Если популярность монсеньора не давала королю спать, то еще больше беспокоила она Лотарингский дом. Герцог Франсуа де Гиз, всеми признанный и любимый вождь католической партии, всегда занимал во Франции второе место после короля. Разве его сыну пристало отказываться от этого наследства, отступать перед другом детства, долгое время воспитывавшимся в неге и сибаритстве? Но хотя прихожане его дядей-кардиналов и не упускали случая выразить свою любовь и преданность тем, в чьих жилах текла кровь победителя Кале, что значило это в сравнении с триумфом монсеньора при Жарнаке и Монконтуре, особенно если учесть, что дебют самого Генриха де Гиза на военном поприще был не слишком удачен?

Молодой герцог искал утешения у дам. Это был высокий, кельтского типа юноша, которому в наследство от матери, внучки Лукреции Борджиа, досталось итальянское изящество. Красавицы были от него без ума, и даже сама принцесса Маргарита посматривала на него благосклонно. Как-то кардинал Лотарингский заметил улыбку, которую Маргарита бросила на Генриха де Гиза, когда тот склонился перед нею в поклоне. На этой-то улыбке хитрый прелат и решил построить план своих военных действий.

Гиз должен был поставить себе ближайшей целью настолько заслужить доверие и расположение молодой девушки, чтобы ему стали известны секреты королевской семьи, а затем – но это уже выглядело как почти недостижимая цель, – добиться брака с принцессой.

Маргарита очень серьезно относилась к своей роли ангела-хранителя. «Я всегда говорила с королевой о моем брате, – писала она в своих “Воспоминаниях”, – а ему всегда сообщала обо всем, что происходит при дворе, заботясь при этом лишь о том, дабы выполнить его волю».

К шестнадцати годам принцесса расцвела пышным цветом, и забавы с братом, даже сдобренные изрядной долей инцеста, не могли долго удовлетворять ее. С другой стороны, Гиз волнует ее – свою роль он играет так естественно. Неопытная Маргарита не могла долее противиться: она уступает поцелуям юного красавца, его страстным ласкам и до безумия влюбляется в Гиза.

Никто при дворе не догадывается о тайне двух любовников и лишь Дю Гаст с его чутьем, обостренным ненавистью к Маргарите, в которой он видел соперницу, все замечает. Фаворит тут же помчался с доносом к своему господину. Пусть его высочество будет осторожен! Пусть не забывает о безумном честолюбии Лотарингского дома! Полудетская страсть могла разрушить все надежды героя.

Генрих ощутил себя глубоко оскорбленным, и не столько в своем честолюбии, сколько в своей любви. Ревнивый максималист, он чувствовал, что сестра, такая нежная, предала его, предпочтя ему другого мужчину. Он предупреждает Екатерину о своих подозрениях и просит «не доверяться больше Маргарите».

В тот же вечер принцесса замечает, что отношение матери к ней резко изменилось. Она умоляет открыть ей причину. И после некоторого колебания Екатерина все объясняет.

«Ее слова, – писала впоследствии Маргарита, – ранили меня тем сильнее, что поначалу, когда я пришла, мать встретила меня очень приветливо. Я сделала все, что могла, дабы убедить ее в моей невиновности. Я клялась, что никогда не говорила с Гизом о делах семьи и что если бы он сам заговорил об этом, я тотчас же пришла бы все рассказать королеве-матери. Но мне не удалось ее разубедить… Видя это, я сказала, что не сильно сожалею о потере моего счастья, поскольку оно не принесло мне особой радости, и что брат мой отнял это счастье так же легко, как подарил… и все из-за пустяка, который и существовал-то лишь в чьем-то воображении… Я умоляла ее поверить, что навсегда сохраню воспоминание о несправедливых упреках брата».

Произнося эти слова, Маргарита была достойной дочерью своей матери с той лишь разницей, что Екатерина умело притворялась, что не помнит зла. И когда Маргарита целовала руку королевы-матери, не понимая от страха ни слова, она почувствовала на себе ее тяжелый ледяной взгляд: к Генриху отнеслись с оскорбительным презрением.

