Из Оружейной палаты отпустили на позолоту 202 тысячи листов немецкого золота и различных иноземных красок. Дворец так пестрел узорочной резьбой, блистал и горел золотом и красками, что, но словам одного иноземца, «он походил на игрушку, только что вынутую из ящика». 17 февраля 1671 года царь принимал в Коломенском дворце польских послов, которые с удивлением рассматривали это творение русских зодчих. Послов особенно удивили расписные щиты с изображениями Европы, Африки и Азии, а также гербов различных государей и государств. Коломенский дворец, «зело красный, прехитро созданный», не случайно был воспет Симеоном. Причудливость плана, фантастическая резьба, украшения даже на дверных петлях и накидках, всевозможные переходы, крылечки, шатры и балясы — все это сливалось в сказочное целое, поражало воображение.

Рыкающие львы, изготовленные часовым мастером Оружейной палаты иноземцем Петром Высоцким, вращали глазами, раскрывали пасти, двигали ногами, били хвостами, и маленькие царевичи боялись к ним даже подойти. 23 июня 1669 года стрелец Никифор Еремеев сделал для царевича Федора «пять львов деревянных потешных, на цепях железных, на ларцах деревянных, золоченых и расписанных красками». Львы были хороши, но до коломенских им было далеко…

Обилие мифологических образов в поэзии Полоцкого не должно удивлять нас. Он познакомился с мифологией в Киево-Могилянской коллегии, где она считалась необходимейшей принадлежностью поэзии, изучалась там необыкновенно обширно и подробно. Произведения Симеона, насыщенные мифологическими образами, несомненно, готовили почву для развития в России классицизма.

Полоцкий в своей просветительской деятельности не был одинок. По тому же пути шли новые редакторы Хронографа, переводчики латинских и польских повестей и хроник типа «Великого зерцала», «Римских деяний», «Фацеций», хроник Вельского, Стрыйковского.

Ученые до сих пор не пришли к единому мнению, пользовался ли Симеон сборниками «Великое зерцало» или «Римские деяния» в качестве непосредственного источника для своих стихотворных обработок. Однако все единодушно отмечают часто наблюдаемую общность сюжетов между многими стихотворениями Полоцкого и произведениями из этих весьма популярных на Руси сборников. Источником стихотворения Полоцкого «Муха победи хульника» (то есть богохульника) является польский сборник «Великое зерцало». Симеон переложил в вирши также и известный сюжет «Великого зерцала» о монахе, который заслушался пением райской птички и не заметил из-за этого, как пронеслось 300 лет. Этот сюжет, как и многие другие, использованные Полоцким, восходит к западноевропейской легендарной литературе — он был известен по сборникам еще начала XIII века (Мартина Полонуса) во многих странах, а в 70-х годах XVII века в двух вариантах был внесен в «Великое зерцало». Позднее этот сюжет вошел в фольклор и лубок и был использован Н. М. Карамзиным в его повести «Райская птичка».

Поэтический сборник Полоцкого «Вертоград многоцветный» интересен для нас не только с точки зрения чисто литературной или исторической. Он сам подготовил его к печати. До нас дошел хранящийся в библиотеке Академии наук в Ленинграде экземпляр наборной рукописи, переписанный каллиграфическим почерком и украшенный большим количеством заставок, буквиц, концовок и т. д. Книга вызывает удивление и своим объемом, и тематическим разнообразием стихотворений. В легко запоминающихся и звучных силлабических стихах он популяризировал античную и западную историю, географию, зоологию, минералогию.

Из сказанного отнюдь не следует, что Полоцкий значительно опередил свое время. Нет, он был человеком своей эпохи, со всеми присущими ей заблуждениями и суевериями. Достаточно раскрыть, например, сочинение Полоцкого «Венец веры кафолический» и познакомиться с его космографическими представлениями, чтобы оценить уровень знаний поэта в этой области. Симеон придерживается, конечно, геоцентрической системы мироздания: Земля кругла, черна, тяжела, холодна, мрачна, внутри у нее — ад, землетрясения происходят от терзаний заключенных в ее недрах грешников.

Алексей Михайлович постоянно привлекал Полоцкого для решения различных вопросов, связанных с деятельностью церкви. Недаром П. Н. Крекшин в своих «Записках» называет Полоцкого «муж, исполненный разумом просвещения, знавший звездное течение и многое как о России, так и о других государствах предвещавший».

