В первый момент сам Генрих растерялся от нового поворота судьбы, но ему нравилось повелевать, нравились слава и почет.

Странен был выбор его наставников: с одной стороны, взбалмошный и безрассудный герцог Немурский, герой заговора 1561 года, после которого он долгое время оставался в тени, а с другой – маршал Коссе, спокойный и все подвергающий сомнению. Конфликт между двумя столь непохожими людьми был неизбежен.

Генрих столкнулся в своем штабе и с другими противоречиями. Война была гражданской, и из-за этого у большинства офицеров складывалось впечатление, что они волонтеры. И каждый считал себя полным хозяином в своем полку или взводе, вовсе не обязанным кому бы то ни было повиноваться. И если от какого-либо капитана требовали дисциплины, то всегда был риск, что он вместе со своими солдатами тут же перейдет в другое вероисповедание.

Силы были слишком неравные, и протестанты отступали. Вскоре они обратились к королю с предложением о перемирии, которое тот передал своему генерал-лейтенанту. Посовещавшись со своим штабом, Генрих 29 ноября направляет брату пространный рапорт, который заключается следующим выводом: «Ввиду того плачевного состояния, до которого эта война довела королевство, – пишет он, – полагаю, что вы должны договориться с ними на их условиях».

Этот мудрый совет исходит от самого герцога Анжуйского, а не от его нерадивых приближенных. Но когда он попытался начать в Немуре переговоры, то столкнулся с неприемлемостью выдвигаемых гугенотами требований. Стало ясно, что затея с переговорами была лишь хитрой уловкой: надо было выиграть время, пока из Германии не подоспеют наемники герцога Казимира. Как только те пересекли границу с Францией, войско гугенотов под предводительством принца Конде, пройдя через Шампань, присоединяется к наемникам, а католическая армия, безуспешно пытаясь догнать врага, занимает позиции в Витри.

Эта бессмысленная, безумная война, единственной целью которой, казалось, было опустошение и разорение Франции, приводила в отчаяние королеву-мать. Она направляется в Шалон, резиденцию кардинала Шатийонского, брата Колиньи, и пытается снова начать переговоры. Но в Париже, куда Екатерина затем пригласила кардинала, священники своими проповедями разжигали в народе такую ярость, что кардинал Шатийонский осмеливается появиться там лишь тайком и в чужом платье, что, впрочем, не помешало нунцию узнать о его приезде и потребовать ареста. Королеве стоило больших усилий настоять на безопасности кардинала. Филипп II предложил миллион, если переговоры будут прекращены. Еще один огонек надежды был задут.

А тем временем принц Конде и герцог Казимир пересекли Бургундию, опустошив ее по дороге и, выйдя к берегам Луары, взяли Блуа. Монсеньор укрепился в Ножане. Гугеноты сжигали все на своем пути; они грабили, насиловали и истязали местных жителей. Генрих в Вильнёв-Сен-Жорж совещается со своей матерью – наемникам было решено противопоставить наемников. Ухоженные немецкие земли являли собой неистощимые запасы людских ресурсов, и Екатерина ведет переговоры с герцогом Саксонским и герцогом Рейнским о присылке значительного количества солдат.

Конде, исполненный решимости одолеть и этих новых противников, за два дня проходит двадцать лиг и, соединившись с отрядами Мувана, осаждает Шартр.

Тут он неожиданно сталкивается с острой нехваткой средств, а заставить наемников сражаться без денег – выше человеческих сил. Конде вынужден направить королю предложение о перемирии.

Молодой король, еще помнивший свое вынужденное бегство из Mo, ответил резким отказом, но Екатерина придерживалась другого мнения. Она была тем более заинтересована в переговорах, поскольку Филипп II, крайне озабоченный своим полубезумным сыном дон Карлосом, не обращал никакого внимания на то, что творится во Франции, и Екатерина заставляет Карла IX назначить полномочных представителей для переговоров.

Договор был подписан в Лонжюмо 22 марта 1568 года, к великому огорчению адмирала. Король подтверждал основные положения Амбуазского эдикта, оплачивал из своей казны немецких наемников, сражавшихся против него, но сохранял свою армию в отличие от гугенотов, которые оказывались совершенно безоружными.

