Но отсюда, с этой дороги, которая могла быть построена только вполне развитой цивилизацией, джунгли с их алчными и ненасытными тварями казались где-то совсем далеко, словно были каким-то нереальным миром из учебно-познавательного фильма, правда без комментариев высоколобого ученого и музыкального сопровождения. Пока приятели ушли еще не слишком далеко, они уделяли не очень много внимания этому миру, и все эти хриплые крики, и резкие броски живых и голодных лиан, и жадная лесная поросль — все это теперь не казалось им столь важным, можно сказать, они почти забыли про страшные вонючие джунгли. Из того мира на дорогу ничто не попадало и, похоже, не смело попасть.
По мере того как они уходили все дальше и дальше, зной постепенно ослабевал; легкий ветерок все так же дул им в лица, облегчая путь. И ноздри их ощущали в нем слабый запах, приятный и тонкий, запах явно чуждый тому зловонию, которое исходило от болота, окружающего дорогу. Наполненные ароматом порывы этого ветерка ласково обвевали их горячие лица.
Смит не забывал регулярно посматривать через плечо на своего товарища, и брови его были сдвинуты, как всегда, когда он чувствовал тревогу.
— Если у нас не будет никаких проблем с этой нашей долбаной командой, пока мы все тут не закончим, поставлю тебе ящик сегира.
— Идет,— весело согласился Ярол, сверкнув в сторону Смита своими раскосыми кошачьими глазами так же беззаботно и дико, как местная плотоядная лиана.— Это еще та троица,— добавил он вполголоса.
— Таким ничего не стоит взять и подумать, а почему бы не оставить нас тут, а нашу долю поделить между собой,— сказал Смит.— Мы приведем девочек, а они нас просто кинут. Если это им еще не пришло в голову, где гарантия, что не придет через минуту?
— А там их не ждет ничего хорошего,— усмехнулся Ярол.— Они... они...
Он вдруг запнулся и замолчал. Ветерок донес до их слуха какой-то звук. Смит так и замер на месте, насторожив уши, чтобы поймать хотя бы эхо этого странного бормотания, которое прилетело к ним вместе с ветром. Такой звук, ей-богу, мог случайно перелететь через стены рая.
Они стояли молча, затаив дыхание — и звук раздался снова... будто колокольчик зазвенел. Это был мягкий, восхитительный, едва уловимый смех. Он достиг их ушей издалека, этот прекраснейший из прекрасных — смех женщины. Ласка звучала в нем, ласка благоуханного, свежего и сладостного поцелуя. Он прошелся по нервам Смита, словно нежные пальцы юной девы, и замер в тишине, которая, казалось, неохотно приняла в себя этот тонкий и изысканный звук, раздробила его на осколки эха и поглотила совсем, и теперь в ушах Смита стучала только кровь.
Мужчины смотрели друг на друга в восторженном изумлении. Наконец Ярол обрел дар речи.
— Сирены! — прошептал он.— Зачем им петь, если они умеют так смеяться! Пошли скорее!
Быстрым шагом они отправились дальше. Благоухающий ветерок освежал их лица своими ароматами. Через некоторое время его свежее, благовонное дыхание донесло до их ушей еще одно далекое и едва слышное эхо этого божественного смеха, сладостного, словно нектар, которым питаются обитатели небес. Он плыл по ветру постепенно слабеющими раскатами, которые замирали и все же были слышны. Пока было не понять, смех ли это, или сердца их бьются все быстрей и быстрей.
Но дорога перед ними оставалась пустой. Она уходила вдаль, и ничто не говорило о какой-то жизни в этом сумеречно-зеленом мире под высокой аркой сомкнувшихся над их головами веток деревьев. И еще им казалось, будто в воздухе висел легкий туман, ибо, несмотря на то что дорога была прямой, как стрела, впереди все скрывала зеленоватая дымка. А они продолжали идти в настороженном молчании по этой странной дороге, прорезавшей ненасытные джунгли. Их вид и звуки, которые раздавались оттуда, казалось, принадлежали совсем другому миру. Друзья превратились в слух, стараясь уловить повторение этого тихого и такого прекрасного смеха, и состояние напряженного ожидания охватило их так, будто они подпали под некие чары, которые заставили их не слышать ничего, кроме тех чудесных отголосков.
