Но если борьба революционеров против цензуры, за свободу слова из «Истории КПСС» убрана, то это уж, пожалуй, следовало убрать еще прежде. Вернемся к цензуре.
В свое время Ленин определил, в каком положении будет находиться печатное слово после победы революции (цитирую):
Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся.
Эти ленинские слова я, помню, изучал еще в школе. Все школьники также знают два первых декрета — «О мире» и «О земле», принятые в день переворота 25 октября, по-новому стилю 7 ноября 1917 года. Помню, мне, школьнику, как-то была досадна эта цифра «два». Для идеальной картины хорошо было бы «три» — четкая эффектная законченность. Бог троицу любит. Кроме мира (которого революция не принесла) и земли (которой она так и не дала в конечном счете), что следующее было таким важным, что подлежало немедленному декретированию в первую очередь? К вашему сведению, печатное слово. Но об этом уже не говорится ни в «Истории КПСС», ни в других учебниках. Пришедшая эра свободной литературы ознаменовалась декретом «О печати», изданным Советом народных комиссаров 9 ноября 1917 года, по этому декрету немедленно запрещались (да, я не оговариваюсь, не «провозглашались», не «разрешались», а именно «запрещались» — с этого начали победившие борцы за свободу слова), итак, запрещались органы печати (цитирую текст декрета):
1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству;
2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов;
3) призывающие к деяниям явно преступного, т. е. уголовно наказуемого характера.
Не нужно было быть юристом, чтобы увидеть большие возможности, скрытые за этими емкими формулировками. Любой анекдот, например, может быть квалифицирован как «сеющий смуту путем явно клеветнического извращения фактов». Что квалифицировать как «неповиновение», «преступное деяние», «уголовно наказуемое»? Это всегда решали руководители партии. Хуже того, в те времена, как показала практика, партия распорядилась вообще не утруждаться логикой, там, формальностями или законами, а — руководствоваться так называемым «классовым чутьем». Знаменитый, так потом воспетый советским эпосом «человек с ружьем» говорил: «Я чую, что ты враг» — и стрелял.
Феноменальное, небывалое и сногсшибательно простое разрешение всех сложностей. Куда там потом действительно, как говорит Солженицын, «недотыкам» Гитлеру и Геббельсу: нацисты черепа измеряли, проценты крови родителей считали, антропологов, медиков, химиков привлекали, чтобы определить, кто враг.
Согласно марксизму-ленинизму, пролетариат просто «чует». Так что многие были расстреляны не согласно декретам, а просто согласно «классовому чутью». Но и декреты, конечно, вот — были. Сразу же после декрета «О печати» новая власть закрыла газеты «Биржевые ведомости», «Речь», «День», «Новое время», меньшевистскую «Рабочую газету» и так далее, и так далее, так что вскоре осталась одна и единственно только большевистская печать.
Вероятно, может стоить запомнить эту дату — 9 ноября 1917 года, ибо этот день можно считать не только днем погребения свободы слова, но и рождения всей последующей гирлянды статей, указов, пунктов и продуктов об «антисоветской агитации», «злостной клевете» и так далее вплоть до знаменитого хрущевского закона о наказании за распространение анекдотов, сегодняшних статей под разными номерами в Уголовных кодексах разных республик о «заведомо ложных измышлениях, порочащих советский государственный и общественный строй», «изготовлении и распространении», а также и вот новинки — диагнозов «вяло протекающей шизофрении» и «мании реформаторства», жертвам которых в целом за 56 истекших лет счет выражается в миллионных цифрах. Это все началось 9 ноября 1917 года ленинским декретом «О печати».
Далее, через два с половиной месяца, а именно 28 января 1918 года, декретом Совета народных комиссаров был учрежден «Революционный Трибунал Печати» (каждое слово с большой буквы: Революционный Трибунал Печати). Нет, это надо вдуматься: трибунал… чего? Печати!.. Один маленький шаг до «Трибунала Музыки», «Трибунала Философии», «Трибунала Театра и Цирка», «Трибунала Языкознания». (Не то ошеломленно, не то печально вспомним, однако, в скобках, что все подобное, собственно говоря, фактически случилось уже потом, без декретов.)
Итак, цитирую декрет от 28 января 1918 г.
1) При Революционном Трибунале учреждается Революционный Трибунал Печати. Ведению Революционного Трибунала Печати подлежат преступления и проступки против народа, совершаемые путем использования печати.
2) К преступлениям и проступкам путем использования печати относятся всякие сообщения ложных или извращенных сведений о явлениях общественной жизни, поскольку они являются посягательством на права и интересы революционного народа, а также нарушения узаконений о печати, изданных Советской властью.
3) Революционный Трибунал Печати состоит из 3 лиц, избираемых на срок не более 3-х месяцев Советом Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов.
Вот и все. Под «извращенное сведение о явлениях общественной жизни» подпадает решительно все, что не понравится власти. От карикатуры, фельетона, сатирического стихотворения — до рассказов Зощенко, стихов Ахматовой, «Доктора Живаго», «Ракового корпуса» и «Архипелага ГУЛАГ».
Впоследствии Трибунал Печати стал тем, что сегодня называется ГЛАВЛИТ. И то и другое (зачем-то) — стыдливые синонимы слова «цензура». Вместо «цензурировать» зачем-то говорят «литировать». Новообразование бы сделать: «трибуналпечать», «трибуналпеча-тизировать» — это вообще в русский язык не пошло бы никак. Цензура получила название Главное управление по делам литературы и издательства. Буквенная аббревиатура от этого: ГУПДЛиИ. Не привилась. Аббревиатура по первым слогам: ГЛУПЛИТИЗ — тоже никуда не годится. Тогда, видимо, и придумали «Главлит». Когда в юности впервые услышал это слово, подумал, что, наверное, что-то Главное в Литературе. Правильно, цензура. В советском словаре синонимов, однако, ни слова «цензура», ни слова «Главлит» нет. Как и многих, многих других синонимов.
Так, в шутку говоря, знаменательные даты 7 и 8 ноября, два нерабочих дня, может, продолжить бы и третьим — 9-м, скажем, ноября, днем рождения декрета «О печати». 7-го идти на демонстрацию, потом — пить. 8-го опохмеляться. А 9-го ноября — молчать. День торжественного всенародного молчания. В знак. В память.
В декрете «О печати», кроме цитированных выше слов, актуальных и по сегодня, были и другие слова. Процитирую два абзаца:
Как только новый порядок упрочится, — всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода — в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону.
Настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий общественной жизни.
Ну, говорят, обещанного три года ждут. Поскольку обещанного особого указа нет вот уже пятьдесят шесть лет, то логически получается, что то ли новый порядок не упрочился, то ли нормальные условия общественной жизни до сих пор еще не наступили? Или здесь еще и третье: простое циничное нарушение и забытье слова и принципа? На это в таком случае можно бы вспомнить авторитетную цитату, прочту ее: «Бывают такие серьезные нарушения принципов, которые делают обязательным разрыв всяких организационных отношений». Автор этой корректной цитаты — Ленин Владимир Ильич, Сочинения, том одиннадцатый, страница 287.
