В растерянности я несколько дней бродил молча по дому, не разговаривая даже с родителями. В конце концов, разочаровавшись во всех научных и ненаучных способах, я прибег к нашему излюбленному верному методу «орёл или решка». Я достал из кошелька новенькую двухриаловую монету и сказал себе: «Выпадет «решка», будь что будет, но останусь холостым; выпадет «орёл», так и быть — женюсь!»

Монета взлетела в воздух и, перевернувшись несколько раз, упала на землю. «Орёл!» Я воздал хвалу Аллаху за то, что его волею наконец освободился от мучительных сомнений, направился к матери и сказал, чтобы как можно быстрее готовили свадьбу.

Мать подскочила от радости, осыпала меня поцелуями и поспешила к отцу сообщить ему эту радостную весть.

И вот уже закончены все приготовления и в соответствии с гороскопом выбран день свадьбы. Свадьба была пышная. Невесту я брал богатую, поэтому, помимо огромных расходов непосредственно на свадьбу, пришлось согласиться на махр[39], в результате долгих переговоров сниженный до шестидесяти пяти тысяч. На следующий день после торжественного бракосочетания мы отправились в собственном автомобиле в десятидневное свадебное путешествие на берег Каспийского моря.

Ах, упоительные дни! У меня не хватает слов, чтобы описать радости нашего медового месяца. Жена моя была покорной, ласковой, нежной. Она получала истинное наслаждение, любуясь красотами природы, цветами, звёздами. Щебетанье птиц, шум морского прибоя, песни местных рыбаков доводили её до экстаза, и она в полном забытьи падала ко мне в объятия. Я тоже был порядком увлечён и, утопив в пучине Каспия все премудрости, которым обучался в Америке, забыл и думать о каких-либо рационалистических материях. Я будто вновь родился. Ежеминутно я повторял своей молодой жене то, что говорят все молодожёны: «Мой ангел. Обожаю тебя!» Она же, как и положено, услаждала моё сердце и душу ласковыми ответами. Когда наши взгляды останавливались на белокрылых морских чайках, реющих над нами с протяжным криком, нам казалось, что мы вместе с ними парим в бескрайних просторах неба. Я мечтал о том, чтобы эти десять дней продолжались тысячу лет, никогда не кончались!..

К сожалению, пора бездумного блаженства, как и все прекрасное на свете, оказалась преходящей. Мало-помалу я начал замечать, что мы повторяем одни и те же банальности и что все это достаточно пошло.

Я полагал, что Зина (так звали мою жену) хорошо знает английскую и французскую литературу. В первые дни нашего знакомства она заводила речь о писателях, поэтах и даже о философах и мыслителях Запада, любила цитировать их афоризмы. Позже, когда мы познакомились ближе, я понял, что она черпала свою эрудицию отнюдь не из первоисточников, что знания её ограниченнее, чем кажется поначалу, и она лишь пускала мне пыль в глаза. Правда, нельзя не признать, что Зина знала много заграничных, особенно американских, песенок и непрестанно их напевала. Содержание их глубиной не отличалось: страсти, поцелуи, пламенная любовь. Голосок у Зины был фальшивый.

Короче говоря, мы с удовольствием вернулись в Исфахан, чтобы начать супружескую жизнь в квартире, которая была для нас приготовлена.

Зина была девушкой из богатой семьи, а все богачи в нашей стране, как правило, живут одинаково. Жизнь их состоит из забот об приумножении богатства и приобретении новых должностей, общения с сильными мира сего, развлечений, хождения по гостям, пиров и забав, карточной игры, любовных интриг и т. д.

В первый же вечер после приезда в нашу новую квартиру, богато убранную и обставленную для нас родителями, когда мы отужинали и прислуга убрала со стола, моя молодая жена, закурив сигарету, спросила:

— Что мы будем делать?

— Что ты имеешь в виду?

— Не станем же мы весь вечер сидеть дома! Так можно с ума сойти!

— А чем плохо побыть дома? — возразил я.

— Мы не арестанты, чтобы сидеть взаперти. Да это и не принято!

— Что ты предлагаешь?

— Не знаю. Решай сам.

