— Да ниспошлёт тебе Аллах долгую жизнь, братец! — сказал я. — Сгрузи-ка четыре вьюка!

Он сгрузил четыре вьюка навоза рогатой козы, получил сорок туманов и удалился.

По правде говоря, я не рискнул эти четыре вьюка рассыпать в саду, так как слышал от садоводов, что излишек удобрений наносит вред растениям. Пусть, решил я, полежит пока, потом как-нибудь на досуге я спрошу совета у знающих людей и, если они скажут, что это не вредно, тогда и рассыплю.

В тот же день часа в четыре, когда я только что пробудился от послеобеденного сна и занялся бритьём, в дверь позвонили.

Дети пошли открывать, и в коридоре раздался пропитой мужской голос:

— Где можно это высыпать?

Не добрившись, с намыленными щеками я выскочил в коридор и столкнулся с чумазым молодцом в тёмной тюбетейке. За спиной у него был мешок. Он с утомлённым видом поздоровался со мною и повторил свой вопрос:

— Где это можно высыпать?

— Что высыпать, братец?

— Куриный помет для абрикосовых саженцев!

— Только этого мне недоставало! Кто вас просил об этом?

— Колюх!

— Кто?

— Ну, Колюх-погонщик, который два часа назад привёз вам навоз рогатой козы, приятель Шаабуна… Где высыпать-то?

— Что значит «где высыпать»? Мне, мой милый, нужно было два-три вьюка верблюжьего навоза, и я его купил. Зачем мне ещё куриный помет?

Парень сбросил с плеч мешок на кафельный пол и вытер пот со лба.

— Мы ведь добра вам желаем,— сказал он. — Колюх так расхваливал вас, так восхищался вашей щедростью и благородством, что я решил: если надо, хоть из-под земли достану куриного помета для абрикосовых саженцев аги. Вы знаете, откуда этот куриный помет, от какой породы кур? Может, думаете, от американских инкубаторских? Так нет же! Я собрал его в трёх километрах от Хара и Варамина[135], где не ступала нога ни одного американца и ни одной американской курицы! Я тебе привёз вараминский куриный помет, который, клянусь твоей дорогой душой, аптекари на базаре продают на вес! Он годится для лечения коклюша, катара желудка, кори. Я его привёз целый мешок, а ты ещё нос воротишь! Если бы не Колюх да не твоё благородное отношение к нему, я давно бы продал этот помет в два раза дороже, чем ты мне •заплатишь!.. Так где прикажешь высыпать?

— Высыпай рядом с навозом рогатой козы в углу сада! Он прав, бесспорно прав, думал я. Не станет же человек ни

с того ни с сего тащиться в Варамин, чтобы собирать куриный помет. Он это сделал только ради меня. А за любезность надо платить любезностью!

Парень высыпал помет под забором, получил тридцать пять туманов и ушёл.

Через день, когда я пришёл пообедать, домашние порадовали меня сообщением о том, что сегодня в моё отсутствие погонщик по имени Раджаб[136] принёс два мешка голубиного помета, высыпал во дворе и сказал, что за деньгами зайдёт попозже.

— Как он посмел это сделать? Какой-такой погонщик Раджаб? И не просил я никакого голубиного помета!

— Мы то же самое ему говорили, а он одно твердил: ага, мол, счастья своего не понимает. Я такую службу ему сослужил!

Куда денешься? Помимо своей воли мы превратились в самых настоящих скупщиков навоза. Один погонщик сменял другого, Колюх ушёл, Шамбэ[137] пришёл, за ним явился Раджаб. А потом Сафар, Джомэ, Мохаррам, Рамазан, и каждый тащил нам куриный и голубиный помет, навоз козы с белым лбом, барана без курдюка, верблюда, не видевшего пустыни. И все это ради несчастных саженцев, которые, неизвестно ещё, примутся или нет. А я, стеснительный, благородный, щедрой рукой платил за всевозможные сорта навоза, наполовину завалившего наш двор.

