Можно было бы представить совсем другую встречу, на которой куратор ЦРУ разрешил бы раскрыть важнейшие обстоятельства поездки Мидхара в Соединенные Штаты, его звонки на коммутатор «Аль-Каиды» в Йемене, его связь с Хазми, уже находившимся в Америке; их сотрудничество с «Аль-Каидой» и с Халладом. Картина, которая была бы тогда положена на стол нью-йоркского управления, содержала бы не только ответы на вопросы, кто организовал диверсию на «Коуле», но и более важную информацию, что «Аль-Каида» уже в Соединенных Штатах и готовит новую акцию.
Существовала четвертая фотография со встречи в Малайзии, но куратор ФБР ее не показал. Это был снимок Халлада. Следователи по делу «Коула» уже знали, кто он такой. У них была заведена особая папка на него, и его имя было названо большому жюри, чтобы завести на него уголовное дело. О’Нейл потребовал эту фотографию и всю информацию о Халладе и его сообщниках у Маргарет Грэм, главы нью-йоркского отделения ЦРУ, располагавшегося в одной из башен Всемирного торгового центра. Если бы ЦРУ передало фотографию, то у угонщиков самолетов не было бы шансов.
Тем временем Мидхар вернулся в Йемен и направился в Саудовскую Аравию, где, вероятно, собрал вместе остальных угонщиков самолетов и помог им выехать в США. Два дня спустя после скандальной встречи куратора ЦРУ с командой 1–49 Мидхар получил новую американскую визу в консульстве в Джидде. 4 июля Мидхар благополучно прибыл в Нью-Йорк.
Встреча 11 июня стала кульминацией ненормальных тенденций в правительстве США. Всегда существовали определенные законодательные барьеры, препятствовавшие распространению информации. По закону — пункт 6Е Федеральных правил уголовного делопроизводства — информация, исходящая из свидетельств в большом жюри, считается секретной. ФБР, руководствуясь этим правилом, вообще наложило запрет на передачу следственных материалов кому-либо. Каждое утро в компьютере Дика Кларка появлялась по крайней мере сотня сообщений из ЦРУ, АНБ и других разведывательных подразделений, но ФБР никогда не распространяло подобную информацию. Пункт 6Е также означает, что агент не может говорить об уголовных делах с коллегами, занимающимися разведкой, — даже если они работают в одной и той же команде.
Но до начала второго срока президентства Клинтона информация, полученная в результате разведывательных операций, особенно если она имела отношение к криминалу, могла быть свободно передана следователям по уголовным делам. И это было существенно. Агенты, работавшие в здании № 26 на Федерал-плаза, могли часто подниматься в особо секретную комнату и читать распечатки переговоров, перехваченных АНБ, и разведывательные сводки ЦРУ. Такое сотрудничество помогло разоблачить шейха Омара Абдул-Рахмана, например. Подслушивающие устройства, установленные в его квартире, записали разговор, в котором он дал приказ произвести террористическую атаку на Нью-Йорк. Но не все полученное в результате разведывательных операций можно было раскрыть в суде. Нельзя было ставить под удар источник подобных сведений.
Министерство юстиции в 1995 году провозгласило новую политику регулирования информационного обмена между агентами и обвинителями по уголовным делам. Штаб-квартира ФБР неправильно интерпретировала данную директиву, думая, что она означает смирительную рубашку для их следователей. Всех предупредили, что передача агентурной информации следователям по уголовным делам будет означать для оперативного сотрудника конец карьеры. Секретный суд в Вашингтоне, созданный в соответствии с Законом о наблюдении за иностранными разведками (ЗНИР) от 1978 года, стал арбитром в рассмотрении дел, когда информация «вышла за стены». Путаница, царившая в ФБР, и инерция мышления позволяли постепенно сужать поток важнейшей информации, который поступал в команду 1–49.