— Я ничего не могу придумать. А чего бы тебе хотелось?

— Пойдём в кино!

— Пойдём.

Фильм оказался плохой, и мы с испорченным настроением, злясь друг на друга, в мрачном молчании вернулись домой.

— Ты во всем виноват! — вдруг заявила Зина.

— Я?! Но почему?!

— Не надо было вести меня на этот дурацкий фильм! Чувствуя, что мы вот-вот поссоримся, я не стал отвечать.

— Что ты молчишь? — обиженно спросила она.

Так начались разногласия. Ссоры и примирения следовали чередой.

На следующий вечер после ужина Зина завела вчерашнюю песню.

— Что мы делаем вечером? — сердитым и недовольным тоном осведомилась она.

— А что бы ты хотела? Побудем дома,— как можно спокойнее ответил я.

— Что значит «побудем дома»? — с притворным удивлением переспросила Зина.

— Ну разве все наши друзья, такие же, как мы, молодожёны, каждый вечер отправляются куда-нибудь?

— Ты их не трогай! Они другое дело! Между нами большая разница!

— Какая же разница?

— Если ты имеешь в виду молодых Фархадианов, так они оба учителя, весь день проводят в школе, с детьми, а вечером усталые и разбитые возвращаются домой с единственной мыслью отдохнуть и посидеть в тишине.

— Все люди, как правило, днем работают, а вечером отдыхают дома,— заметил я.

— Ты просто издеваешься надо мной! — возмутилась Зина.— Тебе, видно, хочется, как в старые времена, держать жену взаперти. Не думала я, что ты можешь так грубо и жестоко обращаться с женщиной!

Постепенно мне стало ясно, что Зину ни истинно иранской, ни современной европейской девушкой не назовёшь. Так, если я ей говорил: «Зина-джан, у меня на рубашке оторвалась пуговица, пришей, пожалуйста»,— она принималась ворчать: «Ну вот ещё, домашнюю портниху себе нашёл! Я женщина двадцатого века, и рабыни из меня не получится! Я вышла замуж не для того, чтобы обшивать мужа и латать его одежду!» Но когда я просил поиграть её на фортепьяно, в ответ раздавалось: «Ещё чего! Мосье полагает, что привёл к себе в дом европейскую девицу! Нет, ошиблись! Я, слава богу, воспитана как подобает иранской девушке и горжусь тем, что мои соотечественницы своим призванием всегда считали стряпню, шитье, стирку, домоводство и уход за детьми!»

День ото дня Зина становилась все придирчивее и капризнее. Всякий разговор у нас сводился к спорам и препирательствам. Одним словом, жизнь наша превратилась в сущий ад!

Психоаналитики учат, что, когда супруги в своих отношениях доходят до взаимных оскорблений и ругани, хорошего не жди. Я знал это. Известно мне было и старое житейское правило: горе тому мужчине, который спасует перед женщиной. И вот теперь я думал сокрушённо: «Не зря говорится: «Голову кошке следует отрубать на пороге спальни невесты!»[40] Теперь уже поздно, я упустил момент! Она раскусила меня и поняла, что я не способен взять верх над нею!»

Наступал вечер, и жена спрашивала:

— Что, снова ага[41] собирается отсиживаться дома? Терпение моё лопнуло! За какие грехи Аллах наградил меня таким мужем!

И мы снова шли к кому-нибудь в гости, и жена моя сразу усаживалась за карточный стол. (Она была отчаянной картёжницей.) Однажды, когда в два часа ночи мы вернулись домой, выяснилось, что моя супруга проиграла две с половиной тысячи туманов.

Тут уж я заупрямился и несколько вечеров подряд категорически отказывался ходить по гостям и возвращаться домой с пустым кошельком. Но на Зину это не произвело ни малейшего впечатления. Она уходила из дома одна, и я не знал, когда она возвращается.

Каждый раз при мысли о том, что, едва прислуга уберёт после ужина со стола, Зина спросит: «Что мы будем делать сегодня?» — и снова начнутся упрёки, я чувствовал себя совершенно несчастным и беспомощным. Препираться с нею было бесполезно, это лишь раздражало её.