на второй план. Он отнюдь не призывал к умеренности – надо было заставить короля Наваррского и принца Конде подписать клятву отомстить за адмирала.

Король находился в состоянии бешеной ярости, и запахло кровью. Это была не метафора: выходя из комнаты Колиньи, Карл заметил окровавленный камзол и, схватив его, прошептал: «Так вот она, кровь знаменитого адмирала!»

Когда на Карла IX находили подобные приступы, он впадал в состояние транса и успокаивался только найдя жертву. Все были уверены, что гнев его обрушится на католиков. Испуганный Гиз попросил разрешения покинуть город. «Езжайте, – сказал ему король, – я сумею Вас найти, когда будет нужно».

Герцоги Лотарингские не уехали дальше окрестностей Парижа.

Карл IX обещал Колиньи надежную охрану. Будучи генерал-интендантом, именно монсеньор должен был назначить людей, которым доверят эту миссию. Он остановил свой выбор на отрядах, которыми командовал капитан Коссейн, личный враг адмирала.

Королева-мать была насмерть перепугана: если Генриха Гиза арестуют, он выдаст и ее, и монсеньора, а король в приступе ярости вполне способен заколоть своего брата кинжалом. Парижане поднимут восстание, и королевская власть рухнет.

Настроение у всех в Лувре было невеселое. На город опустились душные, жаркие сумерки. Под тем предлогом, что ей хочется подышать свежим воздухом, Екатерина отправилась в сады Тюильри, где возводилось ее будущее жилище. Генрих тут же нашел ее; к ним присоединились несколько верных людей: Таванн, герцог Неверский, Бираг, незаменимый Гонди де Рец.

Екатерина совсем потеряла голову, чего ранее с ней никогда не случалось: она дрожала за жизнь своего обожаемого сына, боялась за корону, за свою собственную безопасность. Как избежать мести протестантов и государственного переворота? Она видела только один действенный выход: опередить своих врагов, вырезав их руководителей.

Мысль эта была не нова: во время встречи в Байонне ее подсказал герцог Альба. Екатерина никогда не относилась к ней серьезно, но любила пускать в ход – то как приманку для Филиппа II, то как способ получить субсидии у этого ужасного Пия V. И теперь, неожиданно, эта ужасная идея показалась ей единственным способом спастись.

Монсеньор колеблется. Но после первых же казней Мария станет свободной, и, совсем потеряв голову от возможности подобного счастья, Генрих перестает мучиться угрызениями совести и горячо поддерживает этот план. Однако заговорщики расходятся, ничего окончательно не решив. Некоторые окна в Лувре еще светились: страдавший бессонницей Карл IX забавлялся со своими собаками, предвкушая кровавую месть, а в брачных покоях король Наваррский совещался со своими приближенными, увешанными оружием с головы до ног.

В субботу, 23 августа, Париж бурлил. Таинственный призыв, исходивший от иезуитов, заставил всех объединяться; даже лавочники вооружались. Механизм, который так долго и терпеливо готовили Гизы, наконец был запущен. В каждом квартале был центр, объединявший единомышленников. Капитаны гвардии, несмотря на приказы короля, раздавали оружие; по городу ползли тревожные слухи, будто бы покинувший Париж губернатор Монморанси вернулся со своей кавалерией и рубит шпагой всех католиков, которые попадаются ему на пути. Устав от противоречивых сведений, королева-мать посылает монсеньора узнать, что происходит на самом деле.

И Генрих в сопровождении только приора Ангулемского в закрытой карете отправляется разузнать, что творится в городе.