— Я испытываю глубокое уважение к этому семейству.

— А какие у них славные дети!

— Феофан, кажется, прилежный студент.

— Без сомнения, — подтвердил Карол, усаживаясь на стул с высокой спинкой и вытирая лоб, — но я, прежде всего, имел в виду Наталью. Что за великолепная девушка! Вы со мной не согласны? Такая простая и непосредственная, ни капельки в ней жеманства…

— Видите ли, благодетель вы мой, — с невероятным спокойствием ответил Сергей, — она мне действительно интересна, и для меня крайне важно, что вы столь лестно о ней отзываетесь, ибо, признаюсь без церемоний, я уже сделал выбор: Наталья станет моей женой.

Дядюшка Карол обеими руками ухватился за стол, стоявший перед ним, — он, вероятно, боялся свалиться со стула.

— А если она не расположена — я только строю предположение, — или если у ее родителей в сем вопросе уже имеются другие намерения?

— Насчет этого я совершенно спокоен.

— Как так?

— У меня есть верное средство, — с таинственным видом произнес Сергей.

Дядюшка Карол с любопытством придвинулся ближе.

— Средство, вы говорите? Любопытно! Еще древние греки варили любовный напиток, вы подразумеваете что-нибудь в этом роде? Или собираетесь использовать иные силы природы? Может быть, магнетизм в зеркале?

Сергей снова и снова отрицательно качал головой.

— Господин Ботушан, откройте мне, пожалуйста, ваше средство, я вас очень прошу, возможно, я когда-нибудь сам окажусь в положении…

— Исключено.

— Позвольте все-таки попробовать уговорить вас.

— Я не имею права.

— А если я дам вам честное слово, — продолжал настаивать дядюшка Карол, — не разглашать тайну и никому ни полусловом не обмолвиться на эту тему, дорогой Сергей, тогда вы, может быть, все же сделаете для меня исключение…

Сергей встал, ни слова не говоря принес большое распятие и две свечи, которые тут же зажег, и торжественно установил все на стол.

— Ладно, господин Богданович. Вы, стало быть, хотите принести клятву?

— Пусть так.

— Тогда поклянитесь никому и ни при каких обстоятельствах не разглашать то, о чем я вам сообщу.

Дядюшка Карол поднялся и слово в слово повторил клятву.

— Хорошо, благодарю вас, — промолвил Сергей, крепко пожимая ему руку, — я уверен, что вы ничего не выдадите.

— Я ведь поклялся.

— Да, поэтому, а еще потому, что вы от меня абсолютно ничего не узнаете.

— Как, вы не расскажите мне о своем средстве?

— Нет.

— Но это же против всяких правил, — выдохнул дядюшка Карол, — с подобными вещами не шутят, вы хуже, чем язычник, потому что среди них — в Элладе и Риме — попадались очень достойные люди.

Сергей в ответ на эту филиппику ограничился улыбкой, и дядюшка Карол с негодованием засобирался в обратный путь. Когда бричка его уже стронулась с места, он еще раз воскликнул:

— Откройте мне все-таки его, я имею в виду средство.

— Весьма сожалею, — возразил Сергей, — но я в самом деле не могу.

Под вечер к нему зашли два соседа, и Сергею не оставалось ничего другого, как отправиться с ними на охоту. В это время Наталья, не находя места от переполнявшего ее беспокойства, бесцельно бродила по окрестным полям. Внезапно прозвучавший в отдалении выстрел привлек ее внимание. Она увидела, как в небо взмыла стая куропаток, и в далекой фигуре охотника узнала Сергея, чье ружье блеснуло в лучах заходящего солнца. Быстро приняв решение, она направилась к Днестру, пересекла мост и через деревню Ростоки пошла прямо к поместью. Ей захотелось хоть раз увидеть дом, в котором вырос и сейчас жил Сергей, а оказавшись перед воротами, она не могла не войти. Онисим сидел на лавочке и попыхивал трубкой. Узнав барышню Меневу, он расплылся в улыбке и поднялся ей навстречу.

