Но как бы там ни было, случай этот пошел на пользу молодому барону д’Арку – нежность короля к нему все возрастает. «Ваш сын, которого я считаю своим…» – писал его величество матери молодого человека.

Вскоре «мальчики» короля, всегда готовые проливать за него кровь, отправились на осаду Ла-Фера. Давний противник де Бюсси, граф де Гиш, юный д’Арк и Лавалетт вели себя героически и вернулись ко двору, израненные и покрытые славой.

Именно это, без сомнения, стало причиной того, что король приблизил их к себе необычайно и они стали его главной опорой. Всего два месяца понадобилось на то, чтобы эти юноши неожиданно превратились в могущественных господ, стали почти равными принцам и получили ключевые посты в государстве, что в скором времени вполне было способно уравновесить влияние Гизов или Бурбонов.

Арк, которому суждено будет стать родственником короля после того, как он женится на Маргарите де Водемон, младшей сестре королевы, получил звание герцога де Жуайёз, стал пэром, правителем Нормандии, и почти сразу же – адмиралом Франции (пост, который ранее занимал Колиньи). Почестями была осыпана и вся его семья. Один из шести братьев д’Арк, Франсуа, который и без того был архиепископом Норбонны, в двадцать два года получил кардинальскую шапку; другой, Генрих де Бушаж, тоже ставший любимчиком короля, в семнадцать лет возвысился до должности смотрителя королевского гардероба, а их отец, месье де Жуайёз, получил маршальский жезл!

Восхождение Лавалетта было столь же быстрым. Поговаривали, что король был не в силах в чем-либо ему отказать. Ему доверили инфантерию, сделав генерал-полковником, и управление Лионом, Булонью и Ангулемом, не считая Прованса. После бракосочетания Жуайёза он стал герцогом д’Эперноном.

Твердо решив взять управление государством в свои руки, король не доверял штурвал никому, кроме самого себя и тех министров, что были неразрывно с ним связаны.

Фавориты были опорой короля в управлении государством, и политическая роль Жуайёза и д’Эпернона была крайне важной. Но даже при очень большом желании нельзя сравнивать отношения Генриха III с его «любимыми детьми» и отношения Генриха IV с Сюлли. Беарнец, даже испытывая большую признательность, не проявлял той нежности, которой осыпал Генрих III Жуайёза.

Очень скоро фавориты обрели почти абсолютную власть. Еще никто никогда не забирал до такой степени в свои руки весь двор. Даже сама Екатерина повесила голову. И хотя в Совете было немало людей, которым она покровительствовала – среди них даже новый канцлер Шаверни, – королева мать теперь обращалась к королю с просьбами только через д’Эпернона.

Как следует судить о правлении этих «визирей»? Ни общественное мнение той поры, ни потомки не проявляли к ним особой снисходительности. Их ненавидели за высокомерие и алчность, которые при сравнении ничуть не превосходили тех же качеств у Сюлли, Ришелье или Мазарини. И почти никто не вспоминает о врожденной приветливости и образованности Жуайёза, о решительности и провидческом даре д’Эпернона.

В действительности, Жуайёз ни в малой степени не обладал качествами государственного мужа, и Генрих проявил по отношению к нему поразительную слепоту. Но д’Эпернон был настоящим министром – глубокомысленным, требовательным, реалистичным, способным сочетать хитрость и применение силы. И хотя впоследствии стало очевидно, что единственным двигателем всех его поступков были соображения личной выгоды, он, тем не менее, долгое время играл роль подлинного лидера национальной идеи.

Король так нервничал, пока шли приготовления к свадьбе Жуайёза, словно тот в самом деле был его сыном. Портные, ювелиры, парикмахеры, поэты, балетмейстеры проводили ночь напролет за подготовкой этого грандиозного события. Но королю все казалось недостаточно красивым, недостаточно пышным.

Луиза почти не принимала в этом участия. Она по-прежнему жила надеждой забеременеть и прибегала к любым средствам, чтобы угодить своему ненаглядному супругу. Ванны в Бурбон-Ланси, молитвы в соборе Парижской Богоматери и даже кокетство – все было пущено в ход.

