Если Оливия считала, что ссоры были единственной проблемой у Стивена и Сьюзен, то Стивен точно скрывал от матери и Говарда те оскорбления и унижения, которые терпел от сводной сестры. Будь у него желание рассказать им все, он так и поступил бы. Но удивительно, что Беллами ничего не знала об этой его тайне.

– Порой мне кажется… – Оливия запнулась, однако Беллами кивком попросила ее продолжать, и она заговорила снова: – Мне кажется, что Стивену было одиноко после того, как я вышла замуж за Говарда. До этого ему не надо было делить меня с кем-то другим, как вдруг в моей жизни появился новый мужчина. Моя любовь к Говарду оказалась такой страстной, такой всепоглощающей, что Стивен легко мог почувствовать себя обделенным.

Оливия смахнула новые слезы и заговорила чуть охрипшим от волнения голосом:

– Ты же знаешь, Говард был моим Прекрасным принцем. Рыцарем в сверкающих доспехах. Я горячо любила моего первого мужа, но то, что я испытывал к нему, оказалось лишь слабой искрой по сравнению с тем фейерверком чувств, какие вызывал во мне твой отец. Когда мы встретились, Говард показался мне настоящим исполином. Ты можешь себе это представить?

Оливия заглянула Беллами в глаза, надеясь найти в них женское понимание и участие.

Беллами кивнула. Для нее, двенадцатилетней девчонки, Дент был точно таким же исполином. В мечтах он рисовался ей таким же рыцарем и сказочным принцем.

– Да, я понимаю, что ты хочешь этим сказать.

– Продолжительная болезнь моего первого мужа оставила мне в наследство серьезные финансовые проблемы. После его смерти денег почти не осталось, но мне посчастливилось найти работу в бухгалтерской фирме. Не бог весть что, но по крайней мере я смогла содержать себя и сына. Так я превратилась в работающую мать-одиночку. И тут мне встретился Говард, состоятельный мужчина, с положением в обществе. Он возбуждал и одновременно пугал меня.

– Почему пугал?

– Я сразу поняла, что он влюбился в меня, поняла, что он хочет связать свою судьбу с моей. Он признался мне в этом уже на нашем втором свидании. И, клянусь Богом, я хотела его. Но мне было страшно. Что, если я не оправдаю его ожиданий? Что будет, если он решит, будто я хочу выйти за него замуж лишь потому, что мечтаю богато и красиво жить? Но все равно я влюбилась в него. Я отчаянно желала осчастливить Говарда, сделать его жизнь яркой и полной, такой, какой он сделал мою.

Беллами стиснула ей руку:

– Так и было, Оливия, ты сделала его счастливым. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты стала для него самым главным в жизни. Как единственный оставшийся в живых его ребенок, могу сказать – хотя признание и дается мне с трудом, – я уверена, что перед тем, как издать последний вздох, отец произнесет твое имя.

Оливия всхлипнула и уткнулась лицом в плечо Беллами. Та принялась успокаивать ее, поглаживая по спине.

Впрочем, недолго, потому что Оливия выпрямилась и вытерла слезы.

– Я уже выплакала все слезы. Давай вернемся к нашему разговору. Почему ты решила увидеться со Стивеном?

– Когда я работала над книгой, он крайне неохотно отвечал на мои вопросы. Раньше мы избегали разговоров на эту тему. Теперь же мне захотелось услышать, что он думает о событиях того трагического дня.

Та теплота, которая только что возникла между Беллами и Оливией, как будто успела куда-то улетучиться, а их взаимная симпатия – остыть. Оливия опустила голову и помассировала лоб подушечками пальцев.

– Знаешь, Беллами, мы с Говардом старались не высказывать нашего мнения, пока ты работала над книгой. По правде говоря, мы были не в восторге от твоего замысла, но не имели права вмешиваться. Но эта… эта твоя одержимость… желание снова вернуться в прошлое… удивляет и огорчает нас. Если честно, ты даже не представляешь насколько. – Оливия подняла голову и посмотрела падчерице в глаза: – Не лучше бы было навсегда забыть о том дне?

– Такое невозможно забыть, – прошептала Беллами. Она не стала говорить мачехе, что невозможно забыть то, чего не помнишь.