— Слава Богу, что барышня наконец почтила нас своим посещением, — начал он, поцеловав Наталью в плечо, — только вот барина моего сейчас, к сожалению, нет дома!

— Я потому именно и пришла, что его нет дома, — с улыбкой ответила девушка, — мне просто захотелось узнать, какая у него обстановка, но ты ни единой душе не должен проговориться, что я была здесь.

Онисим согласно кивнул седой как лунь головой и повел Наталью в дом. После того как он показал ей все комнаты вплоть до спальни, она присела в салоне на стул и некоторое время испытующе смотрела на старика.

— Можно тебе доверять? — наконец спросила она вполголоса.

Онисим молча кивнул, и по его честному, коричневому, как крепкий табак, лицу скользнула лукавая улыбка.

— Всякое рассказывают про твоего барина, — продолжала она, — а я хочу знать правду, действительно ли он такой легкомысленный и безбожный человек?

— Легкомысленный? — медленно повторил Онисим. — Да, такой грех за ним водится, или, точнее сказать, водился, потому что нынче он всерьез занялся хозяйством, и ни один крейцер у нас теперь без нужды не расходуется. Но вот безбожным моего барина никак не назовешь. Тот, кто утверждает подобное, просто его не знает, а я его знаю с тех пор, как он на свет появился. Он, по сути, славный человек. Только возьмите его, барышня, в свои ручки — уж вы ему мозги вправите.

Наталья расхохоталась.

— Речь вовсе не об этом.

— Тогда о чем же? Меня не проведешь, я ведь не слепой и вижу, как мой барин вас любит.

Амазонка залилась ярким румянцем до кончиков изящных ушек.

— Однако про него говорят, что он не способен полюбить женщину, — нерешительно заметила она, — чуть ли не утверждают, что у него нет сердца.

— Нет сердца? — воскликнул Онисим и сердито рассмеялся. — Мой барин, пожалуй, даже слишком часто любил, да только сами женщины его на все эти штучки и соблазняли, кто же еще! Видели бы вы картины в его спальне…

— Какие картины?

— Портреты его красавиц. Да, много он побед одержал, но и это, слава Богу, уже в прошлом, теперь он принадлежит вам одной, можете быть спокойны.

Наталья вскочила на ноги, ей было достаточно, она, по ее представлению, и так услышала слишком много. Быстро раздвинув портьеры, она вошла в спальню, стены которой были увешаны изображениями женщин, казалось, язвительно на нее взиравшими. Она замерла в оцепенении, потом из ее гневно вздымающейся груди вырвался горький смех, и она гордо и холодно повернулась, чтобы уйти. В этот момент навстречу ей приветливо бросилась собачонка, но наша светловолосая красавица ногой оттолкнула ее и вышла из спальни. Бледно-голубые портьеры сомкнулись за ней и потом еще некоторое время колебались, точно поверхность волн, в которые только что погрузилась прекрасная златовласая русалка.

На рассвете Сергей вернулся с поля домой; с высоты лошади заглянув через забор к себе во двор, он увидел там своего старого слугу, нетерпеливо расхаживающего взад и вперед. Тот, по-видимому, размышлял о чем-то важном, но размышлял не только головой и про себя, а активно помогал этому процессу руками и ногами.

— Ну вот наконец и вы, — заговорил он, едва Сергей остановился перед домом и слез с лошади, — очень хорошо, потому что я хотел бы серьезно поговорить с вами.

— Ты, со мной?

— Конечно, — ответил Онисим, — потому что я старше вас и на своем веку успел повидать и услышать такое, что осталось непонятым вами, и, следовательно, мой долг — открывать рот в тех случаях, когда речь заходит о вашем благополучии.

— Ладно, что там у тебя?

— Вы, молодой барин, должны сейчас настроиться на серьезный лад, — начал старик, — вы уже достаточно долго любезничаете с милостивой барышней из Михайловки, впредь так продолжаться не может, люди смотрят на вас как на похитителя женщин, как на какого-то турка или черкеса. Уже давно настала пора, чтобы, как подобает, попросить у родителей руки девушки. Вам никогда не простят, если вы сперва сообщите о своих намерениях барышне.