Бракосочетание Жуайёза состоялось 24 сентября 1581 года в церкви Сен-Жермен-де-л’Оксерруа. Король вел новобрачного, за ними шла королева, принцессы и придворные дамы в таких пышных и роскошных туалетах, каких не припомнит история Франции. Одежды короля и новобрачного были сильно похожи, затканные жемчугами и драгоценными камнями до такой степени, что материи почти не было видно. Для празднеств, которые состоялись на другой день, всем придворным были сшиты новые туалеты из затканной золотом или серебром парчи; некоторые туалеты были расшиты драгоценностями. В общей сложности на свадьбу этого фаворита короля ушло сто тысяч экю! И это при том, что проедались уже деньги 1595 года!

Оппозиция тут же начала проявлять недовольство. Да и сам Генрих, что было вполне в его противоречивом характере, начинает раскаиваться в совершенном безумстве. Чтобы как-то утишить досаду и ревность д’Эпернона, король обещает выдать за него младшую сестру королевы. И дабы не сеять раздор между своими любимыми «мальчиками», король обещает соединить судьбы мадемуазель де Лавалетт, сестры фаворита, и Генриха дю Бушаж.

Но этих брачных союзов оказалось недостаточно, чтобы погасить соперничество и ненависть, которая вспыхивала между молодыми людьми при каждом удобном случае.

Приблизительно в это время появляются Сорок Пять. То была эпоха, когда вся Европа жила под страхом политических убийств. Принц Вильгельм Оранский несколько раз был жертвой покушений, заговоры против Елизаветы Английской следовали один за другим, смерть дона Хуана Австрийского явно носила неестественный характер. И, наконец, мадам де Монпансье публично поклялась, что свергнет короля и заточит его в монастырь.

Д’Эпернон, полагая охрану своего господина недостаточной, набрал сорок пять молодцев, преимущественно гасконцев, которые и составили личную стражу короля. Эти дворяне, крепко сбитые, любящие подраться, преданные, никогда не оставляли короля. Их капитан Луанак повиновался лишь приказам Генриха III.

Под прикрытием этого живого бастиона король спокойнее управляет страной.

А ему так хотелось установить в государстве прочный мир, подготовить будущее, где никто бы не боялся удара кинжалом в спину! И хотя страну, как всегда, лихорадило, он предпринимает попытку за попыткой. Сначала Генрих отправляет по провинциям своих эмиссаров, которым поручено собрать жалобы подданных, затем придирчиво изучает отчеты финансистов, отдает под суд нескольких нерадивых чиновников.

Все было бы легко, если бы удалось разрешить экономическую проблему. Разоренное население Бретани, Нормандии, Прованса и Дофине отказывается платить налоги и поговаривает о возрождении былой независимости. Генрих понимает абсурдность и несправедливость системы, которая собирает налоги с неимущих, а богатым раздает милости. И тогда этот отважный человек вступает на путь, по которому не осмелятся последовать за ним Бурбоны, хотя тогда они могли бы спасти свою династию. Генрих III берется за самых богатых людей Франции и облагает налогом церковь. Почти каждый год разъяренное духовенство вынуждено было платить десятую часть своих доходов. Клевета, тяжкие оскорбления, призывы к бунту были ответом святых отцов.

Но Генрих не раскаивался. Суммы, полученные им от взимания церковного налога, позволили ему осуществить важнейшую реформу за весь период его правления. Он торжественно объявил 18 июля 1582 года, что общественные должности больше не подлежат продаже, а будут отныне предоставляться «самым достойным».

Так были устранены – к сожалению, ненадолго – чреватые опасными последствиями нововведения Франциска I: приобретая должности, которые затем переходили к их детям, члены парламента образовали закрытую олигархию, относясь к судебной справедливости как к семейному достоянию и оказывая яростное сопротивление всему, что хоть как-то угрожало их привилегиям. Так, в XVIII веке члены парламента категорически отказывались признавать законными указы, провозглашающие, что налоги обязаны платить все.