Фарнезе во Фландрии несколько утишил свою бурную деятельность. Зажатый с двух сторон голландцами, он приказал вырыть канал, по которому к Дюнкерку и Ньюпорту шли бесчисленные суда, груженные материалом. В его лагере, достойном Агамемнона, находилось тридцать пять тысяч человек, перед которыми была бессильна любая европейская армия. Триста кораблей стояли у причала, готовые в любой момент, как только Армада пройдет пролив, напасть на Англию.

Разве могла Англия со своими небольшими судами, со своими солдатами, отважными, но отнюдь не воинственными, даже при поддержке мужественной Голландии сопротивляться такому колоссу?

И сердца всех англичан наполнились страхом. Говорили о садизме и злобе испанцев, о двух тысячах монахов, казненных в Лиссабоне. Уже было доподлинно известно, что когда эти орды хлынут в Англию, следом за ними тут же появится черное воинство инквизиции со своими трибуналами, орудиями для пыток, кострами, на которых поджаривали еретиков. В набожной Испании за один только год Святое братство сожгло на кострах тысячу сто человек, подозреваемых в ереси. Что же устроят они в протестантской стране?

Елизавета принялась поспешно строить тяжелые корабли и создавать полицию.

Во Франции король, вновь прочно взявший штурвал управления государством в свои руки, отказался от былых осторожных советников – королевы-матери, Виллекье, канцлера Шаверни – и прислушивался теперь только к мнению д’Эпернона.

Генрих сделал своего друга адмиралом и доверил ему управление Нормандией, превратив его практически в первого министра. Отважный, энергичный, упрямый, не знавший, что такое угрызения совести, этот гасконец, благодаря как своим достоинствам, так и недостаткам, был вполне способен управлять королевством. Он продолжал подталкивать Генриха к единственно возможному решению – союзу с Беарнцем для борьбы с Лигой и с Испанией. Неожиданная смерть принца Конде, отравленного, как поговаривали, его второй женой, восстановила единство внутри протестантской партии и устранила единственное препятствие на пути сближения двух королей.

Лига отреагировала мгновенно. Собравшись в Нанси, ее руководители потребовали, чтобы король присоединился к ним, ввел в стране инквизицию, воспользовался решениями Тридентского собора, конфисковал имущество протестантов, дал отставку д’Эпернону.

Дерзость подобного ультиматума и непомерность требований делали его бессмысленным. И тогда злой гений Лиги – мадам де Монпансье – решает доказать этим болтунам, что женщина вполне может повести их за собой.

Каждую неделю Генрих, направляясь в Венсеннский лес, проезжал мимо Ла-Рокетт, принадлежавшего семейству Гизов. Заговорщица решила спрятать в этом доме большое количество наемных убийц, которые в назначенный день нападут на королевский эскорт, перебьют охрану, а самого Генриха III похитят и увезут в какой-нибудь монастырь. Там его заставят отречься от престола, выстригут тонзуру и навсегда запрут в келье. Тогда Франция пробудится от своей спячки и заменит старую династию новой. К счастью, Николя Пулен рассказывает о готовящемся покушении, и Лига покрыта позором.

И если бы не жесточайший экономический кризис, король мог бы извлечь немало пользы из своей моральной победы. После жестокой зимы наступившая весна принесла с собой неисчислимые бедствия. Во многих провинциях не хватало даже хлеба, города стонали под бременем непомерных налогов, которые парализовали торговлю, разоряли буржуазию, а людей бедных доводили до последней степени нищеты. Постоянно менявшиеся денежные знаки, нерегулярность выплаты ренты доводили средний класс до панического состояния. Приводя в негодность дороги и перекрывая водные пути, сторонники Лиги препятствовали поступлению продовольствия в отдельные районы страны, обрекая их население на жалкое существование.

Ворча глухо, словно больной зверь, Франция ждала только чуда, только мессию. Злоба, лишения, накал страстей, призрачные надежды – все заставляло страну искать героя, чудесного принца, гений которого спасет веру, установит мир, возродит золотой век. Франция бредила этим человеком, была страстно влюблена в него.

