Александр, до сей поры росший в Амбуазе, был привезен в Париж, чтобы присутствовать на погребальной церемонии. Отец никогда не баловал его своим вниманием, и утрата не вызвала в нем особой грусти.

«Горнило ярости»[1]

(10 июля 1559 – 31 января 1564)

Смерть Генриха II и восшествие на престол нового короля, Франциска II, собиравшегося, как казалось всем, включая его самого, прочно взять власть в свои руки, проторило дорогу тем, кто жаждал денег, почестей и мести.

Екатерина, главная сторонница сильной королевской власти, отправила своего младшего сына в Амбуаз, чтобы быть за него спокойной. С ней остались только Карл, теперь наследник короны, и Александр, с которым она не разлучалась.

Маленькие принцы росли болезненными, тщедушными. Известный своей ученостью Амио был возведен в ранг их наставника: он преподавал им гуманитарные науки и жизнеописания великих людей древности. После его уроков шли занятия фехтованием, верховой ездой, затем бесконечная охота под палящим солнцем или проливным дождем. С юного возраста к этим детям относились как к взрослым. В одиннадцать лет маленькую Клод, страдающую болями в тазобедренном суставе, выдали за герцога Лотарингского, а четырнадцатилетняя Елизавета уже была знакома с чопорным испанским этикетом, который ей предстояло соблюдать. Тщедушному Франциску еще не исполнилось и шестнадцати, когда он сочетался браком с Марией Стюарт. Если верить очевидцам, юный король таял, как воск на огне, после объятий пылкой шотландки. У него так и не достало умения и сил превратить ее в настоящую женщину.

Александр преклонялся перед красотой. Он ничего не имел против лошадей и оружия, но предпочитал красивые одежды и особенно искал общества фрейлин своей матери. Жестокие игры мальчиков ему претили. Он очень любил своего друга, статного блондина, не по летам ловко обхаживающего его; то был Генрих де Жуанвиль, старший сын герцога Гиза.

После месье д’Юрфе его гувернерами стали месье Карнавале и месье де Виллекье; первый из них не представлял из себя ничего выдающегося, второй же был просто интриганом, и оба – достаточно умеренны в своих религиозных убеждениях, что заставляло заподозрить их в симпатиях к Реформации.

Но это не мешало Александру исповедовать непримиримый католицизм. Ему нравилась церковная служба, запах ладана, перебирание четок, звуки органа, пышное облачение прелатов; торжественные процессии его восхищали. Горячего пристрастия к пышным одеяниям и процессиям оказалось достаточно, чтобы он отвернулся от учения, отвергающего любую пышность. С чисто итальянским суеверием Александр боялся темноты и привидений. По вечерам, когда темнело, он от страха клацал зубами.

Все превозносили ум и память Александра – науки давались ему без труда. Екатерина была преисполнена гордости, но мысль о том, что не так-то легко отыскать место под солнцем третьему сыну короля, постоянно мучила ее. Однако уже тогда с Александром обращались как с лицом влиятельным. Посол Испании Шантонэ с удовлетворением докладывал Филиппу II о католицизме Александра, а предусмотрительные Гизы ни перед чем не останавливались, дабы завоевать его расположение.

Ребенок видел неожиданное для всех возвышение своей матери, видел, как она, оттеснив Диану де Пуатье и Монморанси, крепко взяла власть в свои руки, а затем, почти сразу же, была сама оттеснена Гизами, на мнение которых полностью полагался юный король благодаря влиянию своей супруги Марии Стюарт. Александр был свидетелем приступов бешеной ярости Екатерины, тем более уязвленной, что в своих надеждах она взлетела слишком высоко. На людях Екатерина напускала на себя добродушное смирение, но, запершись в своей молельне, неистово исписывала длинными фразами страницу за страницей, нимало не заботясь об орфографии.

Александр тайком передавал ее письма странным гонцам, в которых из-за чопорной манеры держать себя и строгих одежд за версту можно было разгадать гугенотов. Иногда Екатерина, побледнев, останавливалась: вдали слышался звонкий смех, и тут же входила «королевка» Мария Стюарт, распространяя сильный запах духов. Она крепко обнимала свекровь, а затем шаловливо перебирала ее бумаги, открывала выдвижные ящики, заглядывала за ковры; Екатерина выходила, до боли сжав кулаки.

