К украинскому фольклору, опережая Гоголя, обращается в это время Орест Михайлович Сомов (1793-1833). Он создает цикл повестей на украинскую народную тему: «Русалка», «Оборотень», «Кикимора», «Сказки о кладах» (все – 1829), «Купалов вечер», «Святотатство» (обе – 1831), «Киевские ведьмы» (1833). В «Киевских ведьмах» рассказывается о молодом казаке, вернувшемся в Киев из похода и полюбившем красивую девушку Катрусю. Его отговаривали жениться на ней: ходили слухи, что мать Катруси – ведьма. Казак не послушался и счастливо зажил со своей женой. Однако вскоре он стал замечать, что в исходе каждого месяца, с наступлением ночи, жена его проявляет необыкновенное беспокойство. Он хотел дознаться причины, но всякий раз невольно засыпал. Наконец, поборов сонное наваждение, он увидел, как Катруся, совершив колдовские обряды и заклинания, вылетела в трубу. Так он узнал, что жена его – ведьма. Рассказ Сомова заканчивается трагически, гибелью двух любящих сердец. Но начало его навевает явное сходство с балладой Пушкина «Гусар», датированной 16 апреля 1833 года, то есть вскоре после выхода в свет «Киевских ведьм» Сомова. Вероятно, Пушкин воспользовался ее сюжетом. Но если повесть Сомова имеет трагический финал, то Пушкин обработал тот же сюжет в виде анекдота, дав ему не романтическую, а сниженную, бытовую трактовку.

Традиции фантастической повести широко использовал Гоголь. Но и Пушкин не обошел стороной эту тему. Она звучит у него в «Гробовщике», в «Медном всаднике». Часто Пушкин включает в свои произведения «вещие сны» (сон Татьяны в «Евгении Онегине», например). Кстати, среди фантастических повестей существует «повесть-сон» А. А. Бестужева-Марлинского – «Страшное гаданье» (1831). В «Пиковой даме» явление мертвой старухи можно объяснить как простую галлюцинацию. Но ведь три карты Германну сообщены, и они выигрывают два раза. Только на третий – то ли по оплошности Германна, то ли по тайной мести мертвой графини – все рушится и герой гибнет, реальный и ирреальный планы здесь слиты так, что нет возможности их разделить и отдать предпочтение тому или иному. Достоевский в одном из писем от 15 июня 1880 года писал по этому поводу: «…Фантастическое в искусстве имеет предел и правила. Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что вы должны почти поверить ему. Пушкин, давший нам почти все формы искусства, написал „Пиковую даму“ – верх искусства фантастического. И вы верите, что Германн действительно имел видение, именно сообразное с его мировоззрением, а между тем в конце повести, то есть прочтя ее, вы не знаете, как решить: вышло ли это видение из природы Германна или действительно он один из тех, которые соприкоснулись с другим миром злых и враждебных человечеству духов. Вот это искусство!»

Оригинальным явлением в русской фантастике 1830-х годов явилось творчество Владимира Федоровича Одоевского. Его фантастика опирается на философские убеждения писателя. Поэтому его творчество более рассудочно, многие повести являются доказательством той или иной теории. Общий пафос Одоевского заключается в трагическом несоответствии идеала, к которому стремится человек, с окружающей его действительностью или собственными слабыми силами. Звучит и трагическая нота: стремясь к таинственному идеалу, человек может проникнуть в потусторонний мир. А такое проникновение в тайны «двоемирия» чрезвычайно опасно: оно заканчивается гибелью или безумием; если же человек, излечиваясь, возвращается к действительности, к практической жизни, потеря идеала превращает эту жизнь в тусклое существование.

Мистическая основа мировоззрения Одоевского вытекает из многолетнего изучения им трудов средневековых мистиков и мистиков нового времени – от Якова Беме до Сен-Мартена и Франсуа Баадера. Ключевую роль в формировании его мировоззрения сыграло философское учение Шеллинга, особенно позднего периода, связанного с «мифологизмом» и «философией откровения». Повлияли на становление философских и эстетических взглядов Одоевского и сочинения немецких романтиков Новаллиса, Л. Тика и Э.-Т.-А. Гофмана.

Наиболее типичной и законченной по мысли повестью Одоевского является «Сильфида», опубликованная с подзаголовком «Из записок благоразумного человека». Она построена в форме письма Михаила Платоновича к своему другу, «очень благоразумному человеку». В центре повести – проникновение героя в потусторонний мир «стихийных» или «элементарных» духов. Начитавшись трудов старинных мистиков, алхимиков и кабаллистов, Михаил Платонович вызвал «элементарного» духа – Сильфиду, прекрасную женщину, как бы всю сотканную из солнечных лучей. С ее помощью герой проникает «в другой, новый, таинственный мир», полный поэзии, света и счастья.