ЦРУ охотно воздвигло барьер, отделивший его от ФБР. Принципы, использованные куратором ЦРУ на совещании 11 июня, заключались в том, чтобы делать выводы, не называя агентам имен лиц, изображенных на фотографиях. Это было своеобразным компромиссом, чтобы защитить «конфиденциальные источники и методы». Источником сведений о встрече в Малайзии был телефон в Йемене, принадлежащий Ахмеду аль-Хаде, который находился в центре сети «Аль-Каиды». Телефон Хады был информационным узлом «Аль-Каиды» и золотой жилой разведки. По иронии судьбы номер телефона Хады в Йемене узнали именно следователи нью-йоркского управления ФБР, производившие расследование взрывов посольств. Вся информация, получаемая из дома Хады, имела важнейшее значение. ЦРУ был известен, по крайней мере, один человек, запечатленный камерой в Малайзии, Халед аль-Мидхар, зять Хады, но управление скрывало и эту важную информацию от ФБР.
АНБ, опасаясь хлопот от обращении в суд ЗНИР за разрешением на передачу секретной информации, просто запретило ее распространение в любом виде. Например, из Сан-Диего Мидхар сделал восемь звонков на телефон Хады, чтобы поговорить с женой, которая только что родила. Переговоры были перехвачены, но АН Б не разрешило их передавать. На стене так называемого «предбанника» перед рабочими местами сотрудников команды 1–49, разделенных перегородками, появилась схема, чтобы они наглядно представляли связь между телефоном Ахмеда аль-Хады и другими телефонами. Схема показывала всемирную сеть «Аль-Каиды». Линия тянулась от дома Хады в Йемене к Хазми и квартире Мидхара в Сан-Диего. Присутствие «Аль-Каиды» в Америке должно было стать очевидным.
Не получив нужной информации, команда 1–49 стала действовать собственными жесткими и незаурядными методами. Когда АНБ стало скрывать сведения, полученные со спутникового телефона бен Ладена, команда разработала план создания двух больших антенн: на отдаленном тихоокеанском острове Палау и на атолле Диего-Гарсиа в Индийском океане, которые позволяли перехватывать сигналы со спутников. АНБ выступило против этого плана и было вынуждено выдать 114 распечаток переговоров, чтобы предотвратить строительство новой антенны. Однако другие данные перехватов оно продолжало держать в секрете. Команда также установила хитроумную спутниковую телефонную кабину в Кандагаре для международных звонков, предоставив возможность джихадистам звонить домой. Агенты не только прослушивали все переговоры, но и делали фотографии звонящих благодаря камере, встроенной в будку. На Мадагаскаре агенты 1–49 установили антенну, с помощью которой перехватили разговор Халеда Шейха Мохаммеда. Миллионы долларов и тысячи часов рабочего времени были потрачены на получение информации, которой другие ведомства правительства Соединенных Штатов уже обладали.
Агенты 1–49 настолько привыкли к отказам разведки делиться информацией, что купили диск с песней «Пинк Флойд» «Another Brick in the Wall»[68], и когда слышали в трубке привычную формулировку «конфиденциальный источник и методы», просто подносили микрофон к проигрывателю и включали песню.
5 июля 2001 года Дик Кларк собрал представителей различных ведомств: Федеральную авиационную администрацию, Службу иммиграции и натурализации, Береговую охрану, ФБР и Секретную службу, чтобы предупредить: «Готовится некая демонстративная акция и случиться может очень скоро».
В тот же самый день Джон О’Нейл и Вэлери Джеймс прибыли в Испанию, куда отправились по приглашению Фонда испанской полиции. О’Нейл решил несколько дней отдохнуть, чтобы решить, как жить дальше. Хотя Министерство юстиции прекратило расследование факта пропажи портфеля, ФБР продолжало дознание, что висело дамокловым мечом над его головой. В то же время он узнал, что «Нью-Йорк тайме» готовит материал об этом происшествии. Репортерам стало известно не только какие конфиденциальные материалы находились в портфеле, но и о предыдущем инциденте с пребыванием Вэлери в тайном гараже и личной задолженности О’Нейла. Информация, вероятно, просочилась от кого-то из ФБР или Министерства юстиции, наряду с очень неприятными подробностями о его финансах. Этот конфиденциальный материал был свободно предоставлен репортерам, вероятно, для того, чтобы надежно заблокировать его дальнейшую карьеру. Утечка была организована, чтобы лишить его шансов занять место Дика Кларка в НСБ, что было секретом Полишинеля.
