— Это я обещаю.

— И что отныне будете рассматривать меня в качестве своего банкира.

Зиновия в крайнем изумлении взглянула на него.

— Не пойму, это я сошла с ума или вы. Вы не хотите меня любить, а сейчас предлагаете мне нечто такое, что я никогда бы не приняла даже от любящего мужчины. Я легкомысленная, мой друг, но гордая, и эта гордость гораздо надежнее оберегает меня от заблуждений и ошибочных шагов, чем могли бы уберечь строгие нравственные принципы ледяной добродетели. Я точно знаю — точнее, чем те, кто никогда не отклоняется от правил хорошего тона, — чт´о женщине дозволено, а что нет. Как я могла бы принять от мужчины, и тем более от совсем молодого — от вас, Сергей, — предложение предоставить в мое распоряжение свой кошелек? Это невозможно.

— Я ведь не собираюсь одаривать вас, сударыня, я только хочу навести порядок в ваших делах, а до тех пор, пока они не будут приведены в надлежащий вид, — давать вам взаймы все, в чем вы нуждаетесь.

— Нет, нет и еще раз нет.

— Я проведу переговоры с вашими кредиторами, потом осмотрю ваше имение, вероятно, в шею прогоню управляющего и найму нового. То, что еще осталось, выгодно продам или сдам в аренду, короче говоря, рассчитаюсь с долгами, введу расходы в определенные рамки и попытаюсь увеличить доходы.

— Это звучит уже чуточку лучше, — с улыбкой промолвила Зиновия, — однако признайтесь, что, собственно, вы собираетесь со мной делать? Что побуждает вас приносить ради меня такие жертвы?

— Если вы позволите мне быть искренним, — ответил Сергей, — то прежде всего — удовольствие, которое я нахожу в общении с вами. У меня ощущение, будто я подружился с греческой богиней, но как богине вам подобает жить в нескончаемом и блаженном веселье, а возможно ли такое с неоплаченными счетами?

— Вы правы, — воскликнула Зиновия, теперь сама протягивая ему руку, от всего сердца. — Я рада, что обрела вас, Сергей. В поклонниках у меня нет недостатка, но вот друга, верного, бескорыстного друга мне явно недоставало. Я счастлива, что наконец нашла его.

— И вы никогда не станете злиться, если я выскажу вам предостережение или мягко упрекну?

— Нет, разумеется, не стану. Напротив, я буду делать все, чтобы угодить вам, потому что не хочу потерять вас, Сергей, — никогда, вы слышите: никогда.

С этими словами Зиновия крепко пожала ему руку, обратив к нему открытое, красивое лицо, ставшее вдруг безоблачным и улыбчивым, словно весеннее небо.

Когда Сергей покинул ее, уже наступил вечер, дождь прекратился и ветер смел с небосвода мрачную пелену. И когда он, стоя внизу, поглядел вверх на ее освещенные окна, звездное небо показалось ему огромной золотой паутиной, в центре которой, точно исполинский паук, затаившись, сидит полная луна.

Уже в первой половине следующего дня Сергей пришел с доверенностью и предложил госпоже Федорович ее подписать.

— Стало быть, вы относитесь к делу серьезно? — промолвила она.

— Очень серьезно, как видите.

— Меня это радует. Проснувшись сегодня утром, я было уже подумала, что мне просто приснился хороший сон, не более того.

— Какое недоверие!

— Только к себе самой, а не к вам, поскольку я верю, что можно до безумия влюбиться в меня, однако не понимаю, как можно по-доброму ко мне относиться.

— А я прекрасно это понимаю.

— Если бы я могла хоть в чем-то быть вам полезной, — вздохнула Зиновия.

— Вы полезны мне больше, чем думаете, — возразил Сергей. — Вы дарите мне утешение и придаете мужества в период мучительной внутренней борьбы…

— Ах! Вы требуете от меня доверия, — перебила его красавица, — а сами, значит, скрываете от своей подруги какие-то тайны? Признавайтесь-ка, чт´о вас гнетет, отчего на сердце у вас тяжело? Что я могла бы для вас сделать?