Ни один из них не мог точно сказать, когда они в первый раз заметили бледное мерцание в зеленоватом сумраке впереди. Но как ни странно, ни тот ни другой нисколько не удивились, когда увидели, что по дороге навстречу им не торопясь шагает девушка. Пока разглядеть ее как следует было нелегко: сумрак скрывал от них ее черты.
Смиту показалось, будто это небесное создание вышло прямо из его грез. Даже на таком расстоянии красота ее обладала неким спокойным очарованием, которое подавило его удивление, превратив его в странный и волшебный покой. Красота, казалось, плескалась в каждом углублении, каждой выпуклости ее тонкого, стройного тела, прикрытого пышными длинными волосами, ниспадавшими волнистым потоком почти до земли, и слепила им глаза, когда ветерок отбрасывал волосы в сторону. Неторопливая, ритмичная грация ее чарующей походки обладала таким сильным воздействием, что он почувствовал перед силой этой красоты свою полную беспомощность — словно его околдовали.
Потом он вдруг заметил, как вдали на дороге что-то снова замерцало в туманной дымке, и, несмотря на то что он, как зачарованный, не мог глаз отвести от первой девушки, от него не ускользнуло, что навстречу им так же спокойно и не торопясь идет еще одна красавица. Ее густые волосы раскачивались из стороны в сторону в такт неторопливой походке, то полностью закрывая, то обнажая прекрасное тело, не менее изумительное, чем тело первой. А эта первая была уже совсем близко. Он видел, как прекрасно ее лицо бледно-золотистого цвета — и во сне такое не приснится! Какая гладкая кожа, как изящны слегка выступающие скулы, плавно переходящие в широкий низкий лоб. Густые, роскошные волосы крупными локонами ниспадали вниз, вдоль тела, извиваясь и лаская его, словно языки пламени. В ее золотистом, как мед, лице были слегка заметны славянские черты, выражавшиеся в широких скулах, очаровательном прямом носике и пухлых губках, пылающих, словно горячие угольки. Девушка улыбалась, суля райское блаженство.
Она была уже почти рядом. Он видел румянец цвета персика на бледно-золотистых щеках, он видел упругое биение пульса на ее округлой шее, он видел, как ее глаза с поволокой ищут его взгляда. Но вслед за ней приближалась та, вторая девушка, столь же прекрасная, как и первая, и красота ее притягивала его глаза как магнит. Она была подобна ручейку в жаркий полдень, в дрожащие воды которого так и тянуло окунуться. А вслед за ней, там, впереди — да, там шла еще одна, а за ней четвертая! И в этом зеленоватом сумеречном свете вдали появлялись все новые мерцания, которые говорили о появлении все новых и новых красавиц.
И все они были совершенно одинаковые. Идентичные. Пораженный Смит смотрел то на одно лицо, то на другое, ища хоть какое-нибудь различие, и не верил собственным глазам. Да, в каждой черточке этих прекрасных лиц, в каждом завитке роскошных волос — все они были как зеркальные отражения друг друга. Пять, шесть, семь смугло-золотистых тел, наполовину закрытых роскошными волосами, упруго покачивая бедрами, шли ему навстречу. Семь, восемь, девять божественных лиц улыбались ему, обещая исступленные восторги. Потрясенный и вместе с тем недоверчивый, он смотрел во все глаза... и тут почувствовал, как на плечо ему опустилась чья-то рука. Голос Ярола, потрясенный и смущенный одновременно, жарко шепнул ему в ухо:
— Мы где, в раю? Или мы оба сошли с ума?
Звук его голоса вывел Смита из гипнотического состояния. Он резко тряхнул головой, как человек, который хочет проснуться и сбросить с себя остатки сна, и сказал:
— Ты тоже видишь, что они похожи одна на другую как капли воды?
— Все как одна. Они совершенны... Ты когда-нибудь видел такие атласные черные волосы?
— Что ты сказал? Черные? Черные? — Смит повторял это слово, как попугай, сам не понимая, что такое ему привиделось. А когда до него наконец дошло, потрясение было настолько сильным, что взгляд его оторвался от дивной красоты девушек и обратился на восхищенного венерианина.
