— Мамочка,— говорит она вкрадчивым голосом,— он же не виноват, что машина такая широкая, а переулки такие узкие. Ведь эти переулки не предназначены для таких машин…

— Ты бы лучше заткнулась! — с яростью раненого тигра огрызается мать.— Что лезешь в чужой разговор? Бесстыжая девка! Побывала в Париже, так думаешь можно забыть об уважении к родителям! Ни стыда, ни совести у тебя нет! Не нравится слушать, проваливай из машины! А ну, марш под крылышко к своему беспутному отцу!

Пришлось наконец вмешаться сестре госпожи:

— Сестрица, зря ты нервничаешь, стоит ли тратить своё драгоценное время… Вся эта история яйца выеденного не стоит! Шофёр не виноват. Господь бог наказал его. Пусть делает своё дело. Помолись Аллаху, и машина сама тронется. А ты, Пуран,— обратилась она к племяннице,— спятила, что ли? Посреди улицы ни с того ни с сего — мать учить?! Всему своё место и время. Иди извинись, поцелуй руку матери. Пусть она тебя тоже поцелует и перестанет сердиться…

Только разве такими словами госпожу успокоишь? Словно вода в кальяне, она продолжает бурлить:

— Все они с-с-сукины дети!.. Уж теперь-то мне совершенно ясно, что они водят нас за нос! Прикидываются голодными да бездомными, милостыню клянчут, а сами живут-поживают не хуже нас!.. Уж такие они жалкие, такие несчастные, а сами в матрацы золото да серебро прячут… Посмотрите-ка на их сытые рожи! Они же издеваются над нами… А я, глупая баба, разжалобилась, клюнула, попалась на ихнюю удочку! Сукины дети! Все они сволочи!.. Лучше бы я не приезжала сюда… Это во всем проклятая Согра виновата, командует нами, как ей заблагорассудится… Ну, теперь уж я дам зарок не делать подобных глупостей! Нет, меня больше не проведёшь! Это мне урок на всю жизнь…

Тут, как на грех, госпожа обнаружила, что, вылезая из машины, потеряла сумку. Поток ругани понёсся с новой силой:

— Горе мне, куда пропала моя сумка?! Наверно, её упёрли эти бесстыжие зеваки. Черт с ними, с деньгами, но там ключи!.. И золотая пудреница, подарок матери! Да покарает меня Аллах! Кто украл мою сумку? Все, все они сукины дети! Уж я им покажу! Вот увидите…

— Госпожа, успокойтесь,— говорит шофёр.— Сумку вы забыли в машине. Не волнуйтесь, никуда она не денется.

— Что ж ты тогда не даёшь её мне? Ждёшь, пока эти голодранцы стащут её и улизнут. Ну-ка быстрей, поворачивайся! Право, ты глупее бездомных собак, которые виляют хвостом, все ждут, что им бросят кость…

Наконец все приехавшие вылезли из машины, и госпожа директорша, нахлобучив поглубже шляпу на голову и вцепившись покрепче в свою сумку, двинулась вперёд как командующий армией благотворительности. За ней по узкому зловонному переулку двинулась остальная компания, с трудом перебирая ногами в туфлях на высоком каблуке. За процессией неотступно следовала толпа зевак и бездельников, жужжа, словно рой рассерженных пчёл. Само собой разумеется, все собаки квартала не замедлили примчаться сюда и присоединились к этому каравану. Шуткам и остротам не видно конца:

— Невесту ведут, а приданое забыли в машине!..

— Да нет, сюда пожаловали, чтоб в жертву верблюда принести! Видишь, впереди шагает…

— Ни то, ни другое! Это прибыло войско, хочет нашу деревню оккупировать!

Жаль, не оказалось кинооператора под боком: занятный получился бы фильм. Ей-богу, только у нас бывает такой шум и гвалт. Чужестранцу этого не понять!

Вдруг над толпой взметнулся горестный вопль госпожи Тадж ол-Молук:

— Боже мой, куда делось моё котиковое пальто?! Горе мне! Пальто стоит тридцать тысяч туманов! Садек-хан, умоляю тебя, найди скорее пальто! У меня от волнения подгибаются колени, я не могу дальше идти.

— Никуда ваше пальто не делось, осталось в машине, не надо так волноваться,— стали успокаивать госпожу её спутники.— Пальто тяжёлое. Мы думали, вы не станете демонстрировать его перед этими несчастными. Пальто заперто на ключ в машине и находится в полной сохранности.

