— Иначе что? — ледяным голосом подхватила Джирел, положив руку на рукоять меча.
— Выбора у вас — и у нас — нет.— Голос Аларика был непреклонен.— Нас много, а вы одна. Мы будем удерживать вас здесь, пока снова не явится Эндред.
Джирел только рассмеялась.
— Вы что же, думаете, люди, принадлежащие Джори, дадут своей госпоже бесследно исчезнуть? Стены Хеллсгарда получат такой удар, что вы...
— Думаю, этого не случится, леди. Какие солдаты осмелятся сунуть сюда нос, если отважнейшая из них пропадет в Хеллсгарде? Нет, Джори, ваши люди не станут искать вас здесь. Вы...
Но Джирел отпрянула назад, и ее обнаженный меч заблистал в свете пламени камина. Но не тут-то было: чьи-то железные руки внезапно схватили ее сзади и сковали ее движения. В какой-то краткий миг —ужасный, страшный миг — она подумала, что это снова руки Эндреда, и сердце ее затрепетало от ужаса. Но Аларик улыбался, и она поняла, в чем дело. Это карлик подкрался к ней сзади, получив незаметный молчаливый приказ своего хозяина, и если ножки его были слабенькие, то руки обладали поистине железной хваткой медведя. Как ни пыталась она вырваться, ей не удалось освободиться. Чего она только ни делала: извивалась, ругалась и проклинала всех на свете, била каблуками, украшенными острыми стальными шпорами,— но ничто не помогало, он держал ее крепко. Она слышала, как кругом снова залопотали на непонятном липком языке: «Л’враиста! Таи г’хаста враи! Эль враист’таи лау!» И потом эти двое юнцов с дьявольскими лицами, словно две омерзительные обезьяны с оскалившимися ртами, быстро нырнули, вцепились ей в лодыжки и изо всех сил прижали ее ноги к полу. А Аларик шагнул вперед и вырвал меч из ее руки, при этом пробормотав что-то непонятное на своем идиотском языке, и вся толпа, видимо получив от него какой-то приказ, бросилась врассыпную.
Пока Джирел боролась с ними, она не отдавала себе отчета, чего же они хотят. Но вот раздался внезапный всплеск, словно ведро воды пролилось на пылающие бревна, за ним громкое шипение — пламя погасло, и густая темнота плотным одеялом накрыла весь зал. Вся толпа сразу куда-то исчезла, растворившись во мраке, пальцы, сжимавшие ей лодыжки, разжались, и огромные руки, которые держали ее столь крепко, мощным усилием швырнули ее, задыхающуюся от ярости, в темноту.
Бросок был таким сильным, что она беспомощно покатилась по скользким камням пола, и ее наголенники и пустые ножны глухо зазвенели по камню. Бездыханная, вся в синяках и царапинах, она не сразу пришла в себя, чтобы кое-как подняться на ноги — она была так ошеломлена, что забыла даже выругаться.
— Оставайся там, где стоишь, Джирел Джори,— прозвучал из темноты спокойный голос Аларика.— Ты не сможешь выбраться отсюда — мы охраняем каждый выход с обнаженными мечами. Стой на месте — и жди.
Джирел перевела дух и разразилась проклятиями в адрес его родственников, начиная от предков и кончая возможными потомками, причем с такой страстью, что, казалось, темнота на несколько минут раскалилась от ее ярости. Но она вовремя вспомнила предположение Аларика о том, что ярость и неистовство сами по себе способны привлечь сходную' ярость той странной силы, которая называется Эндредом, и замолчала так резко, что тишина буквально ударила ей в уши.
Это была не просто тишина, но тишина, наполненная напряженным, звенящим, жгучим ожиданием. Она чуть ли не кожей ощущала, как затаились там, в темноте, эти люди и ждут, сладострастно предвкушают то, что непременно должно произойти; и это напряженное ожидание словно опутало ее со всех сторон своей липкой паутиной, а концы этой паутины зажали в руках и держат ее невидимые стражи. И кровь леденела в ее жилах при мысли о той сущности, явления которой ждут они и которую они хотят поймать в свою паутину. Она подняла голову и всмотрелась в темноту над головой, уверенная, что оттуда вот-вот, уже сейчас, через мгновение бешеный порыв ветра завертит эту тьму вокруг нее и превратит ночь в хаос, из которого протянется к ней рука Эндреда... о, как долго, как страшно длилось это мгновение...
Но минуло мгновение, потом еще одно и еще, и наконец она не выдержала и, обратившись к темноте, неожиданно для себя самой тихим голосом произнесла:
— Могли бы хоть подушку мне бросить сюда, что ли. Я устала стоять, а сидеть на этом полу холодно.
