— Черт, у меня от него волосы дыбом, — Харк покачал го­ловой. — Откуда он знает?

— Заткнись, Вор, — ответила Вэйл. — Или мы спросим, от­куда ты знаешь. У твоего рода слишком уж много секретов.

— Я не старейшина Сат, хотя не отказался бы пару дней им побыть. Только представь, сколько тайн нашего рода я мог бы узнать. — Он наклонился к Вэйл, которая была зна­чительно ниже. — А какие секреты хранят Пендрей?

Она вызывающе вскинула рыжие брови.

— Как избавляться от тел Королей Дракона, и в этом нам нет равных.

— Уходите, — сказал Лето. На этот раз не повысив го­лос. — Ламот, ты тоже. Благодарю за работу.

Вздорная и раздражающая толпа потянулась к выходу. Не­которые не без фанфар. Лето решил не думать о последнем услышанном вопросе Фама, обратившегося к Хелликсу: «Как думаешь, он трахнет ее до или после того, как она про­снется?»

Сжав кулаки и стиснув зубы, Лето остался один. Только звуки его дыхания и очень-очень тихих вдохов и выдохов Нинн разбивали тяжелую тишину. Он не хотел больше ее пу­гать. Голиш, по словам Ламота, был неплохим. Лето и сам не раз пользовался его эффектами. Однако в случае с Нинн оне­мение от алкоголя сыграло плохую шутку с барьерами, кото­рые Улия возвела в ее мозгу. Напомнило о наркозе? Ужасы лаборатории возвращались к ней, осколки воспоминаний за­ставляли перепуганно сглатывать.

Откуда у меня шрамы?

Джек...

Он надеялся, что выпивка притупит боль и не даст воспо­минаниям вернуться. Предположение оказалось неверным настолько, что теперь он не знал, какая из версий Нинн очнется в этом кресле. И не сотворит ли ее расколотое созна­ние совершенно новую личность.

Он встряхивал руки, пока все кости, сухожилия и ткани не начали работать, как должно. Нужно было надежно за­крыть в подсознании все инстинкты, чтобы не изувечить Хелликса прямо сейчас. Лето осторожно расстегнул ремни, которые удерживали Нинн на кресле. Она мягко ткнулась ему в грудь.

И в этот момент он впервые пожалел, что в свое время не снял доспех и не принял душ. Ему бы понравилось ощуще­ние ее тела, мягко прижавшегося к его груди. Между ними было слишком мало нежности. Неважно, насколько сильно он хотел ее саму, больше всего он жаждал нежности, на ко­торую Нинн, он знал это, была способна.

Лето погладил ее по виску, стирая пот. Ее глаза были за­крыты, лоб и брови расслаблены. Прокусы на нижней губе уже начали заживать. Этот признак ее страданий и боли лишь подчеркивал невозможную красоту Нинн и ее пора­зительных губ. Она была слишком бледной, неестественно бледной, и веснушки на ее носу складывались в созвездия.

Он никогда не видел созвездий, только слышал сказки о них от матери.

Лето из клана Гарнис. Полный смешных и странных идей. Его мозгу не было места в теле, если это тело хотело выжить. Пэлл не окажется в безопасности. И ему не придется биться в Конфликте, чтобы помочь ей продолжить их род.

У него никогда не будет собственных детей.

Почему мои сестры, но не я?

Движения, которыми он поднимал Нинн с кресла, вышли грубее, чем он задумывал. Она все так же прислонялась к нему, и в таком положении он ясно видел ее татуировку. Лето чертовски хотелось, как Харку, спросить у Ламота, откуда тот мог так подробно узнать об идее Дракона. Она принадлежала всем кланам, и в то же время по сравнению с ней другие представления казались намеренно искаженными.

Но при всей своей странности этот вопрос должен был по­дождать. Сейчас его беспокоила только Нинн. Он начинал беспокоиться о ней. Настолько, что не хотел, чтобы ее навсег­да пометили знаком людей, которых она презирала — и ко­торых однажды вспомнит.

Более эгоистичный мотив заключался в том, что она бы не простила его, допусти он подобное.

Его оскорбляли и раньше. Воздух вокруг был пропитан вонью нереализованной злобы, зависти, ярости, большая часть которых была направлена на него. Быть чемпионом означало вызывать уважение и страх, однако последний при первой возможности обращался против него же.

Но беспокоило его не это, а возможная ненависть Нинн.