— Ничего, Зиновия, кроме того, что вы уже позволили мне греться в лучах своего обаяния.

— Это очень мало, мне хотелось бы сделать больше. Я догадалась, вы пережили безответную любовь. Вам нужна союзница? Не забывайте, что в любых обстоятельствах вы можете рассчитывать на меня и что в подобного рода вещах я, вероятно, искушеннее вас.

— Может быть, поживем — увидим, однако сейчас речь не обо мне, а о вас. Я незамедлительно разберусь с претензиями ваших кредиторов, а затем на неделю распрощаюсь с вами и поеду в Цолкиев, чтобы навести порядок в вашем имении.

Он поцеловал ей руку и удалился, а она осталась сидеть в кресле, погрузившись в раздумья.

— Странный человек, — вполголоса проговорила она наконец, — я должна держать себя в руках, чтобы, не приведи Господи, в него не влюбиться.

Сергей в тот же день написал необходимые письма и уже на следующий собрал у себя на квартире кредиторов подруги. Его окружила целая коллекция диковинных кафтанов. Здесь сошлись кафтаны из жесткого атласа и из скромного мериноса,[25] отороченные дорогой пушниной и усеянные жирными пятнами; черные, зеленые, синие, фиолетовые и серые. Эту картину дополнял комичный хор пронзительно кричащих голосов в диапазоне от исключительно низкого баса до самого жалостливого дисканта.

Сергей приступил к боевым действиям, используя блестящую, неотразимую тактику. Для начала он в самых мрачных красках обрисовал финансовое положение госпожи Федорович и, исчислив общую сумму ее долга приблизительно в сто тысяч гульденов, мимоходом оценил имение в тридцать тысяч, а драгоценности, которые можно было бы тоже обратить в деньги, — самое большее в шесть тысяч гульденов. Потом он замолчал и предоставил кредиторам возможность некоторое время кричать и жалобно сетовать. И лишь после того, как те вдоволь накричались, экспансивно высказав все, что наболело в их боязливых сердцах, он выступил со своим предложением.

— Нереально, как вы теперь видите, удовлетворить всех, — сказал он. — Столь же мало госпожа Федорович способна и дальше платить такие грабительские проценты. Наложение ареста на имущество привело бы к продаже поместья по цене гораздо ниже его себестоимости.

Последовал новый взрыв горестных ламентаций.

— Остается единственный путь — договориться.

— Давайте договоримся, давайте, — разом закричало со всех сторон множество голосов.

— Я готов оплатить все и взамен вступить во владение имением, если каждый из вас ограничит свои претензии разумными пределами.

— Мы должны потерять свои деньги? — возмущенно крикнул Аарон Бутерман.

— Речь идет не о ваших деньгах, — хладнокровно возразил Сергей, — а только о чрезмерных процентах, которые вы в последние два года прибавляли к основному долгу. Например, лично вы, господин Бутерман, в свое время выдали госпоже Федорович две тысячи гульденов, из которых благодаря вашей странной математике за пару лет получилось уже пять тысяч. Я даю вам две тысячи триста гульденов.

— Исключено.

— В таком случае предъявляйте иск и описывайте имущество, если угодно, — произнес Сергей и спокойно обратился к другому еврею. — Вы одолжили пять тысяч гульденов, но почему-то записали восемь тысяч и вдобавок ежегодно приплюсовывали к этому по четыре тысячи, в итоге получилось шестнадцать тысяч гульденов. Вам я предлагаю пять тысяч плюс пять процентов, которые соответственно составят за два года пятьсот гульденов, стало быть, пять тысяч пятьсот гульденов, и ни крейцера больше.

— Отдайте десять тысяч гульденов, милостивый государь.

— Я даю вам пять тысяч пятьсот, и ни крейцера больше.

— Отдайте, пожалуйста, восемь тысяч гульденов.

— Я же вам говорю, пять тысяч пятьсот.