К ее удивлению, во мраке послышались торопливые шаги, и через секунду к ее ногам, мягко шлепнувшись на камень, упала подушка. Джирел опустилась на нее и застыла, уставившись глазами во тьму. Так вот оно что, значит, они все видят, они могут видеть в темноте! Слишком уж уверенными были шаги, так не может идти человек, если он ничего не видит ни перед собой, ни под ногами, да и подушка упала прямо подле нее, как раз туда, куда нужно! Но тут она почувствовала непонятную усталость, обхватила руками плечи и постаралась больше ни о чем не думать.
Мрак, окружавший ее, казался беспредельным. Она совершенно потеряла ощущение времени. Сколько уже прошло с тех пор, как она сидит здесь? Минута? Год? А может, это века бегут один за другим в этом полном, абсолютном безмолвии, где не раздается ни единого звука, кроме ее тихого дыхания, слабые волны которого беспомощно бьются о стену напряженного ожидания. Ей опять стало страшно, и страх ее все нарастал. Вдруг завоет по темному залу этот неистовый, этот грозный ветер, вдруг снова схватит ее безжалостная рука, лишенная своего тела, и в губы ей жадно вопьется этот отвратительный рот с мерзкими редкими зубами... Холод пополз у нее по позвоночнику.
Ну хорошо, положим, он снова явится. Ей-то от этого какая польза? Эти жалкие недоноски, эти ненормальные, которые стерегут ее здесь, они ведь и не подумают поделиться сокровищем с ней. Она помнит, какая неистовая алчность горела в их глазах. Желание отыскать сокровище у них так велико, что они не побоялись пробудить этот кошмар, этот ужас, они бросили вызов самой смерти, легенды о которой люди шепотом пересказывают друг другу со страхом. Но знают ли они сами, что лежит в этой так строго охраняемой шкатулке? Что уж в ней может быть такого драгоценного, чтобы желание обладать этим оказалось выше страха смерти?
А для нее, есть ли для нее хоть какая-нибудь надежда? Если эта чудовищная сущность, которую зовут Эндред, нынче ночью не явится, то обязательно явится следующей ночью или через ночь, рано или поздно явится, и все эти ночи ей придется ждать, играя унизительную роль приманки, живца, на которого они хотят поймать обитающего в Хеллсгарде монстра. Она похвалялась, мол, люди ее обязательно придут за ней, но в глубине души она на это мало надеялась. Это были отважные воины, и они любили ее — но собственную жизнь они любили больше. Нет, в Джори не было человека, который осмелился бы попытать удачу там, где потерпела поражение она. Она снова вспомнила лицо Гая Гарлота и дала волю своим чувствам. Этот трус со смазливым лицом вынудил ее прийти сюда лишь для того, чтобы он мог обладать каким-то неведомым предметом, у которого даже нет названия,— и все только потому, что ему, видите ли, этого страстно хотелось... Ну хорошо, дай только выбраться отсюда, дай только остаться в живых, я размозжу тебе череп, я уж размажу твое красивенькое личико о рукоять своего меча... Ах, если бы только остаться в живых!
Медленно, незаметно вращается небосвод, усыпанный звездами, о, как высоко он за узкими стрельчатыми окнами, прорезавшими стену. Джирел сидела, обхватив руками колени, и смотрела в черное небо. Темнота над ее головой словно вздыхала о чем-то — струились, скитались по залу тонкие сквозняки, и каждый из них мог быть Эндредом, который в любую минуту готов был ворваться сюда из мрака ночи...
Но, положим, эти странные люди, захватившие ее в плен, слегка просчитались. Они думают, будто разоружили ее, но это не совсем так, они кое-что не учли,— она погладила, а потом покрепче обхватила руками свои защищенные наголенниками ноги и улыбнулась язвительной и вместе с тем озорной улыбкой.
Должно быть, уже после полуночи, когда Джирел, опустив голову на колени, дремала, из темноты послышался глубокий вздох; она тут же очнулась и испуганно подняла голову. Потом раздался тяжелый голос Аларика, усталый и разочарованный: он что-то говорил на своем тарабарском наречии. Джирел вдруг пришла в голову одна мысль: несмотря на то что язык этот, похоже, был для них родным (они разговаривали на нем только в стрессовых ситуациях и только между собой), но с ней они говорили без малейшего акцента, и это ее даже слегка удивило. Впрочем, ей было не до того, чтобы долго размышлять о странности этих отвратительных людишек.
