— Дай мне причину вернуться, — выдохнула она. — В тем­ноте безопаснее.

Он поцеловал ее в висок. От того, что этот яростный не­сдержанный мужчина оказался способен на такой мягкий поцелуй, она зажмурилась, ощутив на ресницах слезы. Она не помнила, когда в последний раз ощущала такой уют, и не помнила, когда в последний раз плакала. Ненормально, во­пил тонкий голос в дальнем углу сознания. Невозможно.

Вспомни.

— В темноте безопаснее, — она повторяла это, пока сама не поверила своим словам и не решила спрятаться во тьме навсегда.

Еще один поцелуй.

— Но я не могу увидеть твои глаза.

Нинн застонала. Нечестно. Так чудесно и так нечестно.

— Открой для меня глаза. — Его дыхание гладило ей ви­сок. Словно новая форма прикосновения. Еще один способ ее приласкать. — Я хочу увидеть твои глаза и понять, что ты хочешь быть здесь.

— Где?

— В моей постели. В моих руках. — Эти самые руки слег­ка прижали ее к себе, словно напоминая ей о его силе. Стук его сердца все ускорялся по мере того, как лились слова. — Я хочу прикасаться к тебе снова и снова. И не ограничивать­ся прикосновениями. Но я не собираюсь этого делать, если голиш все еще отравляет твои мысли и не позволяет ска­зать «нет».

— Я не скажу «нет».

— Тебе нужно смотреть мне в глаза, когда говоришь это.

Она осознавала все больше подробностей. Что у него об­нажена грудь. Что он лежит на спине. Что она лежит на бо­ку. Осталась ли на нем одежда? А на ней? Трепет от того, что она может оказаться обнаженной в его постели, послал щекотные ручейки электричества в остаток ее онемевших мест. Она была Тигони. И обладала даром собирать элек­тричество. Она представила себе, как этот дар способен возродить ее тело.

И медленно открыла глаза, готовясь к рези под веками от яркого света. Но в комнате было почти темно. Никаких ламп дневного света. Никаких голых ламп накаливания. Детали проступали с той же неторопливостью. Мягкий блеск при­влек ее внимание. Ночник в дальнем углу мягко подсвечивал висящий на стене доспех. И три других доспеха рядом с пер­вым, все разных очертаний.

Они висели... На краю узкой кровати.

Помимо раковины, сундука и пары флаконов с гигиени­ческими средствами в комнате не было ничего. Пустота. Недостаток декораций лишь подчеркивал, что было глав­ным для Лето из клана Гарнис. Его доспех. И работа всей его жизни.

Так почему же она в его постели? Ничто другое не имело для него значения. В этом жестоком месте не было места для отвлекающих факторов.

Возможно, именно поэтому они и лежали рядом в этой темноте. Это действительно было жестокое место. И если двое смогли выкроить в нем пару часов отдыха, к чему от­казывать себе? Она хотела его. Ее тело — избитое, полное боли — жаждало его. И пока она обречена на выживание, вынуждена жить в подземной тьме, она вполне может по­зволить себе наслаждение, которые они способны друг дру­гу подарить.

Обречена?

Вынуждена?

Дрожь страха зародилась в ногах и врезалась ей в осно­вание черепа. Головная боль взорвалась не хуже ее разру­шительного дара. Она застонала и прижалась лбом к груди Лето.

— Что случилось?

— Голова, — задохнулась она. — Черт.

Он сел, помогая и ей приподняться. Тьма была чернее чер­ного под веками, которые она закрыла под наплывом боли.

— Опусти голову между колен. Наклоняйся.

Его смертоносные руки принялись нежно массировать тыльную сторону ее шеи. Нинн застонала снова, на этот раз от облегчения, которое он ей подарил. Боль полыхала по­жаром в центре ее головы, но Лето заставлял ее отступить, забиться обратно в дальний угол. Вскоре он сместил свое внимание на зажатые мышцы ее шеи и плеч. И лишь когда он коснулся губами ее спины, тело Нинн очнулось и среаги­ровало желанием, а не благодарностью.

Она поняла, что Лето оставил ей нижнее белье — обрезан­ный топ и простые хлопковые шорты. В тот миг она была благодарна за эту частичку личного пространства, пусть да­же ноги Лето и обнимали ее. Он сохранял дистанцию и не прижимался пахом к ее заду. Она не знала, что это: проявле­ние нежности или очередная попытка обращаться с ней, как со своей призовой зверушкой.

