Молиар отлично разобрался в обстановке. Сейчас при всех он позволил себе разговаривать со свирепым вождем вождей весьма самостоятельно. Он рассказал:

— Ибрагимбек собрал старейшин-локайцев. Локайцы повесили свои уши на гвоздь внимания. «Исмаилиты — заблудшие язычни­ки, — объявил Ибрагим, — огнем и мечом надо утверждать право­верный ислам в Бадахшане». Локайцы выслушали и сказали: «Вот уже десять лет, как ты, Ибрагим, увел нас из Локая. Мы забыли запах полыни Бальджуанской степи. Мы не знаем ни дня локоя. Все мы воюем то с красными аскерами, то с пуштунами, то с хезарейцами, то с могулами, то друг с другом из-за бараньей кости. А что мы имеем? Когда мы не воюем, ты, Ибрагим, застав­ляешь нас пасти овец эмирской жены Бош-хатын. Или мы сидим в своих юртах и тачаем своими руками себе сапоги или валяем кошмы. И что мы имеем еще? Мы имеем черствую лепешку, за­платанные штаны, едва прикрывающие стыд, и кровавые мозоли на ладонях. Нет, Ибрагим, не зови нас. Мы не пойдём воевать в Бадахшанские горы. В Бадахшане нет ничего, кроме камней и голод-ных язычников. Веди нас в Таджикистан, в Бухару... Мы хо­тим сытой пищи, чистой одежды и «сырого мяса» — так они назы­вают женщин, по которым они истомились,— а нам хватит войны. Помирись с Советской властью. Говорят, она хорошо обращается с теми, кто сдается добровольно».

Тогда Ибрагимбек созвал своих военачальников. Они подума­ли и дали совет: «Люди племени говорят правду. Никто тебя, Иб­рагим, шахом Бадахшана не сделает. Трон завоевать большой кровью придётся, а за Бадахшан кровь лить не хотим. Дело с Бадахшаном гнилое!»

— Когда приедет сюда, в Мастудж, Ибрагим?

Вопрос Пир Карам-шаха прозвучал глухо, невразумительно. Он держал себя в руках, хотя и видел, что все его хитроумные планы под угрозой.         

— Локайцы повернулись спиной к Бадахшану,— сказал Моли­ар,— Ибрагим вернётся к себе в Ханабад, а там пойдет в сторону Мазар-и-Шерифа.

—  Зачем Ибрагимбеку Мазар-и-Шериф?

— Через Мазар-и-Шериф— дорога  в   Герат.  В   Герате  Ибра­гима ждут Джунаид и Ишан Хальфа с туркменами. Недавно, гово­рят, Джунаид получил из Лондона много оружия и денег. Ему ещё обещано. И, говорят, правду или неправду, у Джунаида на­шлись в Европе новые помощники. В Руме, то есть в Италии, дуче фашистов Муссолини. Ха, хочет, видно, Джунаидхан переодеться из туркменского халата в чёрную фашистскую рубашку... А куда конь с копытами, туда и длинноухий со своими ушами. Ибрагим ищет союзника. Или вместе с Джунаидом перейдёт советскую гра­ницу, или откочует в Персию.

— Что ж, дело даже не в Ибрагиме,— вдруг быстро заговорил Пир   Карам-шах.— Ибрагим   лишь   подданый   эмира   бухарского, а уполномоченный эмира выехал в Мастудж, и я жду его с часу на час. Прибудет сама супруга Алимхана.

— Бош-хатын? — удивился Молиар.

— Нет, Резван-ханум.

—  О, женщина! — с недоумением протянул Нупгун Церсп.

— Она сама родом из Бадахшана и облечена полномочиями. В голосе Пир Карам-шаха все почувствовали странную неуве­ренность. Он вдруг смолк.

Молчание нарушил Нупгун Церен. Он быстро заговорил, и все теперь смотрели на него, ничего не понимая. Говорил монах по-тибетски. Пир Карам-шах мрачно разглядывал клочья, торчащие из старенькой кошмы. Он почему-то знал, что сейчас скажет посол Далай Ламы — Нупгун Церен, и не ошибся.

Бадма выслушал щебечущую речь монаха и перевел на анг­лийский:

— Высокий посол говорит: он влачил свое смердящее тело че­рез горы и реки страны Тхубад в надежде выслушать счастливые слова господина Пир Карам-шаха.

Тут Нупгун Церен жестом остановил доктора Бадму, извинил­ся весьма изысканно и заговорил по-английски, проявив весьма недурное знание языка:

— Самое ужасное, если при переводе, который делает с таким искусством наш мудрый доктор Бадма, окажутся утраченными ка­кие-то тонкости. А потому разрешите изложить мне самому мысли пославшего меня Учителя  и  Главы Тибета Далай Ламы  Трина­дцатого, совершенного в своих первоначальных, срединных и ко­нечных добродетелях. Незапятнанная, безграничная и чистая драюценность языка его, сбережённая народом со времени царя-реформатора Сронцзан Гамбо, жившего тринадцать веков тому назад, более богатая и высокая, чем дворец мира, блистая и пламенея находится у него во рту, не мучимая муками лжи.