Ей не пришлось произносить этих слов вслух, потому что в комнату вошла медсестра:

– Миссис Листон, доктор с минуты на минуту подойдет к вам. Он хочет с вами поговорить. Мистер Листон сейчас в сознании, и с ним можно пообщаться, если вы желаете.

– Иди к нему, – разрешила Оливия и, сжав руку Беллами, добавила: – Обещай, что не станешь расстраивать его разговорами о смерти Сьюзен.

Беллами потрясло, как сильно сдал отец за два дня после того, как она видела его в последний раз. Глаза запали, щеки провалились, лицо стало похоже на обтянутый пергаментом череп. Говард дышал через полуоткрытые бескровные губы, хотя кислород дополнительно поступал через трубочку. Накрытое легким одеялом тело казалось бесплотным. Беллами подошла ближе и взяла отца за руку. От ее прикосновения его веки приоткрылись.

– Привет, – прошептала она.

– Привет, красотка, как погодка?

Это было семейное шутливое приветствие. Помнится, в детстве Беллами всегда смеялась ему, особенно после легкого тычка в бок. Сейчас же она улыбнулась сквозь слезы.

– Прости, что не могу встать, – извинился Говард.

– Не говори так, – ответила Беллами и, нагнувшись, поцеловала отца в лоб.

– Садись.

Стараясь не зацепиться за трубочки и провода, соединявшие отца с аппаратурой, она осторожно опустилась на краешек кровати.

– Где Оливия? – спросил Говард.

– Ждет разговора с врачом.

– Он скажет ей, что нужно смириться с неизбежным и идти отдыхать. – Голос Говарда сорвался, в глазах блеснули слезы. – Помоги ей пережить это, Беллами.

– Обязательно. Ты сам это знаешь.

Говард еще крепче сжал руку дочери.

– Есть кое-что еще, о чем я тебя попрошу.

– О фирме не беспокойся. Она давно превратилась в хорошо смазанный механизм, который сам собой управляет. Но я все равно сделаю все, о чем ты меня попросишь.

– Я не о нашей фирме. Хочу поговорить о Сьюзен.

Беллами оглянулась через плечо, едва ли не ожидая увидеть в дверях Оливию.

– Давай не будем говорить о ней, папа. Это слишком мучительная тема.

– Твоя книга…

– Расстроила тебя. Я знаю. Прости, я не хотела…

– Ты подняла ряд вопросов.

Неуверенная в том, на что именно намекает отец, Беллами промолчала.

– Это было сделано сознательно?

– Нет, конечно, – ответила она. – Но по мере развития сюжета неизбежно возникали вопросы. Похоже, до этого они таились в моем подсознании.

– В моем тоже.

– Что?

– У меня тоже имелись вопросы, и они тоже таились в подсознании.

Слова отца поразили Беллами.

– Какие же?

– В основном те же, о которых этот журналист написал в своей газетной колонке.

Алана Стрикленда посадили в тюрьму за то, что он убил Сьюзен. Но был ли он убийцей?

Мне очень хотелось бы это знать, Беллами. Я не хочу умереть, не получив ответа на этот самый главный вопрос.

– Почему ты думаешь, что убийцей мог быть кто-то другой?

– Возможно, это был он, но я не хочу отойти в вечность с этим сомнительным «возможно». Мне нужно знать точно.

Поездка к Стивену вселила в нее убежденность, что тогдашней Беллами, Беллами-подростку, было лучше не знать, что происходило в их семье. А еще ей стало ясно, что «Петля желания» написана с крайне наивной точки зрения.

В тот День поминовения произошло много такого, чего она, двенадцатилетняя девчонка, просто не понимала. Даже если она что-то и подозревала, то в силу юного возраста оказалась не в состоянии понять. Дент предупредил ее, что любая истина, до которой она докопается, может оказаться крайне неприглядной, более того, разрушительной, поскольку окажется пострашнее того, что она узнала о Стивене и Сьюзен. Беллами уже была готова поверить, что для ее же собственного душевного спокойствия самое лучшее – оставить в покое прошлое. Не ворошить его и больше к нему не возвращаться.

И вот теперь отец просит ее копнуть глубже. Как же она может отказать ему – или хотя бы попытаться отказать – в его последней просьбе? Говард требует, чтобы она, его дочь, вновь погрузилась в прошлое, независимо от того, какие гадости могут при этом всплыть.