По своему расписанию О’Нейл отмечал каждую молитву вплоть до субботы 19 августа, дня, когда в «Таймс» появилась статья об инциденте с пропажей его портфеля. После чего записи в бревиарии оборвались.

«Задачи религии величественны и трудны, — сказал бен Ладен в видеообращении, которое позже было найдено в компьютере гамбургской ячейки. — Некоторые из них просто ужасны».

Бен Ладен говорил о Пророке, предупреждавшем арабов, что они станут слабыми из-за любви к житейским удовольствиям и боязни борьбы. «В этом заключается смысл лишений и нищеты, в которой мы пребываем: мы всем пожертвовали во имя Бога и джихада, — проповедовал бен Ладен. — Бог дарует вам достоинство и не заберет его от вас, пока вы придерживаетесь вашей религии».

Вспоминая указание Пророка, данное на смертном одре, что ислам должен быть единственной религией в Аравии, бен Ладен вопрошал: «Какой ответ мы дадим Богу в день суда? Умма в это время пришла в упадок и сбилась со своего пути. Теперь, прошло уже десять лет, с тех пор как американцы вошли в Землю двух святых мест… становится понятным для нас, что бегство от борьбы в сочетании с любовью к земному существованию все еще наполняет сердца многих из нас, что является источником нищеты, унижения и оскорбления».

Эти слова запали в сердца молодых людей, многие из которых обладали способностями, талантами, образованием и комфортно жили на Западе; и поэтому они отозвались с такой готовностью на чувство стыда, которое пробудил в них бен Ладен.

Он воспользовался ими, чтобы сделать из них мучеников-смертников; он обещал, что их жизни будут принесены в жертву во имя великой цели, за что их ожидает вечная слава. «Посмотрите, мы находимся в пасти льва уже двадцать лет, — говорил он. — Благодаря милости и славе Божьей русские ракеты «Скад» охотились за нами десять лет, и американские крылатые ракеты охотились за нами следующие десять лет. Верующий знает, что час смерти нельзя приблизить или отдалить». Затем он процитировал отрывок из четвертой суры Корана и повторил ее трижды в своей речи — вероятный сигнал для угонщиков, которые уже были на своем последнем пути.

О’Нейл был грешным и противоречивым человеком, но во всем ФБР не было сотрудника столь строгого и последовательного, способного совместно с ЦРУ создать общенационапьную сеть сыска, которая бы позволила остановить события 11 сентября. ФБР было известно жестким обращением с амбициозными сотрудниками и просто с умными людьми. О’Нейл оказался прав касательно особой опасности «Аль-Каиды», когда мало кто верил в ее существование. Вероятно, поэтому его компетентность сотворила ему множество врагов, которые торпедировали его карьеру. Те же самые люди помогли «Аль-Каиде» устранить человека, не соглашавшегося с другими. Хотя нью-йоркское управление уже потеряло решающую роль в слежке за «Аль-Каидой», уход О’Нейла был невосполнимой потерей.

Когда Джон находился в Испании, агент ФБР в Фениксе Кеннет Уильямс послал тревожные электронные письма в штаб-квартиру, резидентуру «Алек» и нескольким коллегам в Нью-Йорк: «Цель моего сообщения — посоветовать ФБР и Нью-Йорку обратить особое внимание на координацию усилий по отслеживанию попыток Усамы бен Ладена направить студентов в Соединенные Штаты для обучения в университетах и колледжах гражданской авиации». Уильямс пошел еще дальше и посоветовал штаб-квартире взять на заметку все летные школы в стране, опросить всех инструкторов и составить список всех арабских студентов, которые обращались за получением визы с целью обучения пилотированию.

