— А что это у несчастной дамы… прошу прощения, пониже спины? — серьезным тоном произнесла Юлиана в наступившей напряженной тишине.

— Это турнюр, — быстро сказала госпожа Цирмиллер, — высоко присборенный шлейф. Так называют его во Франции.

— Точно, — обрадованно воскликнула Валери, — он заменяет кринолин. Гениально! Спереди платье гладко ниспадает, экономится китовый ус для нижней юбки, и только на заду платье круглится куполом. Это бесспорный прогресс, и я его поддерживаю.

— Только потому, что экономится китовый ус? — в ужасе воскликнула тетушка.

— Это платье предназначено для верховой езды? — недоверчиво спросила Эрмина. — Можно ли в нем элегантно сидеть в седле?

— Это еще не амазонка. Но мы ее соорудим.

— Только не для моей Минки. — Эрмина обратилась, в порядке исключения, ко мне: — Дорогая, тебе нравится платье?

— Я бы не сказала, — прошептала я.

— Не платье, а просто катастрофа! — воскликнула тетушка своим звонким голосом, забыв обо всякой вежливости, — впереди гладко, а сзади балкон…

— Но это последний писк…

— Только в Париже, — прошептала Лилли Цирмиллер и отослала мастериц на свои места. — Не думаю, что это произведет фурор в Эннсе.

— Почему же нет? — обиженно буркнула Валери.

— Это слишком непристойно, — громко произнесла Эрмина.

— Оно же закрыто до самой шеи.

— Но так вульгарно… Взгляни — самое ценное… разукрашено, как у франтов. Зачем нужны кринолины? Чтобы скрыть зад.

— То, что и произнести-то нельзя…

— Он необходим, чтобы сидеть, а не выставлять его напоказ.

— Это только у нас, — высокомерно сказала Валери. — Ты забываешь, моя дорогая, что я много путешествовала. В Африке, у готтентотов, упругий, аппетитный, жирненький… задок… является идеалом красоты.

— Но мы не в Африке, — парировала Эрмина. — Мы, слава Богу, живем в кайзеровской империи в девятнадцатом веке. Ни одна цивилизованная женщина не станет привлекать внимание к своему… Просто язык не поворачивается. У моей Минки этого нет.

— Все изменится, — предрекла принцесса своим низким голосом и уселась на стул для посетителей.

Тетушка извлекла свои нюхательные флакончики.

— Я сейчас упаду в обморок. Наконец-то нашлась девушка с милой фигуркой, и ее безо всяких на то причин нужно вырядить как дикую язычницу, только потому, что французскому портному вздумалось над нами позабавиться? Этот турнюр наводит на меня ужас. — И она умоляюще взглянула на Эрмину.

— Ты права, — живо откликнулась та. — Что же последует за этим? Надо будет признать, что у нас есть ноги?

О, пардон! — Ее круглое личико побагровело. — Минка, немедленно забудь, что я говорила. Это у меня просто вырвалось.

— Но, Эрмина, — попрекнула ее тетушка, опустившись на свободный стул возле принцессы Валери, — неужели в Вене разговаривают так грубо?

— Извините, дорогие дамы, — вежливо перебила госпожа Цирмиллер, словно не слышала ни одного слова, — могу я узнать, решились ли вы остановить свой выбор на турнюре?

— Только через мой труп, — тотчас откликнулась Юлиана.

— Это ошибка, — сказала Валери, — очень скоро турнюр войдет в моду во всем мире. И вы будете носить его, моя дорогая Лилли, и ты тоже, Эрмина. Ваша Минка будет умолять об этом, а сейчас она могла бы стать первой.

— Первой в моде, которая никогда ею не станет, — воинственно воскликнула тетушка. — Моя дорогая принцесса, при всем моем уважении, мы в Верхней Австрии известны своим хорошим вкусом, и такое у нас не пройдет.

— Все, что приходит из Франции, пробивает себе дорогу, — оправдывалась Валери, — этому учит история. Вспомните о Наполеоне Первом и об ампире. Вся Европа щеголяла в ночных рубашках. Никаких корсетов, никаких кринолинов, а пояс прямо под грудью. Такого безумия мир еще не видывал. Но это вошло в моду в Париже, и все тут же стали носить такое.

— Ампир уже прошел, — запальчиво ответила Эрмина, — Франция ныне — жалкая республика, и ей больше нечего сказать миру. Если сейчас в моде наглые бабенки с турнюром, спасибо большое, мерси. Франция была законодательницей моды раньше, но вот уже пять лет, с тех пор как она проиграла войну против Пруссии, все кончилось. Дворец Тюильри разрушен, император изгнан. Как же в таких условиях сможет развиваться мода, приемлемая для приличной женщины?

