— Страсть трудно пересилить, — кивнула я. — А одиночество часто толкает на самые дурацкие, нелепые поступки. — Уж я-то точно знала, поскольку не могла похвастаться высокой моралью. — А потом? Вы помирились с Ником?

— И это самое странное: мой роман спас наш брак.

Я недоверчиво молчала.

— Не веришь? Правильно. Вероятно, я просто пытаюсь оправдаться, и все-таки Ник привел меня в чувство. Может, решил, что я больна — я и вправду выглядела больной. Снова начался кашель. Ник уложил меня в постель, взял отгулы, набрал мне в прокате фильмов, привозил девчонок из школы. Он так заботливо ухаживал за мной, что я начала с нетерпением ждать его: только он спасал меня от депрессии. Каким-то чудом мы нашли путь обратно в наш коридор. Однажды утром я проснулась и поняла, что ничего не случилось. Тот, другой человек, не любил меня. Меня любил Ник. Знаешь, что страшнее всего? Если бы в тот день вы с Каспаром не заехали домой, мне бы не хватило духу порвать с любовником и я разрушила бы семью из-за пустяка. У нас с Ником будто открылось второе дыхание. Никто не пострадал, кроме Каспара. Только я ношу в себе чудовищное чувство вины.

— Это было утром! — выпалила я.

— Что?

— Мы с Каспаром заезжали к вам утром.

— Нет, днем. Все утро мы бродили под дождем. Не знаю, когда мы вернулись, но точно помню, что скорее ближе к вечеру.

— А мы заезжали не рано утром, но точно до обеда.

— Не может быть.

— Может. Я все вспомнила. Когда Каспар принес билеты, мы еще поспорили, куда теперь — в музей, а потом пообедать, или наоборот. И в итоге предпочли бургеры бомбам.

— Вашу машину я не видела, только слышала шум двигателя, когда вы отъезжали.

— Мы некоторое время стояли возле дома. Но Каспар был абсолютно спокоен. Вряд ли он поднимался к вам.

— А как же шаги на лестнице и хлопнувшая дверь? Должен был подняться.

— Ты же сама говорила, что не видела билетов на кухонном столе. Потому что мы забрали их, пока вы бродили по парку. Клянусь тебе, было еще рано — половина двенадцатого, в крайнем случае двенадцать, но не больше.

— В двенадцать мы еще шатались по парку.

— Значит, это был не Каспар, он ничего не видел, не перепугался до смерти и вовсе не собирается мстить тебе. Я с самого начала говорила, что ты ни в чем не виновата. Просто Каспар отбился от рук и заслуживает трепки.

— А может, он еще раз прибегал?

— Нет. Мы пробыли вместе до конца дня.

— Но кто же тогда топал на лестнице? Кто хлопнул дверью?

— Не уборщица?

— Тесса, в нашем доме уборщица — это я.

— М-м… — Я задумалась. — У кого еще есть ключи?

— Больше ни у кого.

— У кого-то они должны быть, если только это был не грабитель.

Нет. Грабитель оценил бы обстановку и смылся. И попутно прихватил все ценное с нижнего этажа, зная, что хозяйка занята наверху и ничего не услышит. Внезапно меня осенило. Франческу тоже.

«Ник!» — хором сказали мы. Ключи от дома могли быть только у Ника.

Успокоить Франческу по телефону не удалось, поэтому я села в машину и примчалась к ней. Мы проговорили до поздней ночи — о том, может ли мужчина застать жену с другим и не только не разлюбить ее, но и полюбить еще крепче. Несколько раз Франческа порывалась звонить мужу, а я отговаривала. Если это действительно был Ник — мы в этом по-прежнему сомневались, — значит, он по каким-то причинам решил молчать о том, что увидел и услышал. Вместо того чтобы вскипеть, ворваться в спальню и устроить побоище, он заботился о жене, помог ей залечить воображаемые раны, которые казались ей настоящими. Все это время он знал, что Фран подкосил не кашель, а завершившийся роман, но тем не менее приносил ей чай в постель, наливал ванну, забирал детей, давал ей отдохнуть. Оставалось только признать, что Ник великодушнее, чем я думала. Он любит свою жену крепче, чем кажется на первый взгляд, и она обязана отплатить ему молчанием за молчание. Лучшая благодарность — счастливая семья, и я уже начинала понимать, что построить ее чертовски трудно.

А если Ник ни при чем, тогда какой-нибудь мелкий воришка заметил Франческу и ее таинственного спутника, дождался, когда они забудут обо всем на свете, и прокрался в дом. А Ник — всего-навсего муж, живущий в блаженном неведении. Лично я все-таки надеялась на первое. Несмотря на зыбкий подтекст, измена Фран и всепрощение Ника вселяли в меня надежду и выглядели жизнеутверждающе — в отличие от бессмысленного романа, в который вляпалась моя подруга.

