Через пару лет после свадьбы Эл и Клаудиа переселились из квартиры в фешенебельном районе у Ланкастерских ворот в уютный домик с садом. Они хотели обзавестись семьей, но действовали разумно, наслушавшись ужасов о том, как пары переезжали в недостроенные дома за три дня до родов, а затем по полгода жили на чемоданах и стерилизаторах. Эл и Клаудиа все продумали заранее, и окружающие оценили их предусмотрительность. Никто и не подозревал, что придется мучиться так долго. Эл и Клаудиа были молоды — как и все мы. Врачи советовали им больше отдыхать и не прекращать попыток. Они и не прекращали — целых три года, а потом признали, что без помощи не обойтись. На первый взгляд ничего страшного не произошло — если не знать, что тридцать шесть циклов подряд Клаудиа запиралась в туалете и заходилась в истерике. Прибавьте шесть лет подготовки к ЭКО, от которой Клаудии становилось то лучше, то гораздо хуже. В итоге прошло девять лет. Эл облысел, взгляд его жены стал затравленным, детская стояла пустой в ожидании гостя — заветной мечты Клаудии, которую отвергало ее тело. Эл всегда объяснял свою плешивость генами, но мне что-то не верилось.

Я вгляделась в снимок. Три месяца. Так близко к вожделенной цели Клаудиа еще никогда не была. Я подняла голову.

— Извини, сама не понимаю, почему плачу.

— Потому что ты прошла через это вместе со мной и всегда оставалась доброй, стойкой и смелой, даже когда у меня не хватало сил. Мне просто хотелось поблагодарить тебя. Ты настоящая подруга и будешь чудесной крестной. Теперь можешь позволить себе побыть слабой.

Нет, думала я, теперь мне придется стать еще сильнее. Три месяца — слишком малый срок. Но в глазах моей школьной подруги светилась надежда. Я изумилась: она не угасла от бесплодных попыток, кошмарных процедур, крови и судорог, молитв и скорби о потерянных детях. Скрыть опасения мне не удалось: Клаудиа знала меня как свои пять пальцев.

— Я помню, впереди еще долгий путь, но сейчас я беременна, Тесса. Да, беременна. Я не буду бояться этого чуда. Просто стану такой, как все мамы. Врачи говорят, что мне не о чем волноваться, и я решила ждать и радоваться.

Я снова разревелась. Вот вам и вся сила.

Клаудиа приготовила мне чай с тостом. Шок постепенно проходил. Пока Каспар спал, Клаудиа рассказывала о событиях последних трех месяцев.

— А вчера она пошевелилась — клянусь, я сразу почувствовала. Казалось, кто-то у меня внутри пускает пузыри! — Ее глаза сияли.

— Фран говорила, внутри будто трепещут крыльями бабочки.

Как обычно, в домашних и семейных делах я полагалась на опыт подруг. На самом деле Фран говорила так, только когда ждала первенца — Каспара. Девочки таких комплиментов не удостоились. Кэти вообще не трепетала; ожидая ее, Фран прибавила шесть фунтов, и с тех пор ее вес только рос.

— А как Эл? — спросила я.

— В восторге, только осторожничает. — Клаудиа устроилась на моем кремовом диване. — Боже, какой вид! — сменила она тему, глядя на реку. — Каждый раз поражаюсь.

— Я горжусь тобой! Вы с Элом просто молодцы. Многие пары и десятой доли ваших испытаний не вынесли бы. Малышке очень повезло с родителями.

— Мало того: у нее будет лучшая крестная в мире.

— Не преувеличивай.

— Ты позволила крестнику облевать свои роскошные египетские простыни из чистого хлопка. Верный признак, других не надо.

— Простыни из королевской перкали с блеском, двести пятьдесят нитей на дюйм, — привычно отрапортовала я.

— Вот видишь.

Мы сидели на моем диване, Клаудиа приложила ладонь к плоскому животу, внутри которого покоилось семисантиметровое чудо, а внизу текла река вся в солнечных искрах. Клаудиа права: вид изумительный. Я наверху блаженства.