По-видимому, он не заметил нетерпеливого движения Пир Карам-шаха и продолжал невозмутимо, хотя череп его сразу заалел:

—  В сокровищнице мудрости — сочинении «Разъяснение спра­ведливого правления государей», рукописи    которого    хранятся в самых великолепных тибетских монастырях, превознесенный над миром царь мудрых в сутре «Сияющий золотом» говорит: «Пове­лителю надлежит отличаться   сообразительностью, отвагой, муже­ством. Повседневно ему следует печься о полноте казны государ­ства». Но как можно это сделать ныне, когда народ страны Тхубад из-за обездоленности и несчастий оскудевает, непомерно страдает и мучится в поисках средств пропитания, трепещет и не находит. Начертал кот для мышей мудрые законы, да с голоду живот подвело. Где нам думать о лестном призыве мудрых правителей Бри­та-нии, создать Тибето-Бадахшанское  государство. Политика му­сульманского джихада или европейского фашизма чужда религии Будды. Где нам при нашей бедности думать о завоевании соседних стран,  когда там живут воинственные народы.  Сказано: увидел войско, всполошился, и посетила его смерть. Да будет известно, что избранному народу тибетскому предназначены для прожитья горные  местности с чистым холодным воздухом и ледяной про­зрачной водой. Те же земли, которые, видите ли, любезно и вели­кодушно дарит нам Британия, то есть Бухара, Кашгар, Гиссар и Кундуз с Шугнаном, Бадахщаном и Рошаном, отличаются жарой, бо-лотами и болезнями, а также населены беспокойными мусуль­манами, религия которых основана на захвате, мече и истреблении инакомыслящих. И позвольте еще задать вопрос, а включаете ли вы, англичане, в то самое государство, именуемое Бадахшано-Тибетской империей, долины Гильгита, Читрала, Кашмира и Леха?

Застигнутый врасплох Пир Карам-шах, поколебавшись, от­ветил:

— Разве вам неизвестно, что в новое государство Центральном Азии, именуемое конфедерацией Бадахшан-Тибет, на совещании, состоявшемся в Лхассе между Далай Ламой и генеральным пред­ставителем Британии, не предусмотрено включение какой-либо из территорий Индии. Кашмир же, Читрал, Гильгит и Лех, очевидно, по недоразумению упомянутые вами,  являются землями британ­ской короны и будут принадлежать ей вечно.

—  Лег-со! Но на том совете у Далай Ламы ещё не было реше­но все окончательно, — оживился Нупгун Цереи, словно заявление вождя вождей его очень вдохновило. — Лег-со! Нас и послали ве­ликий Далай Лама Тринадцатый уточнить, определить, установить, разграничить. Мы вернемся в Лхассу к святейшему  престолу и осведомим его для дальнейших мудрых решений. Но позвольте напомнить: и Гильгит, и Читрал, и Кашмир, и Лех — искони ти­бетские земли. Уже тысячу лет с лишним, со времени царя Сронцзан-Гамбо являются они частью Тибета. У почтенного вождя вож­дей почему-то почтенный язык присыхает к его уважаемой горта­ни, когда он заговаривает о Кашмире, Гильгите, Читрале  и Лехе.

Не дождавшись ответа, Нупгун Церен снова поднял голову.

— Вы  нам  навязываете в союзники драконов — урода  Ибрагима-разбойника, известного жестокостью, кровопийцу Джунанд-хана, склоняющегося к изуверскому фашистскому учению насилии, угнетения, людоедства. А еще в друзья и союзники предлагаете мусульманского деспота-тирана, беглого эмира бухарского или, что совсем не лучше, полных лицемерия и интриганства слуг-под­халимов госпожи Британии — Чокая, Валиди, Усманходжу и прочих им подобных торговцев честью  своего народа. Благословенный народ Тибета не любит бесчестных, кровожадных извергов. Наш предтеча — монах   Будон,  написавший пять веков назад книгу «Данджур» — золотой ламаистский канон, призывал презирать полных злобы людишек и дикарей. А вы заставляете нас повязать жесткий пояс обещаний, засунув под него на поясницу шипы бе­шенства. Мы знаем, сам Ибрагим — и об этом наслышаны по всей Азии — содрал с живых своих родных дядьев кожу. И, набив со­ломой,  повесил ее на  колья  позора.  И еще!  Вы, господин  Пир Карам-шах, ничего не сказали, сколько денег дает Британия на укрепление мощи придуманного вами нового государства Тибето-Бадахшан. Может, господин, вам известно, сколько?