Договор не воспринимают всерьез ни католики, ни протестанты. Первые продолжают беспощадную войну, и количество убитых ими за несколько месяцев еретиков исчисляется десятками сотен. Один из историков называет цифру в десять тысяч жертв!

Что же касается протестантов, то они наотрез отказываются покинуть свои города-крепости, особенно Ла-Рошель.

В этом большом порте стоял настоящий флот, способный потягаться с армадой Филиппа II. На севере страны Вильгельм Оранский и его брат Людовик благодаря поддержке французских единоверцев могли рассчитывать на помощь большого количества волонтеров. В гневе Екатерина отправляет на галеры всякого, кто заподозрен в намерении присоединиться к этим мятежникам и тем самым вовлечь Францию в конфликт с Испанией. Поскольку настоящего примирения так и не получилось, королева-мать вынуждена прибегнуть к другим средствам.

С 1568 года начинается подлинное возрождение католицизма по сравнению с тем состоянием, в котором он находился в предыдущее десятилетие. В 1560 году казалось, что будущее за кальвинизмом. К нему тянулись знать, молодежь, люди искусства; заигрывать с ересью было модно, а люди, хранящие верность католицизму, казались невеждами и фанатиками.

В 1568 году происходит полный поворот. Иезуиты отправляются в провинции и стараются вразумить людей. Один из их самых веских доводов звучал так: «Разве мог Господь допустить, чтобы великие люди и короли в течение пятнадцати-шестнадцати веков жили в заблуждении? Думать так – значит богохульствовать».

Укрепив основы католической веры в массе простых людей, орден иезуитов начинает играть ведущую роль в Риме и в Мадриде. Пий V и Филипп II, непоколебимые католики, являли собой идеал папы римского и монарха с точки зрения святой инквизиции, мнение которой было решающим в тот исторический момент.

Под влиянием иезуитов католицизм быстро набирает силу во всей Европе. Во Франции снова начинает играть большую роль семейство Гизов, которое теперь возглавляет молодой семнадцатилетний Генрих, бесстрашный красавец с роскошными белокурыми локонами.

Екатерина заволновалась – она не могла позволить постороннему выдвинуться на первое место. Рассуждая логически, она должна была бы усилить влияние короля, но у короля и так уже была корона, а слава, обожание толпы и всеобщее уважение должны достаться ненаглядному сыну.

Именно эти соображения определили ее линию поведения и задачи, которые она поставила перед собой: возглавить католическое движение, чтобы оно не пошатнуло трон, и во главе этого движения поставить Генриха.

Л’Опиталь как олицетворение прошлой политики, от которой Екатерина решила отказаться, становится неудобным человеком. В Королевский совет вводится кардинал Лотарингский, а потом и представители семей Гонди, Бираг, благодаря чему в совете создается атмосфера нетерпимости. Монархия складывает с себя полномочия беспристрастного верховного судьи и становится во главе одной из партий. Двор немедленно реагирует на эти изменения. Несмотря на то что экономические трудности достигли своей высшей точки, тут по-прежнему царили роскошь и великолепие. Как всегда в критические минуты, Валуа, стараясь скрыть трудности, увеличивали количество приближенных.

И Екатерина поддерживает пышность двора, где «порядочные женщины», офицеры, знать, поэты и астрологи вели жизнь внешне фривольную, но на самом деле полную скрытого подтекста, порой довольно страшного. Здесь любили, увлекались, подчиняли; здесь, забыв обо всем, играли со смертью. Сюда ввозили из Италии духи, венецианские зеркала, актеров, пудру, корсеты для дам, серебряные украшения, стилеты, утонченные пороки и нероновское сибаритство.

Презабавное зрелище являли собой французские солдафоны, пытавшиеся перенять манеру поведения и стиль эпохи упадка Византии! Бездумная погоня за роскошью породила совершенно невообразимую и ужасную моду. Женщины ходили, затянутые в длинные железные корсеты, неуклюже переваливаясь в огромных фижмах. Выходя, они закрывали лицо маской, завязки от которой надо было сжимать зубами. Когда им приходилось садиться на лошадь, полностью парализованные, слепые и немые, они напоминали странные манекены.