В поэме «Одиночество» и в особенности в очерке «Об одиночестве» Сологуб сублимировал свои юношеские фобии, связанные с расхожими представлениями о пагубности «вредной привычки», и попытался дать психологический портрет экзистенциально одинокого человека, страдающего от своего одиночества, которое в конечном результате приводит его к полной изолированности от мира, к аутизму. Этот психологический тип впоследствии занял центральное место в творчестве Сологуба 1890-х — начала 1900-х годов (Логин, Передонов).
Свои интимные переживания и наблюдения автор «Одиночества» экстраполировал на целое поколение, в набросках к поэме он обобщал: «Типы молодого поколения, еще более дряхлые, чем он сам <герой поэмы. — М.П.>. Общество относится к революции, как робкий онанист. Он смело вкусил запретного плода, — и, разбитый телом, отверг все авторитеты и всю рутину. Беспредельно смелый и свободный дух. Никогда не установится. Вечная жажда»[151].
Проблематика «Одиночества», табуированная в русской классической традиции, не мешает отнести поэму к текстам гражданского пафоса (не случайно автор посвятил ее Н. А. Некрасову). В описаниях городской жизни и городских типов чувствуется ученическое следование примерам «натуральной школы» и образцам лирики любимого поэта[152]. Рассказ о красавице Елене, матери Николая, звучит вариацией на тему рабской доли русской женщины; очевидно, образ восходит к некрасовским женским образам: Матрене Тимофеевне («Кому на Руси жить хорошо»), Дарье («Мороз, Красный нос»). Герой поэмы, мечтавший об освобождении родины от рабства и умирающий в молодости (ср.: «Не рыдай так безумно над ним, / Хорошо умереть молодым!»), возможно, соединялся в авторском сознании с известными адресатами гражданской лирики Некрасова — В. Г. Белинским и Н. А. Добролюбовым.
Несмотря на юношескую риторику и явное подражание «печальнику общего страданья», Сологуб в своей незавершенной поэме высказался достаточно определенно как оригинальный автор. Он соединил в центральном образе потенциального борца за народное счастье (героя-демократа) и порочного эгоиста; изобразил эротическую сцену под знаком поэтизации животного инстинкта (Елена отдается в лесу первому встречному — молодому барину), а картину истязания (муж сечет Елену за измену) — с оттенком сладострастия, в садомазохистской тональности.
В работе над «Одиночеством» Сологуб впервые почувствовал «свою» тему в литературе (описание «пограничных» душевных состояний — страсти, порока, болезни) и более или менее успешно овладел топикой посленекрасовской демократической поэзии. Динамика жанра (гражданская поэма) заметно противоречила содержанию произведения, однако автор еще не выработал собственных поэтических канонов. На это несоответствие обратил внимание один из первых читателей поэмы, невольно ставший ее критиком.
12 декабря 1882 года В. А. Латышев писал бывшему воспитаннику в Крестцы: «Я нахожу, что <Вы> хорошо владеете стихом (хотя, разумеется, есть подражания, но влияние оказали, очевидно, лучшие наши авторы, наиболее любимые и мною, Некрасов гораздо более других, хотя ему Вы посвятили труд). Стихи содержательны, не только звучны, в них есть значительная доля поэтичности. Вам следует продолжать и работать. Постараюсь помочь, чем могу. Но тема, выбранная Вами, по-моему, неудачна для поэмы. Кроме того, и взгляд ваш, по нашему с Ев<генией> Вас<ильевной> (супруга В. А. Латышева. — М.П.) мнению, неправилен: Вы все приписываете обстановке, между тем как наклонность к онанизму и разврату нередко лежит в самом организме, особенно организме настоящего, удалившегося от природы поколения. Еще раз — продолжайте работать, и если хотите слышать наше мнение или получить помощь, — пишите нам»[153].
