Через несколько месяцев после инаугурации Джорджа Буша Дик Кларк встретился с Кондолизой Райс, советником по национальной безопасности администрации Буша, и попросил ее сместить его с этой должности. В тот момент новая команда только вступала во власть, и становилось понятно, что борьба с терроризмом не является для нее приоритетной. Когда Кларк в январе впервые доложил об угрозе, которую представляет бен Ладен и его организация для Соединенных Штатов, Райс дала ему понять, что вообще ничего не слышала об «Аль-Каиде». Она несколько обескуражила Кларка, показав, что координатор по борьбе с терроризмом должен вести себя как помощник, а не как главное лицо. Кларк сделал акцент на стратегию поддержки Ахмада Шаха Масуда и Северного Альянса в борьбе против «Талибана» и «Аль-Каиды», но Райс сказала, что администрации нужна более широкая стратегия, которая могла бы привлечь на свою сторону некоторых противников «Талибана» из числа пуштунов. Но планирование растянулось на несколько месяцев, без каких-либо сдвигов. «Может быть, ей нужно что-либо менее навязчивое», — размышлял Кларк, но его ирония была напрасной. Райс и ее заместитель Стивен Хэд попросили его остаться на посту до октября. За это время он должен был найти «кого-нибудь подходящего» себе на замену.
«Есть только один человек, который может подойти на эту должность», — сказал Кларк.
О’Нейл рассматривал работу Кларка как самое желанное место для себя. Предложение пришло как раз в тот момент, когда он был разочарован странной реакцией правительства на терроризм и беспокоился о собственном будущем. Он всегда вынашивал две мечты: стать заместителем директора ФБР в Вашингтоне или стать во главе нью-йоркского управления. Фри уходил в отставку в июне, поэтому на самом верху освобождались вакансии; но расследование инцидента с пропажей портфеля серьезно подорвало его шансы. Как новый национальный антитеррористический глава он мог бы реабилитировать себя лично. Кроме того, он надеялся, что таким образом сможет управлять не только ФБР, но и ЦРУ.
С другой стороны, эта должность не сулила финансового благополучия: в Белом доме платили столько же, сколько и в ФБР. Но расследование Министерства юстиции нанесло сокрушительный удар. В дополнение к прежним долгам он теперь был еще должен своему адвокату восемьдесят тысяч долларов, больше, чем он приносил домой в год.
Все лето Кларк вел переговоры с О’Нейлом, который никак не мог принять решение. Джон обсуждал предложение с друзьями, но тревожился, когда думал о том, какова будет реакция на это штаб-квартиры ФБР. Он позвонил Кларку в приступе беспокойства и сказал, что люди в ЦРУ знают, что он обдумывает это предложение. «Скажите им, что это неправда», — попросил он Дика. Джон был уверен, что если об этом уже знают в ЦРУ, то рано или поздно узнают в ФБР. Кларк с готовностью позвонил одному из своих друзей в ЦРУ и сказал, что в этот момент действительно рассматривает претендентов на замещение своей должности, но кандидатуру О’Нейла уже отверг, хотя тот все еще находится в списках. Джон также доложил обо всем Мауну, сказав, что все равно не принял бы этого предложения, что это очередная «утка», но тем не менее намекнул Мауну, что не прочь в принципе занять место Кларка.
Деньги были главной проблемой, но О’Нейл — будучи ветераном службы в ФБР — также понимал злобу, с какой властные люди в Вашингтоне встретили бы новость о его новом назначении. Предложение Кларка было заманчивым, но сулило неприятности.
На протяжении нескольких лет Завахири вел затяжную борьбу с некоторыми людьми в «Аль-Джихаде», которым не нравились его отношения с бен Ладеном. Он с презрением относился к тем членам «Аль-Джихада», которые обвиняли его в том, что он отсиживался в Европе. Они называли его «горячим революционным борцом, ставшим холодным как лед после жизни в спокойствии и роскоши». Все больше его бывших союзников, разочарованных и деморализованных годами изгнания, становились сторонниками инициативы исламистских лидеров, находящихся в заключении в Египте и предложивших одностороннее прекращение огня. Другим соратникам надоело жить в примитивных условиях Афганистана. Поэтому как организация «Аль-Джихад» уже фактически распалась, Завахири отвергал даже мысль о переговорах с египетским режимом или Западом.