Однако ни тот ни другой сценарий не объяснял, почему Каспар хамит родителям и упорно вредит самому себе. Я выпила столько, что садиться за руль побоялась, поэтому забралась в постель Франчески и заняла место ее рогоносного супруга.

Ровно через полминуты после того, как моя голова коснулась подушки, в дверь проскользнули две маленькие фигурки и запрыгнули на кровать. Сна у них не было ни в одном глазу.

— Что за хер…

— Доброе утро, девочки, — перебила меня Франческа.

— Который час, черт подери? — Я сощурилась, вглядываясь в циферблат.

— Вы умницы, — неизвестно почему заявила моя подруга.

— Умницы? Это с какой радости? За окном еще темень.

— Дождались семи часов.

— Семи?!

— Мы в шесть проснулись, ждали, ждали…

— Поппи чуть не вошла.

— Неправда.

— Правда.

— Нет!

— Поппи, не кричи.

— А она хлопья просыпала.

— Это не я!

— Не выдумывай, Кэти, — терпеливо произнесла Франческа.

Я откинулась на подушку и застонала. С каких это пор у девчонок такие пронзительные, ввинчивающиеся в мозг голоса?

— Добро пожаловать в мой мир, — прошептала Франческа, откидывая одеяло и влезая в одежду, сброшенную всего несколько часов назад. — Итак, что у нас сегодня?

— БАЛЕТ! — завопила Поппи.

— Все для балета в сушилке.

— Физкультура, — сообщила Кэти.

— Возьми футболку у Поппи, я не успела постирать твою.

— Не-е-е-ет! — возмутилась Поппи.

— Они мне малы. Я в них как мальчишка, — захныкала Кэти.

— Неправда.

— Правда!

— А нам велели принести еду, которую мы приготовили сами, — обрадовала Поппи.

Приготовили сами? Ей же всего пять. Франческа тихо чертыхнулась, но быстро пришла в себя.

— Ладно, возьмешь кексы.

Обе девчонки запрыгали и оглушительно заверещали:

— Кексы! Кексы! Кексы!

По-моему, эти двое заменили бы сирены в заливе Гуантанамо. Я силилась улыбнуться. Так резко мне случалось просыпаться только после пива и секса на одну ночь — точь-в-точь как в «Когда Гарри встретил Салли». Я лежала и гадала, сколько еще смогу терпеть этот шум и не слишком ли это невежливо — уехать сию же секунду.

Войдя в квартиру и закрыв за собой дверь, я испытала ни с чем не сравнимое чувство благодарности за тишину и одиночество. В последнее время столько всего навалилось. Даже для меня, неутомимой, перебор: Клаудиа и Эл потеряли ребенка и надолго уехали, Франческа созналась, что у нее был любовник, брак Хэлен дышит на ладан, а малышка Кора заболела и сидит дома одна потому, что ее мать никак не может выбраться из колеи, в которую сама себя загнала. Не поймите меня превратно: я умею действовать в кризисных ситуациях, но только если их не слишком много. И если все поправимо. Как там говорила Фран? Фантазии тем и хороши, что никого не ранят. В яблочко. Я охотно обсуждала развод Хэлен, потому что терпеть не могла Нейла, но если бы Фран и Ник расстались, мой мир вмиг рухнул бы: это же моя семья, это все равно что видеть, как разводятся родители. Фран и Ник — непоколебимая скала, на которую я привыкла опираться, я рассчитывала на них. Тем более сейчас, когда родители уже немолоды, и, как бы я ни старалась забыть о папином возрасте и маминой болезни, рано или поздно наступит день… Я отогнала страшную мысль. Не выношу ее.

В кухне я первым делом приготовила настоящий капучино. У меня есть чудесные большие, похожие на суповые, чашки, купленные в Париже, куда мы ездили с Хэлен. Благодаря ее отцу мы имели возможность жить в «люксе», где он сам останавливался, когда приезжал в Европу по делам. Однажды мы здорово повеселились в известном клубе «Головомойка», так что в «Ритц» нас доставили на лимузине… Но это другая история. Мои французские чашки одним плохи: их содержимое слишком быстро остывает, пришлось к ним в комплект купить микроволновку, чтобы подогревать кофе. От микроволновки пена на капучино только выше и гуще. Я готовлю его как профессионал. Посыпав пену шоколадом, я вышла на балкон. Балкон — одно название, скорее, просто широкий карниз, но на нем в самый раз места для пары плетеных стульев как во французском кафе и шаткого столика.