В повести «Фрегат,,Надежда“» конфликт героев со светским обществом обостряется. Морской офицер Правдин влюбляется в княгиню Веру. Этот любовный роман завязывается на фоне жизни света: роскошных празднеств, столичных развлечений, гуляний на улицах Петербурга, в залах Эрмитажа, на фешенебельных летних дачах Каменного острова, на военном катере, плывущем в Кронштадт. Однако жадная до развлечений толпа равнодушна к художественным сокровищам Эрмитажа, к красоте Петербурга и его окрестностей. Марлинский-романтик считает, что любовь к искусству и природе – это удел избранных натур. Правдин и Вера – такие: они способны на сильные чувства. «Правдин был поэт в прозе, поэт в душе, сам того не зная… Любовь изострила в нем чувство изящного, и теперь чувство, выброшенное из русла, разливалось прямо из сердца на все предметы, одушевляло все, его окружающее».

Любовь преображает и княгиню Веру. До встречи с Правдиным она не тяготилась светской жизнью, не замечала ее бездушия. Теперь нарастает критическое настроение героини и происходит воскрешение лучших качеств ее души. Отдаваясь высокому чувству, герои вступают в конфликт со светским обществом. Но одновременно они нарушают вечные законы долга и чести. Ради свидания с Верой Правдин оставляет без управления в критическую минуту фрегат «Надежду» и губит его. Вера из любви к Правдину изменяет супружеской верности, разрушает семью. В итоге повести героев ждет жестокая расплата. Раскаяние и смерть их в значительной мере оправданы автором.

Конечно, осуждение распространяется не только на героев. Известную долю вины за случившееся несет и то общество, которое их окружает. Свет может повлиять на трагическую участь героев, но он не властен над их чувствами. Он может исковеркать их жизнь, но не может убить их любовь.

Герои Марлинского, зависимые от светского общества, уже лишаются той свободы, которую они имели в романтической поэме. Романтическая личность начинает испытывать жесткую, подавляющую личное начало власть жизненных обстоятельств. Общество лишает ее свободного развития, теснит и угнетает. В то же время личное счастье за пределами этого общества тоже иллюзорно. В повестях Марлинского еще отсутствует реалистическая диалектика характеров и обстоятельств. Но предпосылки к ней уже намечаются.

Характерен своеобразный «узорчатый» стиль повестей Марлинского, подвергнутый в свое время уничтожающей критике Белинского. Он любит пышные метафоры, неожиданные сравнения, каламбуры. Он стремится захватить читателя красочностью изображения. Природа в его повестях не просто фон, но и средство поэтической возбужденности повествования: он часто прибегает к пейзажу-настроению, пейзажу-стихии, пейзажу-миражу, «намекающему на таинственность и странность окружающего» (В. Ю. Троицкий). Подхватывая традиции романтической поэмы, Марлинский и в прозе использует лирические отступления или по ходу повествования высказывает свое отношение к героям, комментирует происходящее, разъясняет особенности своих литературных приемов, вспоминает о своей молодости. Проза Марлинского еще несет на себе глубокую печать зависимости от поэзии и разработанного ею богатого поэтического языка, который на первых порах автоматически переносится в прозу, своего языка еще не имеющую. Надо иметь также в виду, что Бестужев-Марлинский был не только прозаиком, но и поэтом, автором романтических поэм. В одной из них – «Андрей, князь Переяславский» – есть строки, предвещающие знаменитый «Парус» Лермонтова:

Марлинский-прозаик чрезмерно увлекается, сравнивая свое письмо со «смычком своевольным» или с «брыкливым» конем смелого наездника: «Степи мне, бури! Легок я мечтами – лечу в поднебесье; тяжел ли думами – ныряю в глубь моря». Эти стилистические излишества стали особенно бросаться в глаза после появления строгой и предметно-точной прозы Пушкина, давшей образец классического стиля. У Марлинского такого образца еще нет, а стремление удержать в литературе романтическую героику, гражданственность, патриотизм заставляет его прибегать к приемам экспрессивного стиля, так широко разработанным в поэзии и еще не имеющим аналога в становящейся прозе. «Марлинизм» – это закономерное переходное состояние в развитии русской прозы. При этом Марлинский предвосхищает в литературе многие сюжетные мотивы и речевые особенности Гоголя, Лермонтова, Герцена – вплоть до кавказских повестей Л. Н. Толстого.

