Однако перспектива делить ложе с эксцентричной престарелой девой совершенно не радовала Генриха. В Англии все ему было отвратительно, и в первую очередь – грубые нравы двора. Его смущала не только невеста сама по себе, но и необходимость примириться с ересью.

Но, глядя на вещи трезво, следует признать, что у них было много общего: жажда власти, себялюбие, страсть к роскоши, к показному. Как часто изнеженные мужчины и суровые женщины составляют прекрасные супружеские пары! Герцог Анжуйский не думал об этом. Он так любил свое могущество, так ценил обожание женщин, негу французского двора! Его духовник, с одной стороны, и мадемуазель де Шатонёф, с другой, каждый день корили его за желание стать королем гугенотов.

Наконец молодой человек собирает все свое мужество и объявляет Екатерине, что совесть не позволяет ему идти на компромиссы в вопросах религии и что он считал бы себя обесчещенным, если бы согласился на брак с женщиной подобных взглядов. Королева-мать была вынуждена поставить в известность Ла Мот-Фенелона. Чего ей стоило отказаться от «такого королевства»!

Она поручила своему посланнику выяснить, нельзя ли заменить ее старшего сына младшим, герцогом Алансонским. Удивительное материнское ослепление! Франсуа был в ту пору пятнадцатилетним несмышленышем, который вряд ли мог разжечь чувства мрачной весталки.

Генрих успокоился. Он даже не стал противоречить мадемуазель де Шатонёф, которая радостно утверждала, что он отказался от трона ради ее любви.

К сожалению, в политике дела складывались не так благополучно. Испания, непомерное могущество которой являло собой угрозу для всего континента, переживала тяжелые времена. Мориски предали огню всю Андалусию, а тем временем турки после перерыва в несколько лет вновь заняли Средиземноморье, обосновались на Кипре и принялись угрожать Италии. В другой части своей империи мрачный монарх видел зарождение партизанской войны как ответ нидерландских мятежников на жестокости, чинимые герцогом Альба.

Колосс зашатался. Если Франция и Англия объединятся и займут твердую позицию, возможен конец всемогущества Габсбургов и даже религиозные войны. Политические интересы явно указывали на необходимость коалиции, в противном случае те же интересы объединят католического короля Филиппа II, английскую королеву и папу римского.

Непримиримые сторонники обеих партий изощрялись в уловках, чтобы помешать монсеньору вступить в брак с Елизаветой Английской. Несмотря на свою скупость, французское духовенство под нажимом Гизов предлагает королю четыреста тысяч экю, если он прекратит переговоры, а Колиньи, обеспокоенный не менее католиков, предлагает юного Генриха Бурбонского в качестве претендента на руку Елизаветы Английской, хотя он был на двадцать лет моложе невесты.

Филипп II создает Христианскую лигу, в которую входят Венеция и итальянские князья. В Великобритании он обратился к герцогу Норфолкскому, истовому католику, влюбленному в Марию Стюарт. Тот мечтал убить Елизавету и посадить на ее трон прекрасную пленницу. Когда этот заговор был раскрыт, Елизавета немедленно предложила Франции союз, чтобы как-то уравновесить влияние Христианской лиги, к которой Карл IX отказался присоединиться.

Под давлением и уговорами Генрих преодолевает отвращение и меняет свое первоначальное решение. 18 февраля 1571 года счастливая Екатерина объявила Ла Мот-Фенелону эту новость. Ко всему прочему султан готов был отдать монсеньору половину Кипра, если тот откажется присоединяться к Лиге; эта перспектива представляется молодому человеку очень заманчивой.

Королева-мать полагала, что мечты ее вот-вот сбудутся благодаря лишь дипломатическим усилиям и достоинствам ее детей. Не раз одолеваемая материнским честолюбием, разве не питала она безумной надежды соединить Генриха и Марию Стюарт, герцога Алансонского и Елизавету Английскую? С другой стороны, непримиримые католики настаивали, чтобы под предлогом женитьбы монсеньор занял Англию и поделил с Марией Стюарт трон своей невесты.