Вмешательство будущего тестя вырывает героя из идеального мира и возвращает его к действительности. Михаил Платонович сначала глубоко страдает о потерянном рае, но потом привыкает к серой, будничной действительности, женится и становится «совершенно порядочным человеком», «как другие».

В 1838 году Одоевский написал рассказ «Живой мертвец». Это сон приснившийся Василию Кузьмичу Аристидову, петербургскому чиновнику. Он имел неосторожность прочесть на сон грядущий какую-то фантастическую книгу, и ему приснилось, что он умер, но душа, отделившись от тела, осталась в Петербурге. Без тела он не может вмешиваться ни в какие дела. Посещая те же места, что и при телесной жизни, он с ужасом видит пагубные последствия своих слов и дел. Он не считал себя злодеем, хотя всегда и во всем соблюдал собственный интерес, он уверен, что его наказывать не за что.

И вот оказалось, что его мелкие мошенничества, подлоги, обманы породили целую цепь событий, приносящих людям, в том числе и сыну его, большие несчастья. Наступает прозрение: «Мои дела, как семена ядовитого растения, – все будут расти и множиться!… Что ж будет наконец? Ужас, ужас!…» Сон героя – образное воплощение идеи, которую Одоевский формулирует в эпиграфе: «Мне бы хотелось выразить буквами тот психологический закон, по которому ни одно слово, произнесенное человеком, ни один поступок не забываются, не пропадают в мире, но производят непременно какое-либо действие; так что ответственность соединена с каждым словом, с каждым, по-видимому, незначащим поступком, с каждым движением души человека».

Так в русле фантастической и философской повести зреют качества, неотъемлемые от характерных особенностей русского реализма, который не ограничивается в изображении человека только его социальной функцией, только его местом в сословной иерархии, только низшими, физиологическими сторонами его природы. «Таинственная», духовная составляющая характера героя окажется одной из основных в реалистических романах и повестях Тургенева, Достоевского, Толстого, Гончарова и других русских писателей второй половины XIX века, определивших мировое значение русской литературы.

Движение к светской повести началось уже в раннем творчестве А. А. Бестужева-Марлинского: «Вечер на бивуаке» (1823), оказавшей влияние на повесть Пушкина «Выстрел», и «Роман в семи письмах», в котором раскрывается конфликт незаурядного героя со светским обществом. Но ключевую роль в становлении этого жанра сыграли две повести Бестужева-Марлинского – «Испытание» (1830) и «Фрегат „Надежда“» (1833).

В «Испытании» показаны сложные взаимоотношения личности с условными правилами светского общества, препятствующими проявлению лучших человеческих чувств. Молодая светская дама Алина, равнодушная к старому мужу, увлекается молодым человеком Греминым. Это увлечение, больше похожее на светское кокетство, не затрагивает глубины ее чувств. При первом же препятствии – отъезд Алины за границу с больным мужем – «роман» героев обрывается.

Новое появление Алины в свете после смерти мужа вызывает у Гремина любопытство: помнит ли Алина те обещания и клятвы, которые она когда-то ему давала? И когда его друг Стрелинский отправляется в Петербург, Гремин дает ему поручение «испытать» прочность чувств Алины. Этот поступок, основанный на игре, на обмане, нисколько не смущает ни того ни другого героя. В светском обществе он не считается аморальным. Стрелинский, разыгрывая влюбленного в Алину человека, вдруг чувствует, что игра переходит в глубокое чувство. То же самое испытывает и Алина. Но серьезная и глубокая любовь противоречит светскому кодексу и вступает в конфликт с кодексом дворянской чести. Приехавший в Петербург Гремин вызывает Стрелинского на дуэль. И лишь вмешательство сестры Стрелинского Ольги, давно полюбившей Гремина, спасает всех. Девушка идет наперекор светским правилам, рискуя своим добрым именем и репутацией брата. Но ее вмешательство, ее нестандартный поступок обнаруживает в героях их настоящую человеческую сущность. Гремин, не боясь осуждения «света», приносит публичное извинение Стрелинскому, который, тоже наперекор дворянскому этикету, его принимает. Повесть лишена мотивов отрицания света. Марлинский ставит в ней под сомнение лишь условные формы отношений, принятых в нем.