Особым ответвлением или разновидностью светской повести являются произведения об искусстве, о трагической судьбе художника, поэта, вообще одаренного человека. Впервые к этой теме обратился В. Ф. Одоевский в повестях «Последний квартет Бетховена» (1830) и «Себастиан Бах» (1834). Главное внимание в них уделяется творческому процессу, происходящему в душе художника, стремящегося сверхчувственным путем проникнуть за пределы видимого мира в сокровенную сущность бытия. Одоевский показывает мучительное и ни с чем не сравнимое наслаждение, испытываемое художником в мгновения творческого процесса. И в то же время он обнажает резкий конфликт одаренной личности с обществом, со светской толпой. Драматичны внешние обстоятельства последних лет жизни Бетховена: бедность, равнодушие публики, глухота. Участь большого художника в обществе печальна, ибо никому нет дела до глубоких кризисов и бурных переживали, которыми наполнена его жизнь.

Но еще мучительнее оказывается внутренняя драма творца: ему никогда не удается полностью перевести на язык искусства всего богатства чувств, переживаний и мыслей, переполняющих его душу: «От самых юных лет я увидел бездну, разделяющую мысль от выражения. увы, никогда я не мог выразить души своей; никогда то, что представляло мое воображение, я не мог передать бумаге». Муки творца связаны еще и с тем, что сам акт творчества непредсказуем, иррационален: он не поддается логическому анализу, им нельзя управлять, в его мучительном ожидании проходит значительная часть жизни любого художника, любого творца. Таким образом, в центре внимания Одоевского оказывается внутренняя, творческая биография композитора.

Иначе решает эту тему Николай Алексеевич Полевой (1796-1846). В 1834 году он издает книгу под названием «Мечты и жизнь. Были и повести». Эта книга – цикл повестей, связанных единством общей проблемы романтического искусства, проблемы идеала и реальности. В каждой из повестей варьируется романтическая тема взаимоотношений незаурядной личности с окружающей ее жизнью, через всю книгу проходит единый конфликт мечты и реальности. Открывает цикл повесть «Блаженство безумия». Ее героем является странный молодой человек с не менее странным именем Антиох. Это чиновник какого-то министерского департамента, ведущий непонятный для сослуживцев замкнутый образ жизни. Антиох – одаренная, но еще не нашедшая своего настоящего призвания натура. Он увлекается наукой, искусством, любит музыку и поэзию. Его неординарность отталкивает окружающих. «„Он слишком умничает – он странный человек – он чудак…“ – так судили об Антиохе. Странность труднее извинять, нежели шалость. Другим прощали бесцветность, ничтожность характера, мелкость души, отсутствие сердца. Антиоху не прощали того, что он отличался от других резкими чертами характера». Этот необыкновенный человек, умеющий жить мечтами, игрою воображения, влюбляется в прекрасную девушку Адельгейду, дочь немецкого артиста-шарлатана, приехавшего в Петербург давать для любителей изящных искусств мнемо-физикомагические вечера. Украшением этих вечеров была Адельгейда с ее музыкальными импровизациями и чтением стихов немецких поэтов-романтиков. Антиох проникает в ее высокую душу, и в его жизнь приходит, наконец, высокое безумие идеальной любви. Эта любовь разрешает загадку бытия Антиоха: она восстанавливает целостность и полноту его жизни. Но высокие чувства влюбленных молодых людей несовместимы с реальной действительностью. Сохраняя чистоту идеала, герои вынуждены уйти из нее. Повесть кончается их гибелью.