Прошла половина ноября, а Сен-Жан-д’Анжели все еще держался. Карл IX, оказавшийся неспособным пожинать лавры победителя, хотел теперь лишь мира, который помешал бы его брату добиться новых военных удач. Он писал Таванну: «Нам нужен мир или немедленное решающее сражение, но мир предпочтительнее». Екатерина, со своей стороны, видя ужасные разрушения и бедствия, причиненные войной, и узнав, что Колиньи переправился через Дордонь, затем через Гаронну, вернулась к своей политике компромиссов, которую ранее так опрометчиво отвергла. Начались переговоры.

Дон Франсес де Алава, посол Испании, 20 ноября с возмущением писал Филиппу II, что начались переговоры о браке Мадам – таков был официальный титул Маргариты – с принцем Беарнским. Это вполне соответствовало действительности. Не отказываясь от возможности выдать Маргариту за короля Португалии, Екатерина хотела припугнуть Филиппа II этими переговорами. Генрих Бурбонский после смерти своего отца в 1563 году как первый принц крови и наследник Наварры был вождем и знаменем партии гугенотов.

Отчаянно ревнуя сестру, герцог Анжуйский недоволен этими планами. Он даже написал принцу Беарнскому довольно оскорбительное письмо, в котором называл его попросту «парень», но в свои шестнадцать лет будущий Генрих IV уже умел сохранять выдержку и совершенно спокойно ответил кузену.

В начале декабря 1569 года Сен-Жан-д’Анжели наконец пал, и можно было распустить армию, готовую вот-вот обратиться в беспорядочное бегство. Двор готовится покинуть грустные окрестности Сентонжа, где шесть недель шел проливной дождь. Екатерина, стремясь оказать новые почести обожаемому сыну, решает, что все переберутся в Анжер, главный город владений монсеньора. Там пройдут переговоры с представителями королевы Наваррской и посланниками протестантов.

Маргарита вовсе не думала, что там, возможно, решится ее судьба. Она тяжело переживала свое несчастье, несправедливость брата и невозможность видеться с Гизом. При дворе и в армии свирепствовала эпидемия краснухи – болезни, которая сопровождалась высокой температурой. И Маргарита, организм которой был ослаблен, заболела. Она так быстро теряла силы и слабела, что стали опасаться худшего. Обеспокоенная королева-мать – возможно, ее мучили угрызения совести, – «готова была сделать все для меня, – пишет Маргарита в своих “Воспоминаниях”, – ее не останавливала опасность заразиться, и она все время заходила ко мне, чем сильно облегчила мои страдания».

Что же касается Генриха, то он совершенно обезумел. Он бился головой о стену, обвиняя себя в жестокости и в убийстве сестры. Сидя у ее изголовья, он был самой нежной на свете сиделкой, но Маргарита слишком его любила, чтобы простить.

Через две недели жар опадает, и принцессу перевозят в Анжер. Генрих де Гиз тотчас же приезжает туда. Вспыльчивый герцог Анжуйский угрожает ему прямо в покоях сестры: «Благодари Бога, – кричит он, – что она выздоровела и что ты был моим братом».

Генрих был неврастеником, который без всякой видимой причины кидался от одной крайности к другой, но хотя поступки его временами были весьма противоречивы и непоследовательны, в основе их лежало одно и то же чувство.

Поведение сестры беспокоило его столь сильно, что он пытается подкупить ее гувернантку, мадам де Кюртон. «Будьте повнимательнее, – пишет он ей, – и если Вы заметите что-то, что пытаются скрыть, сообщите тотчас же мне. И пусть ни король, ни королева-мать об этом не знают».

Но ни это тщательное наблюдение, ни опасность, которой она постоянно подвергалась, не помешали влюбленной женщине, как только она оправилась, возобновить отношения с Гизом. Франсуа Алансонский из-за животной ненависти, которую он испытывал к герцогу Анжуйскому, получал удовольствие, выступая в роли их сообщника и доверенного лица. А этот последний теперь открыто вручил свое сердце мадемуазель де Шатонёф, которая из-за недавних событий была на некоторое время забыта.