Джек Клунан был одним из нью-йоркских агентов, прочитавших записку, когда ее распечатали и раздали сотрудникам. Он смял ее в комок и бросил в стену. «А кто будет делать тридцать тысяч опросов? — спросил он у куратора в Фениксе. — Откуда у нас столько свободного времени?» Но он пробежал глазами несколько арабских имен, которые агент в Фениксе уже нашел. Знакомых не было. ЦРУ, имевшее отделение в Фениксе, тоже проверило эти имена и никаких подозрительных связей не обнаружило. Наконец выяснили, что один из курсантов летной школы, на кого обратил внимание агент в Фениксе, знаком с Хани Ханджуром, но было маловероятно, чтобы расследование, которое мог начать этот агент, дало плоды. По крайней мере одно это расследование.

В середине августа летная школа в Миннесоте обратилась в местное управление ФБР с информацией о странном поведении курсанта Закариаса Мусауи. Он задавал подозрительные вопросы об особенностях полета в районе Нью-Йорка и о том, можно ли открыть дверь в пилотскую кабину во время полета. Местное отделение немедленно навело справки и выяснило, что Мусауи являлся исламским радикалом, который был в Пакистане и, вероятно, в Афганистане. Агенты пришли к выводу, что он может быть потенциальным угонщиком-смертником. Поскольку он являлся гражданином Франции и находился в стране по просроченной визе, Служба иммиграции и натурализации заключила его под арест. Агенты ФБР обратились в штаб-квартиру за разрешением проверить ноутбук Мусауи, который был заблокирован, и агенты не смогли самостоятельно просмотреть файлы. Когда куратор в Миннеаполисе согласовал этот вопрос со штаб-квартирой, ему посоветовали найти толковых людей, способных «расколоть» арестованного. Куратор решительно ответил, что, вероятно, Мусауи «пытался удержать кого-то от захвата самолета и пикирования на Всемирный торговый центр» — знаменательное предостережение, которое бессознательно промелькнуло в мыслях тех, кто читал тревожные сообщения об угрозе теракта.

Мусауи, скорее всего, был членом группы заговорщиков второй волны, которая должна последовать после 11 сентября и накрыть города западного побережья. Если бы агенту в Миннеаполисе разрешили более обстоятельно побеседовать с Мусауи, он мог бы установить его связь с Рамзи бен аль-Шибхом, пославшим ему деньги. У Мусауи на руках была справка с места работы в компании «Инфокустек», подписанная Язидом Суфаатом. Это имя ничего не говорило ФБР, ибо ЦРУ держало в секрете информацию о конспиративной встрече в Куала-Лумпуре. ФБР не смогло сопоставить сведения из управления в Миннеаполисе с предостережением Кеннета Уильямса из Феникса. Как обычно, они утаили эту информацию от Дика Кларка и Белого дома, поэтому ни у кого не было полной картины происходящего.

22 августа О’Нейл написал электронное письмо Лу Ганну, потерявшему во время взрыва на «Коуле» сына. «Сегодня мой последний день, — сообщил О’Нейл. — За тридцать один год государственной службы самым важным моментом было руководство расследованием нападения на эсминец «Коул». Я вложил всего себя в это расследование и воистину верую, что был достигнут большой прогресс. Вам и вашим семьям неизвестно, как я плакал из-за потерь. Я поминаю вас в моих молитвах и продолжаю идти по следу преступников, уже будучи частным лицом. Господь да благословит вас, вашу любовь, ваши семьи, и да благословит Господь Америку».

О’Нейл уже упаковывал вещи в своем кабинете, когда к нему пришел проститься Ати Суфан. Он должен был на следующий день вновь вылетать в Йемен. Практически последним делом О’Нейла на государственном посту стала подпись на приказе, отправлявшем следственную бригаду в Йемен. Два человека перешли улицу по направлению к закусочной «Джо’з динер». О’Нейл заказал гамбургер и сэндвич с сыром.

«Почему ты не хочешь изменить свой неправедный путь? — неожиданно бросил ему Суфан. — Ты же идешь в ад». Но О’Нейлу было не до шуток. Он попросил Суфана зайти к нему во Всемирный торговый центр после возвращения из Йемена. «Я приду, чтобы просто побыть с тобой», — сказал тот. Ему было странно слышать, чтобы О’Нейл просил так смиренно.