Каспар проснулся вскоре после того, как Клаудиа увезла домой драгоценный трофей, и нерешительно вышел в гостиную. По работе мне нередко приходилось видеть детей из неблагополучных семей — Каспар на них не походил. Конечно, в жизни все относительно и вовсе незачем сравнивать Каспара с голодающим ребенком из Судана. «Хрень про третий мир», как он выразился, и вправду недоступна его пониманию, а если говорить начистоту, то и моему тоже. Но подействует ли мягкий подход? Может, просто отправить его домой и сдать родителям? Поможет родительский гнев — или усугубит ситуацию? Почему после рождения ребенка родителям не выдают инструкцию по эксплуатации? Возможно, роль крестной — мой единственный шанс проявить себя, подкрепить слова поступками. Дать понять, что я способна нести ответственность. Что я умею не только угощать сладостями и осыпать подарками. В глубине души я всегда считала, что поколение Каспара мне ближе, чем поколение его родителей. Разделительную черту я не переступала; со свободой и безответственностью не распрощалась. Я достаточно молода, чтобы быть Каспару подругой, только постарше и поумнее. А захочу, так и мать заменю — именно потому, что у меня нет своих детей, а не вопреки этому. Словом, как ни крути, воспитывать Каспара мне. Кому же еще?

Я налила ему ванну, приготовила чай и сандвичи с беконом, отыскала таблетки от головной боли и похмелья, а когда Каспар расслабился и потерял бдительность, сменила курс. Прибегла к адвокатской уловке.

— Я так волновалась за тебя.

— Да я в порядке, — отмахнулся он.

— Что-то незаметно.

Он состроил гримасу «ма, отвяжись», но тут же вспомнил, что он не дома.

— И это вся благодарность за то, что я отскребала тебя от тротуара?

— Извини.

— Рассказывай, что стряслось. Я слушаю.

— Перепил, вот и все.

— Уже догадалась — по блевотине на моих туфлях.

Каспар скривился.

— Меня тревожит не выпивка. Давно ты куришь эту дрянь?

Он пожал плечами.

— Каспар, ты будешь или говорить со мной, или объясняться с родителями. Выбирай.

Он уткнулся подбородком в подушку дивана.

— Ты все равно не поймешь.

— А ты попробуй объяснить.

— Ничего я тебе не скажу. Я не обязан! — вызывающе огрызнулся он.

— Как бы не так. Если бы не я, ты бы очнулся в больнице. Или, хуже того, не очнулся: тебя рвало, пока ты был без сознания. Знаешь, сколько человек ежегодно погибает, захлебнувшись собственной блевотиной?

По крайней мере, он смутился.

— И это еще не все. Если бы не я, тебе пришлось бы иметь дело с полицией, — продолжала я. — Потому что, пока ты валялся на тротуаре, тебя обыскали. И нашли вот это, — я продемонстрировала коробку.

— Законом не запрещено.

— Ты прав. Зато запрещено другое! — И я разжала кулак. На ладони лежал пакетик с тальком. Я блефовала, рассчитывая, что про обман Каспар не знает. — Итак, спрашиваю еще раз: что происходит, черт возьми?

— Тебе не понять.

— С чего ты взял? Над тобой издеваются?

— Нет.

— Несчастная любовь?

— Нет.

— Ты гей?

— Нет!

— Тогда в чем дело?

Я ждала. Каспар теребил пояс моего халата, совсем как дите. Я смягчилась.

— Каспар, расскажи мне. Мы все уладим, что бы там ни было.

— Ты скажешь, что я дурак.

Очень может быть.

— Постараюсь удержаться.

Ответ его устроил.

— Дом, — обронил он.

— Дом?

Он кивнул и поморщился — видно, голова здорово гудела.

— А дальше? Что там, дома?

Сначала его отговорки встревожили меня, воображение рисовало черт знает что. Затем я пришла в ярость, потому что реальность оказалась страшнее вымысла, — и вместе с тем догадаться было бы проще простого. Каспар страдал от одиночества. Считал себя отрезанным ломтем. Видимо, Кэти и Поппи отнимали у Франчески и Ника все время. Я расстроенно нахмурилась.

— Давай-ка все проясним. Ты злишься потому, что родители принадлежат не только тебе?

— Мне они никогда не принадлежали. Франческа и Ник заняты только собой и своими девчонками.

Он назвал родителей по имени, и я досадливо поморщилась.

— Дрянь неблагодарная, не смей при мне так отзываться о родителях!