* * * Хорошо ли я одет, Черезмерно худо ли, Бодро я гляжу на свет, Не теряю удали. Хоть порой душа моя Никнет и печалится, Хоть порой тоска-змея Нестерпимо жалится, Хоть порою под прутом Вьется тело голое, Да придет ко мне потом И пора веселая, Удальство и озорство Будто разгуляются, Не боятся ничего И ни в чем не каются. Долощить ли хоть лозой, Чтобы стал я шелковым? Видно, род мой озорной, Не добиться толка вам. <14 апреля 1880> * * * Хотел я быть героем И бабушке сгрубил, Но скоро кухню воем И ревом огласил. За дерзостное слово, Ворвавшееся в речь, Опять меня сурово, Раздевши, стали сечь. У пяток много прыти, Но в сердце скисла прыть, И я ору: — Простите! Не буду я грубить! <3 июля 1880> * * * Я шел дорожкой средь могил, Осенний вечер смутен был, Луна сквозь облака светила, И все уж с кладбища ушли. Мне было страшно и уныло. Кресты как будто стерегли. Казалось мне в неверном свете: Кресты качаются все эти, И скоро встанут те, кто там Должны в земной утробе стынуть, Кому лишь только по ночам Дозволено могилу кинуть. И под одеждой, мнилось мне, Холодным пальцем по спине Водил погнавшийся за мною, И вызывал холодный пот, И наполнял меня тоскою Вплоть до кладбищенских ворот. Я за оградой очутился, Холодный ужас с плеч свалился, И жизнь обычная мила, И все снести достанет силы, Чем жизнь трудна и тяжела, И даже розги стали милы. <8 октября 1881> * * * Сегодня утро было ясно, Уроки хорошо прошли, А вечерело очень красно, И тучи в небо поползли. И вечер темен. Мама хлещет Нещадно розгами меня, И тело голое трепещет, Но что же вся моя возня, Мольбы, и крики, и рыданья! — Ой! Мама, милая! Ой! ой! Прости! Помилуй! — Наказанье Терпи, голубчик! Не впервой! — Удары медленно считает: — Вот тридцать два! Вот тридцать три! Что, больно, милый? — И стегает. — Без спроса, дурень, не бери! — — Прости! Прости! — Терпи, сыночек! Еще один! Вот тридцать пять! — Ой! ой! — Терпи же, голубочек! Что, будешь сахар воровать? Так вот тебе! Еще! Вот сорок! Да пятками-то не махай! Коль жить не можешь ты без порок, Так вот тебе! — Ой! Ой! Ай! Ай! — Сечет, сечет. — Вот сорок восемь! Еще один! Вот пятьдесят! Ну, а теперь сынка мы спросим: Ты сознаешь, что виноват? — — Ой, мама, виноват! Не буду! Не буду больше никогда! Я этой порки не забуду, Запомню, мама, навсегда! — Так! Задний ум, коль слаб передний, Тебе вколачивает боль! Горяченький, зато последний, Десяток получить изволь! — Еще десяток отсчитала, Потом спросила: — Что, сынок, Довольно? Или еще мало? — — Спасибо, мама, за урок! <19 октября 1882> * * * Вот четыре мальчугана Подошли ко мне, смеясь. Вижу их, как из тумана, И смущаясь, и стыдясь. Очень быстро обнажили, И в минуту на полу, Не стесняясь, разложили, — И уж розги здесь в углу. Саша крепко держит руки, Леша ноги захватил. В ожиданьи стыдной муки Я дыханье затаил. Петя слева, Миша справа Стали с розгами в руках. Начинается расправа, Болью гонит стыд и страх. Мне стерпеть не удается, И сквозь резкий свист ветвей Крик и рев мой раздается Громче все и все звончей. Нестерпима эта кара, Но приходится сносить, От удара до удара О прощении молить. Розги трепаные бросят, — Полминуты лишь вздохну, И уж новые заносят. И опять молить начну. Не прощает ни за что. Все мольбы мои отринув, Отсчитал мне ровно сто. <20 марта 1883> * * * вернуться Бальзаминов — см. о нем на с. 81 наст. изд. (в файле — глава вторая «Портрет декадента в юности и молодые годы» раздел 3, цитата «/начало/…Розенберг Александр Петрович… /и далее по тексту/…Бальзаминов Александр Николаевич…» — прим. верст.). |