Избавившись от своих недругов, Гизы, принадлежавшие к Лотарингскому дому, считали себя полными властелинами королевства. Младшие, трутни, жившие за счет монастырей, всячески способствовали возвышению рода. Слушая ежедневное прославление знаменитого Лотарингского дома, страстного защитника истинной веры, простой люд прочил им корону. Поскольку новая власть опиралась на фанатизм толпы и союз с католической Испанией, она начала кровавую борьбу против ереси, натравливая народ на протестантов; тюрьмы были переполнены, тут и там пылали костры. В свою очередь протестанты дали вовлечь себя в эту борьбу и в областях, где они пользовались влиянием, щедро платили той же монетой.

Но сопротивление было невозможно без руководителей и оружия, и сторонники Реформации настойчиво звали в свои ряды крупных феодалов, недовольных тем, что иностранное семейство Лотарингов грабит государство. Одним из первых отозвался младший принц Конде, тщеславный и легкомысленный, который из-за нерешительности своего старшего брата оказался во главе недовольных. И как Гизы опираются на католическую Францию, так ищущее почестей дворянство выбирает протестантизм и вербует сторонников среди паствы Кальвина.

Соседние страны стараются подлить масла в огонь. И если на политику двора оказывает большое влияние посол Испании, то посол Англии играет туже роль среди оппозиции.

В самом начале 1560 года вследствие неосторожности нескольких участников был раскрыт заговор, имевший целью передать власть Бурбонам. Все провалилось, и заговорщики, как гроздья винограда, раскачивались на стенах Амбуазского замка под насмешливыми взглядами дам. В этот день Александр, сидя на террасе Амбуазского замка среди других членов королевской семьи, собравшейся по случаю этого торжества, впервые увидел лицо смерти, гримасы агонизирующих, услышал мольбы о снисхождении.

Никогда больше при дворе не будет любезного добродушия, царившего тут при предыдущем короле: тяга к убийству овладевает умами, страна раскалывается на два лагеря. Вдоль спокойных берегов Луары – дворцовые перевороты, заговоры, интриги, покушения. И в тревожный момент Лотарингский дом призывает королеву-мать взять власть в свои руки и назначить нового канцлера, Мишеля Л’Опиталя, седая бородка которого и строгие манеры производят впечатление на придворных. Однако излишняя терпимость Екатерины вскоре вторично привела ее к падению.

В начале ноября Александр застал мать перед распятием всю в слезах: ей стало доподлинно известно, что должен приехать Антуан Бурбонский, нынешний король Наварры, со своим братом, принцем Конде, которые тут же попадут в ловушку, расставленную их врагами. В день, когда они приехали в Блуа, детям было приказано оставаться в своих комнатах; до них дошли смутные слухи об аресте кузенов.

Импровизированная комиссия торопится приговорить к смерти принца Конде. Александр собирается надеть свой самый нарядный камзол на предстоящую казнь, но вместо этого ему пришлось облачиться в траурные одежды: неожиданно умирает Франциск II. И теперь Екатерина, обманув Гизов, становится если не регентшей, то по крайней мере «правительницей королевства» от имени нового короля, Карла IX. А Александр становится монсеньором, как принято было обращаться к брату короля, герцогом Орлеанским, возможным наследником трона. В этом качестве он степенно сопровождает в Сен-Дени гроб с телом своего брата, над которым безутешно рыдает оставленная всеми Мария Стюарт.

К 1560 году все противоречия XVI века, зародившиеся еще в эпоху Возрождения, крайне обострились и привели государство к полному краху. Никогда ранее не сосуществовали одновременно неукоснительное следование заповедям, религиозная добродетель, доведенная до фанатизма, и варварство; возвышенные принципы – и повседневное отступничество от них; ужас перед адом – и безумные оргии. С одной стороны, утонченность в духе Петрония, педантичная эрудиция, нравственные принципы, с другой – грубость, вандализм, убийство, возведенное в ранг поступка, достойного уважения.