В один из трагических моментов Завахири сложил с себя обязанности эмира «Аль-Джихада», но без него организация просто поплыла по течению. Несколько месяцев спустя его преемник также оставил свой пост, и Завахири был вынужден вернуться. Согласно показаниям по делу албанской ячейки, около сорока членов организации находились вне территории Египта, а внутри страны движение было вырвано с корнем. «Аль-Джихад» умер, вместе с мечтой, вдохновлявшей Завахири с юношеских времен. Египет был потерян навсегда.
Конец наступил в июне 2001 года, когда «Аль-Каида» окончательно поглотила «Аль-Джихад», создав формально новую организацию под названием «Каида Аль-Джихад». Это название отражало тот факт, что египтяне все еще составляли внутреннюю группу; среди девяти членов руководящего совета неегиптян было только трое. Но все-таки эта организация принадлежала бен Ладену, а не Завахири.
Естественно, что доминирование египтян вызывало недовольство, особенно среди саудитов. Бен Ладен пытался ослабить напряженность, объяснив, что вынужден содержать так много египтян, потому что им некуда деваться, они не могут вернуться домой без риска быть арестованными. Они, как и он, были людьми без отечества.
Бен Ладен обратился к Завахири и египтянам с особым заданием. Он поручил им убить Ахмада Шаха Масуда. Командир Северного Альянса представлял единственную значимую силу, которая препятствовала «Талибану» установить полное господство в Афганистане. Худой и экстравагантный Масуд был талантливым тактиком и мог соревноваться с «Талибаном» в жестокости. Теперь, когда «Талибан» и «Аль-Каида» стали союзниками, Дик Кларк и другие видели в Масуде последний шанс решить проблему бен Ладена руками самих афганцев.
Масуд был энергичным партнером. Он сам стал ревностным исламистом, его жена носила паранджу, а его войска неоднократно устраивали самую настоящую резню. Как и его соперники, он, вероятно, тоже содержал свое воинство за счет торговли опиумом. Масуд говорил на рудиментарном французском, который изучал в высшей школе в Кабуле, и был известен своей любовью к персидской поэзии, благодаря чему виделся цивилизованной альтернативой клерикальному режиму. В феврале вандалы из «Талибана» разгромили кабульский музей и принялись разрушать художественное наследие по всей стране: в марте они с помощью танков и управляемых ракет разрушили две колоссальные статуи Будды в провинции Бамиан, которые наблюдали за Шелковым путем на протяжении пятнадцати веков. На фоне падения репутации «Талибана» в глазах мировой общественности Масуд смотрелся весьма выгодно.
На волне возросшего авторитета в апреле 2001 года Масуд обратился к Европейскому парламенту в Страсбурге. Он говорил об опасности, что представляет «Аль-Каида» для всего мира. Он также сообщил официальным лицам США, что «Аль-Каида» готовит террористический акт против Америки, который затмит взрывы посольств в Восточной Африке.
В июле Завахири составил письмо на плохом французском языке, якобы от имени Исламского наблюдательного центра в Лондоне. Он просил разрешения для двух журналистов взять интервью у Масуда. К письму была приложена персональная рекомендация Абдула Расула Сайяфа. Разрешение было обещано.
Америку предупреждал не только Масуд. В дополнение к восторженной болтовне о готовящейся диверсии, которую удалось перехватить АНЬ («демонстративно», «вторая Хиросима»), разведывательные службы арабских стран, имевшие больше осведомителей, передавали не менее тревожные сигналы. Египетский президент Хосни Мубарак предупредил Соединенные Штаты, что террористы планируют совершить покушение на президента Буша в Риме, «используя самолет, начиненный взрывчаткой», на его пути в Геную для участия в саммите «большой восьмерки». Итальянские власти распорядились установить зенитные ракеты. Министр иностранных дел правительства «Талибана» Вакиль Ахмед Мутавакиль конфиденциально сообщил в американское генеральное консульство в Пешаваре и представительство ООН в Кабуле, что «Аль-Каида» планирует разрушительную диверсию в Соединенных Штатах. Он опасался, что американский ответный удар может разрушить всю страну. Приблизительно в то же самое время иорданской разведке удалось установить кодовое название предстоящей операции — «Большая свадьба», о чем она сообщала в Вашингтон. В культуре смертников день их мученической смерти сравнивается с днем свадьбы, когда они встретятся с гуриями обещанного рая.