Гиз нисколько не заслуживал подобного культа. От вдумчивого наблюдателя не могло укрыться, что он был не столько вождем, сколько инструментом своей партии. От искателя приключений, способного все ставить на карту и менять ход Истории, у него были только тщеславие, красноречие и осанка. В нем не было ничего от Бонапарта и ничего от Борджиа. Уступая требованиям Церкви, требованиям своей семьи и соратников, раздавленный бременем собственной популярности, без всякого удовольствия наблюдал герцог за ходом событий. Будучи до мозга костей итальянцем, Гиз предпочитал заговоры, хитрость и тонкие интриги бурным государственным переворотам. Его подлинный план состоял в том, чтобы, став, как отец, генерал-лейтенантом, добиться естественной или насильственной смерти короля и прибрать власть к рукам, заняв его место.

Покидая Рим, где он получил благословение папы Сикста V и «разящую огнем» шпагу, Гиз предполагал захватить только Пикардию, область, граничащую с Испанией. Поэтому он разместил свой генеральный штаб в Суассоне, стратегически прекрасно расположенном, чтобы командовать отсюда войсками, которые, покидая короля, стекались под знамена герцога де Гиза.

Филипп II в Эскориале и иезуиты в Париже проявляли все больше и больше нетерпения. К 1 июня Армада должна была сняться с якоря, и к этому времени король Испании должен был подчинить себе Францию.

Духовенство, считая Гиза слишком нерешительным, собирается действовать в обход него и готовит мятеж.

Генрих III узнает об этих планах и четыре тысячи швейцарцев встают лагерем в Ланьи, а предместья Парижа наводнены стражниками. Присутствие чужеземных наемников вызвало, как в 1789 и как в 1830 годах, волну народного гнева. Поползли зловещие слухи, и священники, воспользовавшись этим, стали раздавать людям оружие, нагнетать всеобщую тревогу.

Однако нерешительный Гиз, боясь подвоха, ничего не предпринимает. Взбешенный король Испании направляет в Суассон своего посла Мендосу и требует, чтобы Гиз вступил со своей армией в Париж, спровоцировав там мятеж. Гиз противится этому плану: у него в запасе столько хитрых ловушек, столько тайных ходов и тонких уловок, а его заставляют грубо атаковать противника, ставить на карту свою судьбу! Но он был заложником своих долгов: после 1580 года его долги возросли до трех миллионов ливров. Каждый раз, давая Гизу деньги, король Испании требовал расписки, которые бережно хранил.

Мендоса становится щедрее на посулы: король Испании предоставит в распоряжение своего союзника шесть тысяч солдат и триста тысяч экю золотом, из которых он сможет авансом заплатить жалованье наемникам. Более того, испанский посол будет в дальнейшем аккредитован не при дворе короля Франции, а при Католической Лиге. Вскоре прибывает и делегация парижан с известием, что если герцог Лотарингский будет медлить и далее, то в столице у него не останется ни единого союзника. Герцог де Гиз был вынужден уступить.

Однако он проявил предусмотрительность и направил вперед отряд доверенных дворян из тех, кто шестнадцатью годами ранее особо отличились в Варфоломеевскую ночь. Этот грозный авангард проверял все монастыри на пути, а дворцы принцев превращал в грозные крепости. Генрих, сильно обеспокоенный таким поворотом событий, направил к герцогу де Гизу верного Бельевра, поручив ему воспрепятствовать появлению Гиза в Париже. Но, как только государственный секретарь отбыл, Гиз завернулся в широкий плащ, надвинул поглубже широкополую шляпу и в сопровождении всего лишь восьми дворян двинулся обходными дорогами в столицу, пока королевский посланник Бельевр направлялся туда же по главной парижской дороге. И 9 мая 1588 года герцог де Гиз прибыл в Париж.

Парижские улицы забиты людьми, наслаждавшимися прекрасной весенней погодой. Г из пробирался сквозь толпу в низко надвинутой на глаза шляпе, пока один из сопровождающих его дворян не воскликнул: «Монсеньор, позвольте же людям узнать вас!»