Но эти слова не успокоили госпожу.

— Что значит, находится в полной сохранности? Эти люди зубами с осла кожу сдерут. А вы говорите, в полной сохранности! Ничего не соображая, бросили в машине котиковую шубу, стоимостью в тридцать тысяч туманов, и потащились за мной. Здесь никому верить нельзя! Эти люди дадут сто очков вперёд пройдохе Насиму Айяру[16]. Они не только шубу или автомобиль украсть могут, да они крепость Фуладзерех[17] подожгут! А ну, быстрей, бегите и принесите её сюда! Пока своими глазами не увижу — не успокоюсь! Это пальто сам господин министр привёз мне в подарок из Европы. Оно мне дороже жизни! Я хочу его надеть, чтобы все видели. Мои наряды — моя гордость! Всем назло наряжусь! Пусть сдохнут от зависти…

Пришлось достать пальто и накинуть на плечи госпоже.

— Ну и чудище!..— послышались возгласы из толпы.

Госпожа, и без того тучная, теперь, в тяжёлом пальто, в туфлях на шпильках, с трудом передвигалась по грязной мостовой, переваливаясь с боку на бок. Кроме госпожи директорши, все остальные были худыми, длинными и на своих высоких каблуках напоминали хромающих аистов, занозивших ногу. Со стороны весь этот благотворительный караван выглядит очень смешно!

Одна Согра Солтан была обута в нормальные туфли. Только она знала дом, куда следовали эти люди, была знакома с его хозяевами и порекомендовала их госпоже. Теперь она проводник этого каравана.

— Ну вот мы и прибыли! — остановилась она наконец около одного дома.

Дверь была такая же, как и во всех бедных домах,— старая, грязная, облезшая. Молоток то ли украли, то ли он сам оторвался, поэтому, чтобы кого-нибудь вызвать, нужно было бить в дверь кулаками. Согра Солтан несколько раз постучала, но никто не ответил. Тогда она постучала сильней. Послышался женский голос:

— Кто там?

— Открой, гости пришли!

— К черту всех гостей! Что вам тут надо? Не туда попали!

— Нет, именно сюда. Открой, Хадидже, разве не узнаешь меня? Я Согра Солтан, открой скорее двери, не рассуждай понапрасну. К тебе с добром пришли!

— Согра Солтан, неужели это ты? Ох, ты моя милая! Прости меня, глупую! Сейчас надену туфли и открою.

Дверь открылась, и гости вошли. Госпожа еле спустилась по ступеням старой лестницы. Двор был наполнен зловонием, которое поднималось от гниющей воды в бассейне. Помойная яма, вырытая перед ступеньками в кухню, усиливала это зловоние. Два пыльных высохших стебля, не имевших ничего общего с цветами, были единственным украшением двора.

Дверь отворила Хадидже — молодая женщина, выглядевшая много старше своих лет, хотя лицо её ещё хранило следы былой красоты. Её густые, длинные, чёрные волосы были в беспорядке. Женщина была очень худа. Из-под покрывала виднелась белая, стираная-перестиранная нижняя юбка. В общем все в ней напоминало цветок, увядший от отсутствия влаги. И только тонкие дуги бровей — такую линию может провести разве что циркуль или чудесная кисть знаменитого исфаханского мастера — да смеющиеся глаза и губы ещё способны были превратить любого благочестивого мусульманина в безбожника.

Увидя шикарно разодетых дам, Хадидже остолбенела. Потом быстрым движением руки закрыла лицо до самых глаз покрывалом и ещё крепче прижала к груди ребёнка.

— Сестрица, что ты прячешься, точно от чужих? — воскликнула Согра Солтан.— Эта дама — моя госпожа, жена главного директора. Она приехала навестить вас. А эта гостья — её сестра, а молодые дамы — её дочери. Я много рассказывала им о вас,— вот они и приехали с вами повидаться. Ну что стоишь как вкопанная. Скорей открой дверь в комнату, чтобы гости могли войти. Где твоя мать?

Хадидже не двигается с места, не в силах поверить, что столь важные дамы могут приехать к ним в гости.

— Добро пожаловать! — почтительно пятясь, наконец произносит она.— Мы не стоим такого внимания… Горе мне, из-за детей я даже дома не успела подмести. Разве эти проклятые дадут вздохнуть свободно? Вы уж нас простите, дорогие гости. Так уж стыдно. Так уж неловко получилось. Сейчас позову мать…