Он покачал головой, поднимая ее с кресла. Все казалось бессмысленным. Она ненавидела его все минувшие недели тренировок. Она ненавидела его, когда он обращался с ней как с лабораторной грязью, смотрел, как она одевается, сре­зал ее волосы. Она ненавидела его, когда он использовал Кил­гора в качестве наказания. Почему теперь все было иначе?

Потому что он стал уязвим.

Ему нравилась компания Нинн, когда она была неофитом. Он видел в ней вызов. Еще больше ему понравилось стоять рядом с ней, как партнеру. Никто другой никогда не держал его в темноте за руку, никто другой не нуждался в его под­держке.

Она не торопилась убраться с его дороги, прекратить раз­говор, отказаться от прикосновений к нему. Прикосновений к нему. Как он мог не открыться этой женщине? Сейчас он размышлял о возможных способах этого не делать. Потому что однажды, когда она будет свободна от ментальных бло­ков и воссоединится со своим сыном, она будет ненавидеть его так же сильно, как Астеров.

Ему нравилось, что она здесь. Забрасывая ее на плечо и ша­гая в направлении своей комнаты, он наслаждался знанием того, что они разделят постель — тихо поначалу, ей ведь нуж­но исцелиться и выйти из ступора после голыша. И страстно — после.

Он обещал ей удовольствие. И он обещал ее беречь.

Что касалось ее тела, оба обещания было легко сдержать. Но как насчет разума? Не сойдет ли она с ума, когда вновь станет прежней? Его Нинн исчезнет. А Одри МакЛарен ни­когда его не простит.

Нинн просыпалась медленно, невероятно медленно. Понача­лу работал только ее мозг, и была лишь темнота под закрыты­ми веками. Она и не подозревала, что у нее настолько тонкое обоняние. Там, где она оказалась, ее окутывали запахи муже­ственности — кожа, металл, мускус. Не просто мужские запа­хи. Запахи Лето. Она чуяла его с такой невероятной ясностью, словно все клетки ее тела были созданы для того, чтобы втя­гивать его аромат, смаковать все нотки, наслаждаться ими, как ароматом крови воина, которого вскоре победит.

Теперь, осознав, что он рядом, она отчаянно хотела, что­бы ее оставшиеся чувства вернулись. Как можно скорее. Что же вернется первым? Первым вернулся вкус, о чем она поч­ти сразу же пожалела. Кровь жгла язык листовой жестью. А поверх нее ощущались сладкие остатки голиша, который отправил ее в этот кошмарный тоннель, где тело и мозг раз­летелись в разных направлениях.

Прекрати это. Хватит.

Она хотела услышать его, увидеть его, почувствовать.

— Нинн.

Она едва не замурлыкала, услышав звуки своего имени. Вернулось еще одно чувство. Она могла его слышать. Более того, теперь она знала, что он рядом. В его голосе звучал ти­хий гром и отдаленные ветра. Стихии. Он был сильнее, чем человек, сильнее даже, чем просто Король Дракона. Она хо­тела снова услышать, как он произносит ее имя, и представ­лять движения его губ, выговаривающих каждую букву.

Ее окутало теплое чувство. Защищенность. Она была в безопасности, которой не чувствовала уже... память не хо­тела поддаваться. Или не могла. Какая-то темная сила не по­зволяла заглядывать далеко в прошлое. Нинн предпочла рас­твориться в комфорте момента и не думать о том, каким странным вышло ее пробуждение.

Теплота сместилась. Его руки. Он касался ее, кожей к ко­же, возможно даже телом к телу. Чудесное тепло окутывало ее от щеки до пальцев ног. Она лежит рядом с ним? В его ком­нате? Она вздрогнула, и он привлек ее ближе.

— Нинн, возвращайся.

С первой попытки ее голос прозвучал только хрипом. Она сглотнула, ощутила резкую боль — и почти мгновенно вслед за горлом отозвалось болью почти все тело — и попыталась снова.

— К тебе?

— Да. — Он погладил ее по лбу. — Возвращайся ко мне.

Большие, уверенные ладони гладили ее руку. Она растая­ла от ритма прикосновений. Она, похоже, лежала рядом с ним, а то и на нем, потому что по мере возвращения чув­ствительности к ее телу она все больше ощущала его тепло. Она прижалась поближе, и он ответил. Уверенные поглажи­вания его пальцев расслабили ее напряженные мышцы. Ши­рокие ладони двигались по ее телу к бедрам.