Окончательная сборка бомбы началась в ночь на 12 июля на старом ранчо. Специальные группы отвечали за различные узлы сборки. Так как многие составные части бомбы прибывали из дальних мест, ученые очень волновались. Они не исключали возможности неудачи и отлично понимали, что каждое неловкое движение может поднять в воздух и их самих, и завод. А некоторых пугал призрак слишком большой удачи.
Доктор Бахер отвечал за сборку сердцевины. Было пережито несколько неприятных минут, когда центральную секцию бомбы заело и она никак не шла вперед. Однако доктор Бахер не растерялся и был уверен, что все уладится. Через три минуты, которые показались вечностью, секция постепенно встала на свое место, и остальная сборка была завершена без происшествий.
В субботу 14 июля бомбу подняли на верх стальной башни. Два дня шла подготовительная работа под аккомпанемент вспышек молний и громовых раскатов. Кроме детонатора на башне были установлены все приборы для определения «биения пульса» и других реакций бомбы.
Последними обследовали башню с находящейся на ней космической бомбой доктор Бэндбридж, доктор Кистяковский и лейтенант Говард С. Буш из Бруклина
(штат Нью-Йорк) —начальник военно-полицейской группы. Эти трое заняли пост на верху башни в час ночи и покинули его за 30 минут до «нуль-часа»; их силуэты время от времени освещались вспышками молний. Если они и думали о бомбе, которая* взорвалась от удара молнии на этой же башне, то не подавали вида. Нам они показались в эти минуты очень одинокими, такими маленькими и в то же время такими большими людьми, бросающими вызов богам.
Перед Взрывом некоторые из присутствующих опасались, что может начаться неконтролируемая цепная реакция в атмосфере, хотя это полностью противоречило всем известным сведениям об энергии, скрытой в делящемся веществе. Один из молодых ученых настолько разнервничался, что по совету врачей его пришлось удалить с места испытания.
«Нуль-час» приближался, а в потемневшем небе все сверкали молнии и лил дождь. Погода мешала наблюдению за испытанием с воздуха. Многие помощники доктора Оппенгеймера были очень обеспокоены сложившейся обстановкой, а некоторые даже настаивали, чтобы испытание, назначенное на четыре часа утра, вообще отменили. Генерал Гровс и доктор Оппенгеймер то и дело выходили из домика контрольного поста, чтобы взглянуть на небо, и уверяли друг друга, что одна или две из видимых звезд стали более яркими.
«Я пытался оградить его,— вспоминал генерал Гровс,— от докучливых помощников, которых волновала неустойчивая погода. К 3.30 мы решили, что, возможно, взорвем в 5.30. К четырем часам дождь прекратился, но почти все небо было покрыто тучами. С течением времени мы все больше утверждались в своем решении».
Несколько наблюдательных пунктов поддерживали радиосвязь с контрольным постом, находящимся в 10 километрах от места испытания, и за двадцать минут до взрыва доктор Аллисон, помощник директора Лос-Аламоса, взял микрофон радиоустановки и начал передавать: «Минус двадцать минут», «Минус пятнадцать минут» и То д. Это довело напряжение до крайней точки. Как рассказывал генерал Фаррелл, последние несколько секунд до взрыва были гораздо более тяжелыми, чем те, которые он пережил в окопах первой мировой войны в ожидании сигнала к наступлению. Доктор Конэнт сказал, что он ранее не представлял, что секунды могут тянуться так бесконечно.
В докладе Военному министерству генерал Фаррелл описал свои впечатления об этих последних долгих секундах до «нуля» и последовавших мгновениях, которые, казалось, длились вечность:
«По мере того как промежутки времени сокращались и измерение стало идти в секундах, а не в минутах, напряжение нарастало скачками. Все в этой комнате знали об ужасных последствиях того, что могло бы случиться. Хотя ученые чувствовали, что их расчеты должны быть правильными и что бомба должна взорваться, все-таки у всех оставались сомнения. Чувства многих можно было описать словами: «Господи, верую; помоги моему неверию».