— Сейчас тебе объясню…

— Согласись, вот уже пять лет, как центр моды переместился в Вену. Вена правит всем и всеми. Венская биржа — самая главная на всем континенте. С 1870 года Австро-Венгрия — сердце мира. Десятки тысяч французов бежали к нам, самые сливки. Кому же хочется жить в стране, в которой больше нет императора!

— Мне, — возразила Валери, — мне уже тогда понравилось в Париже.

— Среди руин? — усомнилась Эрмина.

— Руины? Это давно в прошлом. Дворец Тюильри, правда, не восстановлен — там теперь сад, — но больше ничего не напоминает о войне. Даже здание Гранд Опера готово. В январе состоялось открытие, дворец Гарнье, знаешь, это такое великолепие…

— Хорошо, что ты заговорила об этом, — радостно откликнулась Эрмина. — Господина Гарнье, архитектора, даже на премьеру не пригласили. Он вынужден был купить себе билет. В собственную Оперу, творение всей его жизни. Таковы нравы республики.

— Хорошо, что ты это говоришь, — Валери засмеялась. — Создатели нашей великой Венской Оперы, где они? А они под землей, так замучила их твоя любимая монархия. Сиккардсбурга хватил удар от ярости, а ван дер Нюль повесился с тоски…

Я подавила зевоту. Ну вот, опять началось. Вечно это политиканство. И всегда одно и то же! Валери за республику, Эрмина упорно против. А времени уже не остается. Вот-вот придет Габор!

В поисках выхода я обернулась к тетушке, и она сразу же поняла меня.

— Дорогие мои, — прервала она разговор, — итак, что мы решили? Отвергаем платье?

— Нет, — сказала Валери, — вовсе нет.

— Тогда я скажу решающее слово. Минка, мы идем домой. Я не даю согласия на твои уроки верховой езды.

— О! — поразилась принцесса.

Тетушка встала:

— Пойдем, душа моя! Очень жаль.

Валери тоже поднялась.

— Ну, раз парижское платье не нравится, — быстро сказала она, — у меня есть другое предложение. Почему бы не заказать Минке фрак для верховой езды?

— Фрак? — недоверчиво переспросила Эрмина. — Но его же носят только мужчины. Нет-нет, не уговаривай. Моя девочка как посмешище, в мужской экипировке, чтобы все потешались над ней в день рождения императора!

— Я имею в виду фрак для верховой езды, какой носит моя кузина. В Вене.

Тотчас воцарилась благоговейная атмосфера. Кузина в Вене — это наша императрица. Как только Валери требовалось большее уважение, она упоминала свою высокопоставленную родственницу. Это оказывало мгновенное действие.

— И как же выглядит фрак? — примирительно спросила Эрмина.

— Если дамы соблаговолят пройти в примерочную, — сказала Лилли Цирмиллер, — я могу вам показать.

Мы с любопытством последовали за ней в маленькую комнату с тремя зеркальными стенами. На четвертой стене возле окна висел большой портрет нашей императрицы верхом на коне перед своим венгерским охотничьим замком в Гёдёллё. Рядом с ней, тоже верхом, незнакомый господин с лихо закрученными усами, а возле него император.

— Ну, что скажете? — воскликнула Валери с радостной надеждой на одобрение.

«Сказка», — подумала я, зная заранее, что такое мне никогда не позволят надеть. Эрмина тут же наморщила свой гладкий лоб. Задумчиво стала перед портретом. То открывала, то закрывала веер.

— Крайне оригинально, — произнесла она наконец, — но не для моей Минки.

— Почему?

— Слишком смело.

— Слишком смело? Все совершенно закрыто.

— Это мужской наряд.

— Но он с юбкой.

— Да, но верх — чисто мужской фасон. Он напоминает мне… — Эрмина замолчала.

Я знала, что напоминал ей этот фрак. Скандальную картину знаменитого художника из Линца Иоганна Батиста Райтера, которая носила название «Эмансипированная». На ней была изображена женщина со стрижеными волосами, без корсета, одетая в мужские панталоны и с сигаретой в руке! Абсурдное видение, которое никогда не осуществится, потому что ни одна женщина не откажется добровольно от своего единственного оружия, которое подвластно ей в этом мире, — от красоты и элегантности.