Бесконечные вереницы продавцов навоза и помета, погонщиков верблюдов и мулов, посещавших наш дом, мои сделки с ними заинтриговали соседей. «Неужели,— рассуждали они,— такой маленький участок с жалкими саженцами нуждается в таком количестве удобрений?! Нет, тут, видать, дело не чисто. Разгадать бы, где собака зарыта!»

По отдельным репликам соседей, по их испытующим взглядам при наших случайных встречах я понял, что меня принимают за политикана, чутко улавливающего малейшие изменения мировой конъюнктуры. Местные торговцы толковали, что я крупный экономист, связанный с министерством экономики, и были уверены, что я в курсе закулисных интриг, которые плетутся вокруг европейского «общего рынка». А садоводы всей округи преклонялись перед моим авторитетом в области земледелия и смотрели на меня как на важную персону из министерства сельского хозяйства. Так или иначе, все вдруг решили запасаться навозом. Начался ажиотаж. Какой навоз, было не важно — любой годился! Как только издали доносился звон колокольчиков верблюжьего каравана, соседи бросали все свои дела и устремлялись ему навстречу, споря о том, кому достанется навоз. Иногда дело кончалось всеобщей свалкой. Как во время войны, когда люди дрались перед керосиновыми и хлебными лавками, когда дядя не узнавал племянника, а тётя — племянницу, каждый старался перехитрить другого и ухватить навоза побольше. Иные ловкачи, обставив конкурентов, сумели договориться с погонщиками, чтобы те доставляли им товар тайно. Они получали вожделенный навоз и складывали его на участках в полночь. Словом, образовался навозный чёрный рынок. Постепенно меня самого взяло сомнение: «Пожалуй, это неспроста, не зря же соседи так активно скупают навоз. А уж у них, старожилов окраинного квартала, опыта в этом больше, чем у меня. Видно, они знают что-то, чего не знаю я!»

И тогда я, которому Колюх, Шаабан и Рамазан, можно сказать, навязывали навоз, сам кинулся к погонщикам верблюдов. Но теперь уж им было не до меня!

А известие о том, что жители нашего квартала запасают навоз, просочилось уже в городские кварталы. Повсюду только и разговору было, что о приобретении верблюжьего и всякого прочего навоза. Никто не задумывался над тем, зачем ему навоз и как его использовать. Но все суетились, хлопотали, и каждый стремился обойти другого. Заработали телеграф и телефон, и жители провинции тоже узнали, что сейчас самое подходящее время для закупки навоза. Иные утверждали, что это государственное мероприятие, и объясняли другим, будто у них имеется указание из центра. Торговцы, инженеры и специалисты по сельскому хозяйству делали доклады о свойствах навоза разных видов и щеголяли друг перед другом новейшей коммерческой, технической и навозной информацией.

Руководители провинциальных учреждений, демонстрируя жителям столицы свою солидарность с ними, также закупали различные сорта навоза и отсылали в местные газеты фотографии, запечатлевшие их во время этих операций.

Одни из страха, другие по глупости, третьи от жадности, четвёртые из желания не отставать от века, пятые, припасая на чёрный день, подчинённые, чтобы понравиться начальству, начальство, чтобы выслужиться перед высшими чинами, проявляли максимум изобретательности и активности в покупке навоза.

Постепенно стены наших домов обросли навозом до крыш. Всевозможные мухи, жуки и прочая нечисть, о которой мы в последнее время стали забывать, снова напомнила нам о себе. Жуткая вонь распространилась по всему городу. Птицы, эти нежные и чувствительные создания, не вынесли подобной атмосферы и покинули город. Но никто не рискнул вмешаться и изменить положение вещей. Каждый боялся понести материальный урон и надеялся, что первым не выдержит сосед и наконец предпримет что-нибудь. Но никто так ничего и не предпринимал.

Как-то утром, когда я сидел дома один и размышлял о сложившейся ситуации, в дверь позвонили. Решив, что привезли навоз, я бросился открывать. У порога стоял рассыльный, доставивший мне повестку.

— Распишись в получении!

— Зачем?

— Ты должен в течение двадцати четырёх часов явиться в суд.

— А что я такого сделал?