Мы шли в неизвестное и не знали, что нас ожидает. Многие из присутствующих молились и молились, можно сказать, гораздо усерднее, чем когда бы то ни было. Если взрыв будет успешным, это оправдает несколько лет интенсивной работы десятков тысяч человек — государственных деятелей, ученых, инженеров, солдат и многих других людей разных профессий.
В это короткое мгновение в далекой пустыне в Нью- Мексико неожиданно и удивительным образом созрел удивительный плод умственных и физических усилий всех этих людей. Доктор Оппенгеймер, на плечах которого лежало это тяжелое бремя, казался все более напряженным по мере того, как проходили последние секунды. Он почти не дышал. Чтобы удержаться на ногах, он схватился за столб. В последние несколько секунд он смотрел прямо перед собой и, наконец, прокричал: «Сейчас!», и в ту же секунду сверкнула эта потрясающая вспышка света, за которой последовал глубокий рокот взрыва. Лицо Оппенгеймера разгладилось и на нем появилось выражение полного облегчения. Несколько человек, которые стояли возле убежища, наблюдая световой эффект, были сбиты с ног взрывной волной.
Напряжение в комнате спало, и все начали поздравлять друг друга... Что бы дальше ни случилось, сейчас все знали, что научная работа, считавшаяся невозможной, выполнена. Атомное деление не будет больше считаться плодом фантазии физиков-теоретиков. Это новая сила, предназначенная для свершения добра или зла.
Доктор Конэнт пожал руку генералу Гровсу. То же сделал и доктор Буш, стоявший по другую сторону от генерала. Доктор Кистяковский вне себя от радости обнял доктора Оппенгеймера. Другие также безмерно радовались. В эти несколько минут сдерживаемые до сих пор эмоции вырвались наружу, и все сразу поняли, что взрыв намного превзошел самые оптимистические надежды ученых...
Теперь мы чувствовали, что, если даже и произойдет нечто неожиданное в ходе нынешней войны, у нас есть средство обеспечить ее быстрое завершение и спасти жизнь тысячам американцев. А в будущую жизнь вошло нечто большое и новое, которое должно оказаться неизмеримо более важным, чем открытие электричества или любые другие великие открытия, так повлиявшие на наше существование».
Ближе всего к месту испытания бомбы был населенный пункт Карризозо с населением в 1500 человек, находящийся в 48 километрах к востоку. Если бы во время испытания ветер подул на восток, то могла возникнуть реальная опасность того, что радиоактивное облако опустится на спящий город, и его ничего не подозревающие жители окажутся жертвами смертоносных осадков.
Чтобы избежать этого, несколько сот армейских грузовиков с солдатами, получившими подробные инструкции, ночью окружили Карризозо. Если бы ветер подул в этом направлении, люди в грузовиках приступили бы к действиям по сигналу, данному по радио. Каждой группе был заранее указан квартал и дан приказ входить в дома, будить людей и увозить их в безопасное место, применяя, если понадобится, силу, не давая одеться и не тратя времени на объяснения.
Хотя жители Карризозо были, без сомнения, разбужены взрывом, они не знали, какой еще больший сюрприз их ожидал бы с переменой направления ветра. Единственными жертвами, кроме гремучих змей и небольших зверьков — обитателей пустыни, оказались бурые коровы, которые паслись в нескольких километрах от места взрыва и на шкурах которых появились серые пятна от радиоактивного воздействия.
Эти «радиоактивные» коровы и их потомство потом тщательно обследовались на предмет генетических и других последствий радиации. В Соединенных Штатах они стали своего рода эквивалентом «священных коров».
Всех военных, размещенных в районе взрыва, заранее предупредили о необходимости в назначенный час покинуть казармы и залечь в специально для этого вырытых глубоких окопах. Им сказали,— разумеется, не раскрывая природу эксперимента,— что будет испытано новое мощное взрывчатое вещество. В суете никто не вспомнил о солдате из Теннесси, срок увольнения которого истекал как раз в понедельник в пять часов утра, т. е. за полчаса до испытания. Он же вернулся после трех дней свободы, вина, женщин и песен пьяным и, не заметив странной пустоты казарм, свалился на кровать. Он проснулся от мощного толчка, как он считал, землетрясения, вышвырнувшего его из постели. Он открыл глаза, и его ослепил свет, который не был похож на свет этого мира.