На протяжении 1883 года Сологуб посылал Латышеву фрагменты «Одиночества» и просил его устроить публикацию отрывков из поэмы, в ответных письмах «оппонент» высказывал свое мнение о достоинствах и недостатках произведения и сообщал о безуспешных попытках его напечатать: «…удачнее всего описание чувств действующего лица. Менее удачно обращение к миру. Описание жизни мальчика также удачно. Но удастся ли напечатать — сказать не могу. Все зависит от личного взгляда редакторов, а знакомств между ними у меня нет. Могу обещать только одно: буду усердно хлопотать. <…> Наконец скажу, что судить о степени выдержанности типа, последовательности в развитии поэмы судить не берусь: для этого отрывок слишком мал. Меня очень интересует получить полный отрывок. Все же думаю, что с темою справиться довольно трудно; но всего важнее выбирать темы по душе» (письмо от 24 января 1883 г.)[154]; «Я переговорил с профессором Ор<естом> Миллером[155]. Он согласен взять на себя просмотр Вашей работы, и если она окажется удачной, похлопотать, но просит передать всю рукопись или значительную часть, лучше всю» (письмо от 17 февраля 1883 г.)[156].
В письме от 26 февраля 1883 года Латышев сообщает: «Пока я передавал присланный Вами отрывок одному из знакомых преподавателей словесности. Вот его отзыв, знать который, я думаю, полезно, хотя он и не берется дать окончательный ответ по отрывку. Стихом, по словам его, Вы владеете, но содержание еще очень молодо: образов мало и не очень-то они ярки, а туманны. Описания внешности иногда слишком длинны, а описания душевного состояния слишком неопределенны. Между тем первое достоинство поэтических произведений — образность, обилие ярких и определенных образов. Некоторые места поэмы он считает совершенно невозможными для печати по их содержанию. Примите во внимание этот отзыв и поработайте. Лучше отложить попытку печатать да дать возможно лучшее. <…> Повторяю, что сделаю все, что могу, для Вашей пользы, поэтому не скрываю сурового отзыва, но данного человеком, сочувствующим Вам»[157].
Подробный разбор авторских недочетов находим в письме от 17 сентября 1883 года:
Я хотел уже передать Вашу работу Миллеру, как обещал прежде, но решил, прочтя Вашу работу внимательно, прежде обратиться с запросом, так как чтение вызывает меня на замечания. Но если Вы хотите — передам сейчас же. Мне кажется, что вторая часть присланного не соответствует началу и может произвести неблагоприятное впечатление.
Вы задаетесь, как видно из начала, мыслью показать переход вашего героя к разврату и ту странную внутреннюю жизнь или же причины, которые привели его к этому пути? Между тем: во второй части присланного этой внутренней жизни не раскрывается, несмотря на ее значительный объем; только немного сказано об образе жизни героя в детстве. Содержание этой части эпизодическое, но сами эпизоды не представляют таких достоинств, чтобы ради них жертвовать рассказом. Я думаю даже, что сцена сечения жены слишком груба и продолжительность описания не оправдывается необходимостью рассказа, да и мало правдоподобного.
Падение матери героя мне тоже представляется неожиданным. По предыдущей жизни нельзя было ожидать столь быстрой податливости, а не любви, потому что последняя не может явиться в какие-нибудь четверть часа. Одним словом, мне кажется необходимым, по крайней мере, добавить к присланному значительную долю описания жизни и развития героя, прежде чем передавать Ваш труд в руки посторонних ценителей[158].
Переговоры с О. Ф. Миллером о публикации отрывков из поэмы ни к чему не привели. Сологуб продолжал работать над ней еще некоторое время, умножая варианты уже имевшихся фрагментов, но затем оставил и это занятие, потеряв к произведению интерес. В 1883 году он задумал новый роман. Его главный герой — учитель, восьмидесятник, чуждый народнической идеологии или преодолевший ее; вместе с героем Сологуб продолжил размышления об одиночестве.