Ученый иеромонах много сил и времени посвятил чисто церковной деятельности. Выше уже говорилось о его участии в соборе 1666 года, о борьбе с раскольниками. Среди написанных им работ мы находим и такие богословские произведения, как «Венец веры кафолический». В этом догматическом сочинении Полоцкий изучал так называемый апостольский символ, или курс вероучения, исповедания веры. Этот символ, по учению церкви, был составлен якобы самими апостолами (учениками Иисуса Христа) в Иерусалиме. Полоцкий клал в основу символ, известный на Западе, но не пользующийся признанием на Востоке, в православной церкви, где он был вытеснен символом никейским (то есть принятым на Никейском соборе). И до Полоцкого ученые-богословы писали различные сочинения на отвлеченные религиозные темы. Почему же Симеон решил к этой многочисленной литературе добавить еще один трактат? Он задумал написать такую работу, которая возбуждала бы любопытство, понуждала бы к самостоятельным размышлениям, приучала бы к чтению. Поэтому, помимо раскрытия чисто догматических положений, в этом сочинении решались такие, к примеру, вопросы: почему в церкви не почитается осел, на котором Христос въехал будто бы в Иерусалим, или — какие звуки будут издавать трубы архангелов перед ожидавшимся воскресением мертвых. Полоцкий стремился популярно изложить основные догматы христианского учения в занимательной форме, что должно было, по мысли автора, привлечь многих читателей. Отсюда изобилие апокрифических рассказов — о 12 сивиллах (пророчицах), об испытании мудрости Соломона царицей Савской.

В предисловии к этой книге Полоцкий так объясняет причину ее создания: он старался собрать разные цветы и сплести из них венок — прекрасный и неподвластный увяданию… Подчеркнув таким образом компилятивный характер своего сочинения, Полоцкий далее излагает основы христианского вероучения; причем нередко перебивает свое повествование хитроумными вопросами, на которые дает не менее изворотливые ответы. Так, рассуждая о воскресении мертвых в день страшного суда, он спрашивает: а воскреснет ли человек «со всеми уды своими» (то есть со всеми частями тела)? — и отвечает: да, со всеми, даже и власы и ногти восстанут, и кишки «воскреснут, но не гноем смрадным наполнены, но преизрядными влагами».

«Венец веры кафолическия» позднее был переписан для царевны Софьи и преподнесен ей с особым стихотворным посвящением («вручением»). Из посвящения видно, что Софья прилежно читала эту книгу еще в черновом виде, признала ее полезной и приказала переписать один экземпляр для нее начисто. Этот экземпляр долгое время хранился в библиотеке царя Федора, а 30 ноября 1683 года Петр Иванович Прозоровский отнес его в хоромы царевны Софьи.

Однообразна и бедна событиями стала жизнь Полоцкого после того, как он был приближен ко двору, но за внешней монотонностью существования скрывалась большая внутренняя работа, повседневный труд по созданию и новых стихотворений, и новых сочинений на всевозможные богословские и житейские темы. Уже с конца 1666 года Полоцкий начал выступать с устными проповедями, и за десять лет он составил два обширных сборника своих слов и поучений.

На Руси к XVI веку устные проповеди почти что не практиковались, в то время как на Западе они были распространены. Зарубежных путешественников, например, крайне удивляло их отсутствие, объясняемое, как они говорят, стремлением избежать «разностей» во мнениях и ересей. И в XVII веке, судя по официальным церковным документам, русские священники всячески старались отделаться от утомительной и скучной для них обязанности читать проповеди. Так, в грамоте патриарха Иоасафа откровенно говорится о том, что священники начинают утреннюю службу нарочно с запозданием и потому не читают уже проповедей из-за позднего времени, и то же самое делают в воскресные и праздничные дни. Во время церковной службы прихожане бесчинствуют, бранятся, дерутся, «ползают писк творяще, и велик соблазн полагают в простых человецех», в церковные праздники пьянствуют, слушают скоморохов, играют в игры, ревут в сурны (то есть трубы), устраивают кулачные бои, пляшут и т. д. Если так было в Москве и ее окрестностях, то можно себе представить, что же творилось на окраинах государства. В начале 1661 года новгородский митрополит Макарий писал в грамоте архимандриту Тихвинского монастыря Иосифу о том, что православные христиане в церковь божию не ходят, а если и являются, то в церкви стоят несмирно, меж собой переговариваются и смеются, а жены их на молитву приходят в белилах (то есть накрашенные). Священники в церквах по своей лени молебнов не поют и проповедей не говорят. И в поучениях церковных деятелей пишется о том, что иереи слова божьего не несут, а люди слушать проповедей не хотят. Перед нами встает живая картина русского быта середины XVII века: в праздники и по воскресеньям народ думает не о Христе, а веселится. Русские люди тяготятся постами, мало заботятся о соблюдении церковных постановлений, не любят ходить в церковь, а когда приходят туда, то вместо молитвы обсуждают свои дела. Молодые люди переглядываются с девушками, а те нарядами и румянами стараются привлечь к себе их внимание.