— Вставай, — хрипло сказал он. — Я отведу тебя в твою комнату. Тебе нужно поспать. Последние несколько дней бы­ли сложными для нас обоих.

В первый раз после того, как сознание к ней вернулось, она повернулась к нему лицом. Лето уже очень давно поддержи­вал ее. Присматривал за ней. Защищал ее от мира, который вгрызался ей в лодыжки и собирался пробраться выше, что­бы проглотить целиком.

Выражение его лица оказалось открытым, как никогда раньше. Напряжение мышц у рта исчезло, словно он только что выдохнул. Шрам на верхней губе уже не придавал ей вы­сокомерного вида, лишь делал ее мягче и уязвимее. Нинн почти что видела момент нанесения раны — и свое желание оградить его от боли — вместо жуткого шрама, оставленно­го ему ударом. Морщинки у постоянно напряженного рта разгладились. Он выглядел моложе. Сильным, да, но без ощу­щения давящей ноши.

На нем были почти такие же шорты, сшитые из той же хлопковой ткани, похожей на грубое домотканое полотно. Грудь, которая обычно была скрыта доспехом, теперь была обнажена. Она всегда знала, что у него потрясающее тело, но увидеть его своими глазами было невероятно. Она не знала, на что смотреть в первую очередь? Сильные грудные мыш­цы под медной кожей, припорошенной темным волосом. Широкие плечи, оплетенные мышцами, толстые бицепсы и мощные шнуры сухожилий его запястий... Он сидел, слег­ка согнувшись, и в этой позе мышцы его пресса казались ори­гами, свернутым из плоти. Бугры и связки четко отслежива­лись на его ребрах.

Ей хотелось пройти зубами по каждому выступу и впадин­ке его тела. Она хотела попробовать его силу на вкус. Пусть между ними осталось так много несказанного, но она не мог­ла подсознательно не касаться его. Кончиками пальцев в ко­лыбели его мозолистых ладоней.

Его глаза казались темными и отрешенными, он вновь поднимал щиты, которые она так отчаянно хотела разру­шить. Почему ей так важно выяснить его личность?

Он мне небезразличен. И я хочу знать, что представляет собой мужчина, который мне небезразличен.

Обеими руками обхватив его подбородок, она заставила Лето поднять взгляд и встретиться с ней глазами.

— Я заходила к себе только чтобы сменить одежду и вы­мыться. С чего бы мне засыпать там, если ты здесь? И поче­му мне вдруг понадобился сон?

— А твоя головная боль?

— Ты ее прогнал, — Она пожала плечами. — Эти присту­пы, они... Не знаю. Приходят и уходят. Вспышка, и все про­ходит через пару секунд.

Он медлил. Его губы сжались от странной эмоции, кото­рую она не смогла опознать.

— Это многое изменит.

— А ты не любишь перемен?

В ответ он лишь хмыкнул.

— Лето?

Снова неопределенный горловой звук. Сейчас выражение его лица читалось проще, но она бы не отказалась от несколь­ких подтверждений.

— Ты чемпион, и сегодня у тебя есть право выбора, — ска­зала она, запуская пальцы в его мягкие коротко остриженные волосы. — Кого бы ты выбрал, не будь меня? Только не лги. Ты уже должен был понять, что я сумею распознать ложь.

— Никого.

Его голос был хриплым, как во время спарринга, но теперь его пронизывали совсем другие эмоции. Глаза, которые он на­конец поднял на нее, были темными и пронзительными. Ее ру­ки покрылись мурашками от желания, которое он больше не мог — или больше не хотел — прятать. Откровенное, чув­ственное предвкушение собиралось в ее животе и пульсиро­вало — вверх, вниз, наружу, пока все ее тело не начало молить о поцелуях. Везде. Она хотела его грубый рот всеми возмож­ными способами, какими только мужчина может удовлетво­рить женщину, и хотела ответить ему тем же.

— А я? Ты бы хотел, чтобы я выбрала кого-то другого?

— Нет.

От его первобытного рычания ее желание лишь усилилось. Она слишком долго боролась с ним. Она сражалась с ним ря­дом. Сейчас, будь это бой, они оба хотели добиться взаимной победы.