Кроме того, дело осложнилось «тайной» Карла IX. Проходимцы, надеявшиеся на военное вторжение Франции, послали для переговоров в Лувр Лудовика Нассау, тонкого и красноречивого дипломата. Прекрасно зная о том, что Екатерина не одобряет военных действий, немецкий посланник находит Карла IX прямо в его кузнице и соблазняет рассказами о землях, готовых выбрать его своим повелителем, суля ему славу Карла Великого. Молодой король, для которого авторитет матери часто оказывался непосильным бременем, с восторгом принимает все посулы и обещает Нассау флот и деньги.

Но когда-то королева-мать должна была все узнать. Во время аудиенции, которую Карл IX и Екатерина дали брату принца Оранского, он говорил об этом как о решенном вопросе, и Екатерина, желая доставить Англии удовольствие, не возражала, пока не открылась подноготная этой истории. Екатерина вежливо отказала Нассау, резко отчитала Карла, и он обещал не изображать впредь единоличного правителя. А в Лондоне недруги герцога Анжуйского развлекались, обсуждая глупость французского короля.

Во время переговоров, которые тогда велись, Генрих потребовал для английских католиков свободы отправления религиозных культов. Но британские министры противились и наконец предложили достаточно сложный закон, полный скрытых ловушек. Ограничение власти будущего принца-консорта породило немало споров, в которых принимала участие и сама Елизавета. Впрочем, возможно, она бы не проявила столько упорства, если бы не холодность и сдержанность ее жениха.

А последний был счастлив воспользоваться прекрасным предлогом. Постепенно, без резких разногласий и открытого разрыва, идея с таким трудом устраиваемого брака была забыта. Монсеньор открыто заявил, что «чувствует себя самым счастливым человеком на земле, поскольку ему удалось избежать женитьбы на публичной девке», а герцог Алансонский занял его место в ряду претендентов.

В 1571 году два человека делили между собой любовь и симпатии французов: один – молодой и изящный победитель битвы при Монконтуре, другой – суровый и невеселый человек: тот, кто проиграл эту битву.

Колиньи, превратившийся в символ французского протестантизма, безраздельно властвовал в Лa-Рошели среди своих приближенных и корсаров. Он полностью контролировал выход к океану, к нему в избытке поступало американское золото, отобранное у испанцев, его охраняли две сотни дворян, для которых Колиньи был кумиром, и он пользовался непререкаемым авторитетом в армии, от чего она становилась еще сильнее.

В стенах своих замков дворяне-протестанты превозносили его славу и достоинства. Мадам д’Отремон, богатая вдова, покинула гористое Дрофине, чтобы предложить Колиньи свою любовь. И в начале лета адмирал, овдовевший три года назад, сочетался с ней браком.

Ему недавно перевалило за пятьдесят. Но несмотря на усталость и ранения, Колиньи совсем не был похож на седовласого патриарха, каким его рисует легенда. Он считался истовым патриотом, но интересы протестантизма всегда ставил превыше интересов Франции, а зверства, чинимые его армией во время кампании 1570 года, заставляют нас поставить адмирала в первый ряд вандалов той эпохи.

Его несомненным достоинством была верность своим убеждениям. Среди мятежников, снедаемых низменной алчностью, Колиньи, честный, достойный, глубоко верующий, возвышался как бронзовый монумент. Адмирал был не чужд известного пуританизма, нетерпимости, жестокости и безмерной гордости. Гордости, тем более уязвленной, что, несмотря на все его таланты полководца и на всю отвагу, победа бежала от него. Как же было не мечтать о реванше?

Уже само существование этого человека делило Францию пополам, создавало государство внутри государства: во главе его стоял адмирал, Лa-Рошель была столицей, сеть протестантских городов образовывала подлинную республику, на которую могло опираться центральное правительство, у этого государства была своя армия, своя политика, часто противоречащая политике короля Франции, своя дипломатия.